Крошинські

Загальні відомості та походження роду

КРО­ШИН­СКИЕ — литов­ско-рус­ский кня­же­ский род, наи­бо­лее веро­ят­но их про­ис­хож­де­ние от козель­ских кня­зей 1. Центр воло­сти Край­ши­но нахо­дил­ся на реке Выс­се к юго-запа­ду от Воро­тын­ска. В нача­ле XIX в. – это село «Спас­кое Край­ши­но то ж» 2. В пери­од с 1448 по 1455 гг. «литов­ски­ми» при­об­ре­те­ни­я­ми кня­зя Федо­ра Воро­тын­ско­го ста­ли: город Пере­мышль, а так­же воло­сти «Кра­и­ши­на, по обе сто­роне Высы реки» и «Логи­не­скъ» 3.

Князь Роман Кро­шинсь­кий запи­са­ний у Києво-Печерсь­ко­му (поз.243) та Супральсь­ко­му (поз.37) сино­ди­ках. Князі Роман, Пет­ро, Флор і Суран Кро­шинсь­кі впи­сані у сино­дик мона­сти­ря св. Трій­ці у Віль­ні (пер­ша поло­ви­на XV ст.). їх сучас­ник Семен Кро­шинсь­кий, схо­же, запи­са­ний у Любе­ць­ко­му пом’я­ни­ку (поз.90). У Супральсь­ко­му пом’я­ни­ку запи­са­но ще 9 Кро­шинсь­ких (поз.38–46), У Києво-Печерсь­ко­му є кіль­ка записів сім’ї Кро­шинсь­ких (поз.215–216, 244–249, 251 ‑252), запи­сані вони і у Холмсь­ко­му пом’я­ни­ку (поз.9). От Костян­ти­на (уп. 1482–1513 гг.), Ива­на (діяль­ність від­но­сить­ся до 1488–1525 рр., у 1494 р. був у скла­ді посоль­ства, яке їзди­ло у Моск­ву за Оле­ною Іванів­ною) и Тимо­фій (зга­дуєть­ся у 1498–1540 рр.) пішли три гіл­ки Кро­шинсь­ких. Най­стар­ша гіл­ка вигас­ла до 1568 р.,середня-до-1579 р., молод­ша — піс­ля 1683 р. З дру­гої поло­ви­ни XVI ст. князі Кро­шинсь­кі ста­ли католиками.
Име­ют­ся такие вер­сии их происхождения:
1) Геди­ми­но­ви­чи — от Вигун­та Кейстутовича;
2) Геди­ми­но­ви­чи — вер­сия Яна Тенговского;
3) Рюри­ко­ви­чи- от смо­лен­ских князей;
4) Рюри­ко­ви­чи — от козельских.

Пер­вая вер­сия. Леген­дар­ная тра­ди­ция о про­ис­хож­де­нии Кро­шин­ских воз­ник­ла очень позд­но, толь­ко в сере­дине XVII в. А имен­но, в гер­бов­ни­ке Коя­ло­ви­ча, состав­лен­ном в 1650‑х гг., их пред­ком назван князь «Wikund» (Вигунт), сын Кей­с­ту­та, кня­зя Жмуд­ско­го. Его сын Гри­го­рий («Hrehory Wikundowicz») буд­то бы «постро­ил место и замок на Севе­рю, отку­да про­зва­ние кня­зей Кро­шин­ских утвер­ди­лось» 4. Источ­ни­ком это­го сооб­ще­ния Коя­ло­ви­ча был пане­ги­рик Л. Кол­ло­со­ви­ча, издан­ный в Вильне в 1652 г. по слу­чаю бра­ко­со­че­та­ния кня­зя К.-Г. Кро­шин­ско­го 5. (по дан­ным Ю. Воль­фа, кото­рый поль­зо­вал­ся наи­бо­лее пол­ной, неиз­дан­ной редак­ци­ей гер­бов­ни­ка Коя­ло­ви­ча 6. Эта же вер­сия, безо вся­ких изме­не­ний, была повто­ре­на и в гер­бов­ни­ке К. Несец­ко­го 1738 г. 7. На самом же деле Вигунт-Алек­сандр, князь Кер­нов­ский († 1392), был сыном не Кей­с­ту­та, а Оль­гер­да Геди­ми­но­ви­ча, и ника­ко­го потом­ства у него не извест­но 8.

Ю. Вольф, хотя и спра­вед­ли­во отме­тил, что Вигунт был «мни­мым» сыном Кей­с­ту­та, тем не менее, литов­ское про­ис­хож­де­ние Кро­шин­ских вполне допус­кал. Их родо­вым гнез­дом иссле­до­ва­тель пред­по­ло­жи­тель­но счи­тал Кро­шин в Ново­груд­ском пове­те, поте­рян­ный ими, воз­мож­но, при вели­ком кня­зе Сигиз­мун­де Кей­с­ту­то­ви­че в 1430‑е годы. Посколь­ку в Суп­расль­ском помян­ни­ке, в ста­тье «Род кня­зя Кон­стан­ти­на Кро­шин­ско­го» (Федо­ро­ви­ча, упо­ми­на­ет­ся в 1482–1513 гг.), пер­вы­ми запи­са­ны князь Роман, князь Иван, князь Федор, князь Кон­стан­тин и т. д. 9, Вольф счи­та­ет Рома­на отцом Ива­на и дедом Федо­ра. Ива­на же Рома­но­ви­ча Кро­шин­ско­го пред­по­ло­жи­тель­но отож­деств­ля­ет с одно­имен­ным кня­зем, чле­ном рады Свид­ри­гай­ло Оль­гер­до­ви­ча, кото­рый упо­ми­на­ет­ся в 1446–1450 гг. 10. От себя доба­вим, что точ­но такой же поря­док имен пер­вых кня­зей Кро­шин­ских, что и в Суп­расль­ском помян­ни­ке, содер­жит­ся и в древ­ней­шем помян­ни­ке Кие­во-Печер­ско­го мона­сты­ря, кон­ца XV – нача­ла XVI века 11. В наше вре­мя Л. Вой­то­вич так­же счи­та­ет Кро­шин­ское «кня­же­ство» частью Ново­груд­ско­го. При этом иссле­до­ва­тель несколь­ко «скор­рек­ти­ро­вал» вер­сию Коллосовича/​Кояловича, при­зна­вая пред­ком Кро­шин­ских не Вигун­та, а Вой­да­та, реаль­но­го сына Кей­с­ту­та, кня­зя Ново­груд­ско­го, сын кото­ро­го Иван, веро­ят­но, и стал пер­вым кня­зем Кро­шин­ским 12. В реаль­но­сти же ника­ких досто­вер­ных све­де­ний о потом­ках Вой­да­та мы не име­ем (весь­ма услов­но, его сыном мож­но счи­тать толь­ко кня­зя Юрия Ново­груд­ско­го, пле­мян­ни­ка Вито­вта, упо­мя­ну­то­го в 1384 г.).

Вооб­ще же сле­ду­ет отме­тить, что сыно­вья и Вигун­та Оль­гер­до­ви­ча, и Вой­да­та Кей­с­ту­то­ви­ча, если бы тако­вые дей­стви­тель­но суще­ство­ва­ли, при­хо­ди­лись бы род­ны­ми пле­мян­ни­ка­ми либо коро­лю Вла­ди­сла­ву-Ягай­ло, либо вели­ко­му кня­зю Вито­вту, и как тако­вые, ско­рее все­го, неод­но­крат­но упо­ми­на­лись бы в источ­ни­ках. Вполне оче­вид­но, что утвер­жде­ние Коллосовича/​Кояловича о про­ис­хож­де­нии Кро­шин­ских ника­ких реаль­ных осно­ва­ний под собой не име­ет; вряд ли под­ле­жит сомне­нию, что это – гене­а­ло­ги­че­ский вымы­сел, создан­ный спу­стя два с лиш­ним сто­ле­тия после воз­ник­но­ве­ния само­го рода, с тще­слав­ной целью пред­ста­вить его вет­вью неко­гда пра­вя­щей дина­стии Геди­ми­но­ви­чей. Инте­рес­но, что в Ново­грод­ском Кро­шине ника­ких вла­де­ний кня­зей Кро­шин­ских во вто­рой пол. 15 в. доку­мен­та­ми не зафиксировано.

Тым­ча­сам Кра­шын, като­рым у дру­гой пало­ве XV ст. ніх­то не вало­даў, — места ў Нава­градзкім паве­це, а кня­зёў Кра­шын­скіх сустра­ка­ем фак­тыч­на пер­шы раз у XV ст., асе­лых на Сма­лен­шчыне. Сумяш­ча­ю­чы гэтыя спр­эч­ныя зьвест­кі, трэ­ба дапусь­ці­ць, што князі Кра­шын­скія, калі літоўска­га паход­жа­нь­ня (за гэта гаво­ры­ць факт, што расей­скія кры­ні­цы ix зусім ня веда­ю­ць), то пер­ша­па­чат­на вало­далі Кра­шы­нам, які быў іхным удзель­ным княст­вам, ды толь­кі пазь­ней, можа пад­час паў­сюд­на­га перась­ле­ду кня­зёў за вялікім кня­зем Жыгі­мон­там (1432–1440), былі паз­баў­ле­ныя свай­го ўдзе­лу, які стаў­ся ўласна­сь­цяй вяліка­га кня­зя. У выніку мог вялікі князь Аляк­сан­дар свой двор Кра­шын у паве­це Нава­градзкім у 1499 г. нада­ць кня­зю Дзі­міт­ру Пуця­ці­чу, ваяво­ду Кіеўс­ка­му. Паз­баў­ле­ныя ўдзе­лу князі муселі шука­ць служ­бы i хле­ба, мог, аднак, князь Іван Рама­навіч, като­ра­га заліч­ва­ем да гэта­га роду, быць пры два­ры вяліка­га кня­зя Шві­дры­гай­лы ў Луц­ку ды зася­да­ць у яго­най рад­зе прыб­лі­жа­ных. Праў­да­па­доб­на, кароль Казі­мір за стра­ча­ныя ўла­да­нь­ні на Літве, абда­рыў ix зем­ля­мі на Смаленшчыне.

Вто­рая вер­сия. По его мне­нию Яна Тен­гов­ско­го пред­ком это­го рода был князь Роман, то «обра­тим в свя­зи с этим вни­ма­ние на лич­ность кня­зя Рома­на Михай­ло­ви­ча, кото­рый был намест­ни­ком Вито­вта в Смо­лен­ске до 1401 года (…) Роман тот мог быть сыном Миха­и­ла Андре­еви­ча, погиб­ше­го под Ряза­нью, что, если бы его отож­де­ствить с пред­ком Кро­шин­ских, поз­во­ли­ло бы тех кня­зей свя­зать с Геди­ми­но­ви­ча­ми». Речь идет о Миха­и­ле, сыне Андрея Оль­гер­до­ви­ча, кня­зя Полоц­ко­го, погиб­ше­го во вре­мя похо­да на Рязань в 1385 году 13! Но такое пред­по­ло­же­ние, осно­ван­ное, по сути, лишь на сов­па­де­нии имен, при­чем весь­ма рас­про­стра­нен­ных, мы счи­та­ем неубе­ди­тель­ным. Вряд ли могут быть сомне­ния в том, что Роман Михай­ло­вич, князь Брян­ский и вели­кий князь Чер­ни­гов­ский, был пред­ста­ви­те­лем мест­ной древ­ней дина­стии Оль­го­ви­чей, вет­ви Рюри­ко­ви­чей 14.

Исхо­дя из место­по­ло­же­ния вла­де­ний Кро­шин­ских, про­ще все­го было бы допу­стить, что они явля­лись потом­ка­ми кня­зей Смо­лен­ских, а имен­но, млад­шей вет­вью Вязем­ских. Одна­ко мы не можем с этим согла­сить­ся по двум при­чи­нам. Во-пер­вых, в 1492 г., жалу­ясь на захват пяти сво­их воло­стей моск­ви­ча­ми, Кро­шин­ские под­чер­ки­ва­ли, что это их «отчи­на и дѣди­на отъ вели­ко­го кня­зя Вито­вта, дѣди и отци ихъ дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчинѣ» 15. Сле­до­ва­тель­но, смо­лен­ские вла­де­ния Кро­шин­ские полу­чи­ли, ско­рее все­го, в каче­стве слуг Вито­вта, т. е. уже после при­со­еди­не­ния к ВКЛ Смо­лен­ской зем­ли, вклю­чая Вязем­ское кня­же­ство, в 1404 году. Во-вто­рых, этот же вывод кос­вен­но под­твер­жда­ет само их родо­вое про­зва­ние. А имен­но, сре­ди смо­лен­ских воло­стей Кро­шин­ских, подроб­но пере­чис­лен­ных в посоль­ской доку­мен­та­ции, мы не встре­ча­ем ни одной, от кото­рой мог­ла бы обра­зо­вать­ся их фами­лия. Сле­до­ва­тель­но, пер­во­на­чаль­ное родо­вое гнез­до Кро­шин­ских нуж­но искать в дру­гом месте.

Чет­вер­тая вер­сия. С дру­гой сто­ро­ны, пожа­ло­ва­ния «на Смо­ле­неску» полу­ча­ли кня­зья раз­лич­ных родов, и в т.ч. потом­ки чер­ни­го­во-север­ских Оль­го­ви­чей (Мосаль­ские, Воро­тын­ские, Гла­зы­ни­чи, Глу­шо­нок и т.д.). Поэто­му их про­ис­хож­де­ние от Козель­ско-Кара­чев­ских кня­зей мож­но счи­тать очень и очень веро­ят­ным. Погра­нич­ные воло­сти Кро­шин­ских пер­вы­ми попа­ли под удар Моск­вы уже в 1480‑х годах, и по дого­во­ру 1494 г. эти зем­ли пере­шли под власть Вели­ко­го кня­зя Ива­на Васи­лье­ви­ча. Кро­шин­ские оста­лись на служ­бе ВКЛ и полу­чи­ли новые зем­ли в глу­бине тер­ри­то­рии Лит­вы вме­сто утраченных.

В 1455 г. князь Федор Льво­вич Воро­тын­ский полу­чил от коро­ля Кази­ми­ра под­твер­жде­ние на ряд воло­стей, отдан­ных ему несколь­ко ранее, сре­ди кото­рых назва­ны «Край­ши­на по обе сто­роне Высы реки, Кцинъ, Озе­ре­скъ, Пере­мышлъ, Логи­не­скъ» 16. Сле­до­ва­тель­но, рань­ше эти воло­сти к Воро­тын­ско­му уде­лу не при­над­ле­жа­ли, хотя и непо­сред­ствен­но к нему при­мы­ка­ли. Оче­вид­но, в про­шлом все они вхо­ди­ли в состав сосед­не­го, Кара­че­во-Козель­ско­го кня­же­ства, а их пере­да­ча кня­зю Воро­тын­ско­му сто­я­ла в свя­зи с назна­че­ни­ем его намест­ни­ком Козель­ским, неза­дол­го до фев­ра­ля 1448 г. (после захва­та горо­да у Моск­вы) 17. По край­ней мере, о сосед­нем Пере­мыш­ле на реке Оке нам точ­но извест­но, что еще в нача­ле XV века он имел соб­ствен­ных кня­зей, кото­рые, соглас­но позд­ней­шим родо­слов­ным рос­пи­сям, про­ис­хо­ди­ли из Кара­че­во-Козель­ской линии чер­ни­гов­ских Оль­го­ви­чей 18. А имен­но, в 1408 году из ВКЛ в Моск­ву выехал князь Семен Пере­мышль­ский 19.

По-види­мо­му, в состав Кара­че­во-Козель­ско­го кня­же­ства вхо­ди­ла и волость Край­ши­на, рас­по­ла­гав­ша­я­ся в бас­сейне рек Росвы (при­ток ниж­ней Угры) и Висы (при­ток Оки, в ее ниж­нем тече­нии сто­ял Воро­тынск). «Самое же Край­ши­но нахо­ди­лось где ныне село Спас­кое Край­ши­но тож, оно лежит меж­ду река­ми Угрою и Окою, при кото­ром при- зна­ки нахо­дят­ся ста­рин­но­го жилья» 20. Пола­га­ем, что имен­но от этой воло­сти и полу­чил свое назва­ние род кня­зей Крошинских.

Глав­ным аргу­мен­том в поль­зу этой вер­сии явля­ет­ся запись в зна­ме­ни­том Любец­ком сино­ди­ке кня­зя Симео­на Кро­шин­ско­го 21. Ана­ло­гич­ная запись содер­жит­ся так­же в более древ­нем и пол­ном помян­ни­ке Вве­ден­ской церк­ви Кие­во-Печер­ской лав­ры, где кн. Симе­он назван ино­ком; здесь он запи­сан «в окру­же­нии» кня­зей, упо­ми­на­ю­щих- ся в пер­вой тре­ти XV в., а сра­зу после него поми­на­ет­ся князь Роман 22, вполне веро­ят­но – тот же самый, кото­рый в Суп­расль­ском и древ­ней­шем Кие­во-Печер­ском помян­ни­ках фигу­ри­ру­ет как пер­вый в роду кня­зей Кро­шин­ских. Ведь хоро­шо извест­но, что в ука­зан­ных памят­ни­ках поми­на­ют­ся, в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве, кня­зья, вла­де­ния кото­рых нахо­ди­лись в пре­де­лах древ­ней Чер­ни­гов­ской зем­ли. Если наша вер­сия вер­на, то Кро­шин­ские мог­ли быть толь­ко одной из вет­вей Кара­че­во-Козель­ской линии чер­ни­гов­ских Оль­го­ви­чей. Кон­крет­ное же их про­ис­хож­де­ние, понят­но, уста­но­вить прак­ти­че­ски невозможно.

Еще одним, кос­вен­ным аргу­мен­том в поль­зу вер­сии о про­ис­хож­де­нии Кро­шин­ских от кня­зей Кара­че­во-Козель­ских, явля­ют­ся дан­ные гераль­ди­ки. А имен­но, их герб, при­ве­ден­ный у В.-А. Коя­ло­ви­ча (см. рису­нок сле­ва), име­ет опре­де­лен­ное сход­ство с печат­ным зна­ком кня­зя Ива­на Ива­но­ви­ча Пузи­ны Глу­шон­ка 1499 г. (см. рису­нок спра­ва), осо­бен­но в их ниж­ней части, осно­ва­нии. Князь Иван же был родо­на­чаль­ни­ком кня­зей Пузин, кото­рые, соглас­но их родо­вой тра­ди­ции, явля­лись потом­ка­ми кня­зей Козель­ских 23. Мож­но пред­по­ло­жить, что Кро­шин­ские, Пере­мышль­ские и неко­то­рые дру­гие удель­ные кня­зья Кара­че­во-Козель­ско­го кня­же­ства пере­шли на служ­бу к вели­ко­му кня­зю литов­ско­му Вито­вту после того, как меж­ду 1390 и 1402 гг. Мос­ков­ское госу­дар­ство завла­де­ло Козель­ском, «в знак про­те­ста» про­тив этой акции. После того же, как в 1447/48 г. Козельск пере­шел от Моск­вы к Лит­ве, Край­ши­на, вме­сте с сосед­ним Пере­мыш­лем и неко­то­ры­ми дру­ги­ми воло­стя­ми, была отда­на во вла­де­ние намест­ни­ку козель­ско­му, кня­зю Федо­ру Льво­ви­чу Воро­тын­ско­му. Кро­шин­ские поте­ря­ли свои родо­вые вла­де­ния, но вза­мен полу­чи­ли несколь­ко погра­нич­ных воло­стей на восто­ке Смо­лен­ской зем­ли, окон­ча­тель­но при­со­еди­нен­ной к ВКЛ в 1404 г.

Кро­шын­скія князі вель­мі хут­ка паз­бавілі­ся сваіх ула­дан­няў у самым пачат­ку літоўска-мас­коўс­кай вай­ны 1486/87–1494 гг. У кры­ні­цах пра­ма не гаво­рыц­ца, з яко­га кан­кр­эт­на бока адбы­ў­ся гэты захоп. Але, віда­воч­на, Васіль Дал­ма­таў (дз’як вяліка­га кня­зя мас­коўска­га), які тры­маў волас­ці Кро­шын­скіх Цешы­навічы (Цешы­наў), Сукром­на (Сукро­ма), Аль­ховец (Алхо­вец), Над­слаў, Ад’езд­зец (Ад’езд), Лелу[11], дзей­ні­чаў па зага­ду ўдзель­на­га мас­коўска­га кня­зя Андр­эя Васі­льеві­ча Мажай­ска­га. «С Тиши­нов­ши» (Цешы­наві­чаў) князь Андр­эй адпраў­ляў свай­го ціў­на двор­ска­га на хле­пень­скую волас­ць Ждат[12].

Нао­гул, на пер­шым эта­пе вай­ны (1486/87–1492 гг.) веліка­кня­жац­кая цэн­траль­ная ўла­да абодвух бакоў адкры­та не ўме­шва­ла­ся ў ход баявых дзе­ян­няў. Менавіта гэты перы­яд можа быць аха­рак­тары­за­ва­ны як «дзіў­ная» або «хіт­рая» вай­на. Характ­эр­ным было ака­занне ціску на памеж­ных кня­зёў (звы­чай­на сваіх сва­я­коў) і заняц­це бліз­кіх да грані­цы зямель. Бяс­кон­цыя пагро­мы, рабун­кі, увод у палон насель­ніцтва, захо­пы цал­кам валас­цей ства­ралі атма­сфе­ру без­вы­ход­на­сці сіту­а­цыі, у той час як вялікі князь літоўскі нічым не мог дапа­маг­чы сваім падданым[13]. Аднак, ня глед­зячы на гэта, падаў­ля­ю­чая боль­шас­ць вязем­скіх кня­зёў заста­ла­ся вер­най свай­му гас­па­да­ру. Вядо­мы толь­кі адзін выпа­дак, калі вязем­скі князь Андр­эй Юр’евіч, ва ўла­дан­ні яко­га зна­ход­зіла­ся толь­кі адно сяло на Дня­п­ры, два­ры і люд­зі ў Вязь­ме, перай­шоў на бок Масквы[14].

Так­са­ма і князі Кро­шын­скія, паз­бавіў­шы­ся сваіх ула­дан­няў, не пакі­нулі служ­бы вялі­ка­му кня­зю літоўс­ка­му. Неў­за­ба­ве яны атры­малі новыя ўла­дан­ні і так­са­ма каля грані­цы (у раёне ракі Угры): Зала­конне, Вол­ста [Ніж­няя], Клы­пі­на, Незд­зіла­ва, Чар­па, Галовічы[15]. Аднак ужо ў 1494 г. пералі­ча­ныя волас­ці фігу­ру­ю­ць у склад­зе ўла­дан­няў Сямё­на Фёда­раві­ча Вара­тын­ска­га — пера­беж­чы­ка на мас­коўскі бок (у 1492 г.)[16]. Праў­да, мас­коўскія бая­ры састу­пілі пералі­ча­ныя воласці[17] і да наступ­най літоўска-мас­коўс­кай вай­ны 1500–1503 гг. яны зна­ход­зілі­ся па-раней­ша­му ў межах ВКЛ. І вось пас­ля 1500 г. Кро­шын­скія зноў губ­ля­ю­ць свае ўла­дан­ні. Паз­бавіў­шы­ся зямель­ных ула­дан­няў, князі Кро­шын­скія набы­ва­ю­ць у Сма­лен­ску выгад­ную паса­ду скарб­ніка (Кан­стан­цін Фёда­равіч — у 1506 г., Ціма­фей Філі­павіч — у 1507–1508 гг.). Князь Ціма­фей Філі­павіч быў здоль­ным за ўлас­ныя гро­шы набы­ва­ць ула­дан­ні (у 1507 г. адбы­ло­ся пацвер­джанне куп­лю ім у сма­лен­скай баяры­ні Ары­ны «дел­ни­цы села ее отчизного»[18]). Характ­эр­на, што князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кро­шын­скі атры­маў двор Дуб­на ў Гаро­дзен­скім паве­це «до очиш­че­нья отчиз­ны его в Смоленску»[19]. Па тэкс­ту пацвер­джан­ня на двор Дуб­на давед­ва­ем­ся, што ў кня­зя Кро­шын­ска­га «име­не­и­ца его оста­ли ся вбо­гие око­ло Смо­лен­ска, ино тые име­не­и­ца от непри­я­те­ля жо на корень скаженны»[20].

Такім чынам, князі Кро­шын­скія, няг­лед­зячы на выпра­ба­ван­ні лёсу, заста­валі­ся адны­мі з самых над­зей­ных для вяліка­га кня­зя літоўска­га пад­да­ны­мі. Яны фігу­ру­ю­ць у Попі­сах вой­ска ВКЛ і не вядо­ма нівод­на­га выпад­ку іх пера­хо­да на мас­коўскі бок.

Пэў­ны час князі Кро­шын­скія не пакі­далі над­зеі вяр­ну­ць свае былыя ўла­дан­ні. Вядо­ма спра­ва кня­зёў Кро­шын­скіх (раз­гля­да­ла­ся ў 1494 г.), у якой выказ­ва­ец­ца скар­га на мас­коўскі захоп «вот­чы­ны і дзед­зі­ны» вязем­скіх зем­леўла­даль­нікаў і заяў­ля­ец­ца, што «то отчи­на и деди­на от вели­ко­го кня­зя Вито­вта, деди и отци их дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчине»[21].

[11] Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. (С 1487 по 1533 г.) // Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го Исто­ри­че­ско­го Обще­ства. Т. 35. СПб., 1882.С. 3, 74.

[12] Там жа.С. 2.

[13] Дру­гі этап вай­ны (1492–1494 гг.) напоў­не­ны дзе­ян­ня­мі мас­коўскіх ваявод і слу­жы­лых кня­зёў і мае зусім іншы харак­тар. Уда­ры нано­сяц­ца па клю­ча­вым цэн­трам літоўс­кай ула­ды, захо­плі­ва­юц­ца асноў­ныя гара­ды рэгіё­ну (Вязь­ма, Мезецк, Масальск, Сярпейск).

[14] Lietuvos Metrica — Lithuanian Metrica — Литов­ская Мет­ри­ка. V., 1994. Kn. 5: (1427–1506). P. 67; Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 81.

[15] Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 118–119, 136.

[16] Там жа. С. 136.

[17] Там жа. С. 120.

[18] Lietuvos Metrica = Lithuanian Metrica = Литов­ская Мет­ри­ка. V., 1994. Kn. 8: (1499–1514). P. 229.

[19] Там жа. P. 168.

[20] Там жа.

[21] Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 74.

Литература:

Дже­ре­ло: Цему­шаў В.М. Край­нія ўсход­нія межы зямель Вяліка­га княст­ва Літоўска­га ў XV ст.: (ула­дан­ні кня­зёў Кро­шын­скіх) / В. М. Цему­шаў // Пра­цы гіста­рыч­на­га факульт­эта БДУ: наву­ко­вы збор­нік. – Мінск, 2008. – Вып. 3. – С. 60–64.
Бабен­ко А. Сооб­ще­ния на исто­ри­че­ских форумах.
Келем­бет С. Н. Про­ис­хож­де­ние кня­зей Крошинских/​/​Studia Historica Europae Orientalis = Иссле­до­ва­ния по исто­рии И87 Восточ­ной Евро­пы : науч. сб. Вып. 9. – Минск : РИВШ, 2016. – 252 с. – сс. 90–96.
Giedrius Kujelis. Kunigaikščiai Krošinskiai ir Rokiškio dvaras XVI-XVIII A. PR. Magistro baigiamasis darbas. Vidurio Rytų Europos ir Lietuvos istorijos studijų programa, valstybinis kodas 6211NX044 Istorijos studijų kryptis. Kaunas, 2019.
9 Тему­шев В. Н. К вопро­су о мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­це XV в. (Вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских) // Древ­няя Русь. Вопро­сы меди­е­ви­сти­ки. № 3 (21). Сен­тябрь 2005 / Тези­сы участ­ни­ков III меж­ду­на­род­ной кон­фе­рен­ции «Ком­плекс­ный под­ход в изу­че­нии Древ­ней Руси», p. 102.
Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. (С 1487 по 1533 г.) // Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го Исто­ри­че­ско­го Обще­ства, t. 35, СПб., 1882, p. 6. Galima prielaida, kad dalis minimų žemių atiteko kunigaikščiams Krošinskiams dėl ūkinės veiklos, o ne karo veiksmų.
Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich, t. 15, 2 d., p. 168–169.
Józef Wolff, Kniaziowie Litewsko-Ruscy od końca czternastego wieku., Warszawa, 1895, p. 186.
Bronius Deksnys, „Kunigaikščiai Krošinskiai Rokiškio dvare“ in: Prie Nemunėlio, 2009, Nr. 2 (23), p. 3.
Jan Tęgowski, „Kilka uwag o genealogii kniaziów Kroszyńskich do końca XV wieku” in: Genealogia, t. 15, Poznań –Wrocław , 2003, p. 35–43.
Вой­то­вич Л. Князівсь­кі дина­стії Схід­ної Євро­пи ( кіне­ць ІХ –Поча­ток ХVІ ст.). Склад, сус­піль­на і політич­на роль Істо­ри­ко –гене­а­ло­гічне дослід­жен­ня. Львів: нсти­тут украї­нознав­ства НАНУ, 2000. с. 649
Bronius Deksnys, „Kunigaikščiai Krošinskiai Rokiškio dvare“ in: Prie Nemunėlio, 2009, Nr. 2 (23), p. 3.
Rita Repšienė, „Senosios raštijos ir tautosakos sąveika: kultūrinė Lietuvos Didžiosios Kunigaikštystės patirtis“ in: Senoji Lietuvos literatūra , 6 knyga, Vilnius: Pradai, 1998, p. 222.
Albert Wijuk Kojałowicz, Ks. Wojciecha Wijuka Kojałowicza, Herbarz rycerstwa W. X. Litewskiego tak zwany Compendium czyli O klejnotach albo herbach, których familie stanu rycerskiego w prowincyach Wielkiego Xięstwa Litewskiego zażywają .W Krakowie w drukarni „czasu” i Fr. Kluczyńskiego i spółki , p. 1897, p. 145.
Алек­се­ев Ю.Г. У кор­ми­ла Рос­сий­ско­го госу­дар­ства: Очерк раз­ви­тия аппа­ра­та управ­ле­ния XIV–XV вв. СПб., 1998, p. 142–145, 191, 286.].

Историческая география

Локализация Крайшино

В пуб­ли­ка­ции 1826 г. Е. Г. Зель­ниц­кая ссы­ла­лась на пис­цо­вые кни­ги и лока­ли­зо­ва­ла центр воло­сти Край­ши­но в рай­оне Спас­ско­го что на усть Угры мона­сты­ря. Там нашлось под­хо­дя­щее горо­ди­ще, и мно­гие со ссыл­ка­ми на Зель­ниц­кую и друг на дру­га ста­ли лока­ли­зо­вать Край­ши­но там (В. Н. Тему­шев, А. В. Шеков, Г. А. Мас­са­ли­тин, Бес­па­лов, кар­ты к кни­ге М. М. Кро­ма (автор В. Н. Темушев).

Одна­ко после пуб­ли­ка­ции Н. В. Сычё­вым пис­цо­вых книг в 2016 г. ока­за­лось, что село Спас­ское, Край­ши­но тож нахо­ди­лось на реке Выс­се к юго-запа­ду от Воро­тын­ска. Этот казус так­же поме­шал В. Н. Тему­ше­ву (пом­нит­ся, он был бли­зок) пра­виль­но лока­ли­зо­вать Говейн­ский стан, кото­рый как раз и рас­по­ла­гал­ся к севе­ру от Воро­тын­ска и дохо­дил до устья Угры. Имен­но Говейн­ский стан имел стра­те­ги­че­ское рас­по­ло­же­ние, через него про­хо­ди­ла сухо­пут­ная доро­га от Воро­тын­ска к пере­пра­ве через Угру.

Дже­ре­ло:

Бес­па­лов В.А. Где нахо­дил­ся центр воло­сти Крайшино?

Владения Крошинских в Вяземском княжестве

Спро­ба вызна­чы­ць мес­ца­з­на­ход­жанне пер­ша­па­чат­ко­вых ўла­дан­няў кня­зёў Кро­шын­скіх да сёняш­ня­га дня не рабіла­ся. Толь­кі М.К. Любаўскі няў­п­эў­не­на зазна­чыў, што яны ляжалі па сусед­ству з мажайскімі[22]. Такая выс­но­ва аба­піра­ла­ся на веданне пасоль­скіх пра­моў, у якіх мас­коўскі бок заяў­ляў, што «ино те места, ска­зы­ва­ют, издав­на тянут к Можай­ску к наше­му вели­ко­му княж­ству Мос­ков­ско­му» (мелі­ся на ўва­зе волас­ці Крошынскіх)[23]. Нека­то­рыя вязем­скія волас­ці, сапраў­ды, з’явілі­ся ў склад­зе мажай­скіх (яны паўста­ю­ць у духоў­най гра­ма­це Іва­на III 1503 г.[24]), але лёс валас­цей Кро­шын­скіх нека­то­ры час невя­до­мы. Толь­кі з гра­ма­ты 1530 г. мы давед­ва­ем­ся аб існа­ван­ні Сукро­мен­ска­га ста­ну ў склад­зе Ста­рыц­ка­га паве­та, холм­скіх валас­цях Ста­ры і Новы Ад’езд[25]. Паз­ней стан Отвоц­кі і Сукро­мен­скі з’яў­ля­ец­ца і ў Мажай­скім паве­це. Вера­год­на, некалі Сукром­на была пад­зе­ле­на над­вае паміж дву­ма паве­та­мі Ста­рыц­кім і Мажайскім.

Сярод мажай­скіх вядо­мы так­са­ма стан Цешы­наў і Загор’е[26]. Такім чынам у адзін стан былі аб’яд­на­ны мас­коўская волас­ць, вядо­мая з часоў Дзміт­рыя Дан­ско­го (зга­д­ва­ец­ца у духоў­най гра­ма­це гэта­га князя)[27][28]. і волас­ць кня­зёў Кро­шын­скіх. Няг­лед­зячы на тое, што ней­кім чынам раз­вес­ці дзве част­кі паз­ней­ша­га мажай­ска­га ста­ну немаг­чы­ма, тым больш, што пас­ля Смут­на­га часу нават і аб’яд­на­ны стан лакалі­за­ва­ць скла­да­на, мы ўсё ж такі можам зра­бі­ць выс­но­ву аб пра­цяг­лас­ці ўла­дан­няў ВКЛ за раку Гжа­ць, да якой нібы­та даход­зілі зем­лі стана

На поўнач ад Сукром­ны зна­ход­зіў­ся мажай­скі стан Олен­скі. Ён так­са­ма быў спу­сто­ша­ны ў перы­яд Смут­на­га часу, але няў­п­эў­не­ная яго лакалі­за­цыя паміж вяр­хоўя­мі рэк Мас­к­вы і Яўзы[29], дае пад­ста­ву для далей­шых пошу­каў на кар­це. Неда­лё­ка ад вусця Яўзы зна­ход­зім яе пры­ток Але­лю, вакол якой, віда­воч­на і раз­мяш­чаў­ся Ален­скі стан. Сугуч­на­сць назвы даз­ва­ляе ата­я­са­мі­ць гэты стан з волас­цю кня­зёў Кро­шын­скіх Лелай праз наступ­ны лан­цу­жок Аленскі-Алеля-Лела.

Выш­эй, на поўд­зень, зна­ход­зіла­ся ужо вядо­мая нам волас­ць Сукром­ня, якая раз­мяш­ча­ла­ся па абодвух баках рэч­кі Яўзы (што, вера­год­на, і з’явіла­ся пад­ста­вай пад­зя­лі­ць яе на дзве част­кі). Асноў­ны масіў волас­ці, пэў­на, зай­маў цяч­энне р. Сукром­лі, ад якой і атры­маў назву.

Астат­нія волас­ці Кро­шын­скіх (Аль­ховец, Над­слаў, Ад’езд), на жаль не пад­да­юц­ца лакалі­за­цыі. Трэ­ба толь­кі яшчэ адзна­чы­ць, што Ад’езд, вера­год­на, зліў­ся з Холм­скім паве­там, які быў пераўтво­ра­ны ў волас­ць Ста­рыц­ка­га паве­та. Волас­ць Холм пады­ход­зі­ла да сяр­эд­ня­га цяч­эн­ня р. Яўзы.

Напры­кан­цы трэ­ба агуль­на вызна­чы­ць мес­ца­з­на­ход­жанне масіву ўла­дан­няў кня­зёў Кро­шын­скіх і зра­бі­ць спро­бу акр­эс­лі­ць іх край­нюю ўсход­нюю мяжу. Волас­ці Кро­шын­скіх зай­малі прас­то­ру на ўсход ад р. Гжа­ці (пры­ток Ваз­у­зы) па абодвум бакам р. Яўзы (пры­ток Гжа­ці). Праз сяр­эд­няе цяч­энне Яўзы пара­лель­на Гжа­ці пра­ход­зі­ла ста­ра­жыт­ная літоўска-мас­коўская мяжа, даклад­нае выяў­ленне якой немаг­чы­ма з‑за недастат­ко­вас­ці кры­ніц. Такім чынам ула­дан­ні кня­зёў Кро­шын­скіх уда­валі­ся клі­нам у мас­коўскія зем­лі, і іх стан быў нетры­ва­лым, што і пацверд­зіла­ся ў самым пачат­ку літоўска-мас­коўс­кай кан­фран­та­цыі кан­ца XV ст.

[22] Любав­ский М.К. Указ. сач. С. 284.

[23] Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 6.

[24] Напрыклад Магі­лен, Міч­эн­кі, Сулі­даў, Арэ­хаў­на, Чагошч і інш. ДДГ. № 96. С. 397–398.

[25] ДДГ. № 102. С. 421.

[26] Готье Ю.В. Указ. сач. С. 574.

[27] ДДГ. № 12. С. 34.

[28] Готье Ю.В. Указ. сач. С. 574.

[29] Там жа.

Дже­ре­ло: Цему­шаў В.М. Край­нія ўсход­нія межы зямель Вяліка­га княст­ва Літоўска­га ў XV ст.: (ула­дан­ні кня­зёў Кро­шын­скіх) / В. М. Цему­шаў // Пра­цы гіста­рыч­на­га факульт­эта БДУ : наву­ко­вы збор­нік. – Мінск, 2008. – Вып. 3. – С. 60–64.

Геральдика і сфрагистика*

Герб кня­зей Кро­шин­ских, назван­ный Аль­бер­том Вию­ка­сом Коя­ло­ви­чем «Lichtarz» (под­свеч­ник), изве­стен с нача­ла XVII века. До это­го вре­ме­ни кня­зья Кро­шин­ские исполь­зо­ва­ли герб несколь­ко ино­го вида. Этот герб запе­чат­лен в теста­мен­те кня­зя Кон­стан­ти­на Федо­ро­ви­ча в 1507 г.24 Этот же герб встре­ча­ет­ся и на доку­мен­тах дру­гих пред­ста­ви­те­лей кня­же­ско­го дома (При­ло­же­ние 10)25. Этот же герб изоб­ра­жен и на ков­ре литов­ско­го каз­на­чея Дмит­ра Халец­ко­го вто­рой поло­ви­ны XVI века, на кото­ром изоб­ра­жен герб с четырь­мя поля­ми. В чет­вер­том поле гер­ба (ниж­нее пра­вое (гераль­ди­че­ское левое) поле) изоб­ра­жен герб Кро­шин­ских. Он при­над­ле­жит бабуш­ке Дмит­рия Н. Кро­шин­ской, кото­рая была заму­жем за Нико­ла­ем Халец­ким26.

В бла­го­дар­но­сти Яна Вой­це­ха Стра­хоц­ко­го, опуб­ли­ко­ван­ной в 1645 году, про­фес­со­рам при полу­че­нии док­тор­ской сте­пе­ни, есть посвя­ще­ние Каро­лю Юрию Кро­шин­ско­му, на кото­ром изоб­ра­жен дру­гой герб (тот же, на кото­рый ссы­ла­ет­ся А. Вию­кас-Коя­ла­ви­ч­юс)27. В 2012–2017 годах в ходе архео­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний на тер­ри­то­рии ста­рой усадь­бы Рокиш­кис были обна­ру­же­ны мно­го­чис­лен­ные фраг­мен­ты зеле­но­гла­зур­ных панель­ных гераль­ди­че­ских кокош­ни­ков. Из этих фраг­мен­тов в Рестав­ра­ци­он­ном цен­тре име­ни П. Гуды­на­са был вос­ста­нов­лен пол­ный гераль­ди­че­ский koklis, изоб­ра­жа­ю­щий 4 гер­ба на фоне готи­че­ско­го щита и снаб­жен­ный леген­дой KG, KK, PB, HT, KK, PB. Это поз­во­ли­ло уста­но­вить, что дан­ный герб при­над­ле­жит роду кня­зя Кар­ла Юрия Кро­шин­ско­го. В левом верх­нем углу (гераль­ди­че­ски спра­ва) изоб­ра­жен герб кня­зей Кро­шин­ских, в пра­вом верх­нем углу (гераль­ди­че­ски сле­ва) — герб Эльж­бе­ты (Гальш­ки) Тызен­гауз, жены Каро­ля Юрия, и герб Баво­ла, в левом ниж­нем углу герб Эльж­бе­ты Весе­лов­ской, мате­ри Кар­ла Юрия Кро­шин­ско­го, герб Огонь­чи­ка, а в пра­вом ниж­нем углу герб Ката­жи­ны Цехов­ской, мате­ри Эльж­бе­ты Тызен­гауз, герб Змеи (Wiąź). Леген­да: KG — Кароль Юрий, КК — Князь Кро­шин­ский, PB — Под­ко­мор­цы Бра­слав­ские, HT — Гальш­ка Тызен­ха­уз, КК — кня­ги­ня Кро­шин­ско­го, PB — под­ко­мо­ро­ва бра­слав­ская. По мне­нию док­то­ра Эдмун­да Рим­ши, мест­но­го спе­ци­а­ли­ста по гераль­ди­ке, дати­ров­ка это­го кок­тей­ля может быть отне­се­на к пери­о­ду меж­ду 1652 и 1668 года­ми (даты женить­бы и смер­ти Каро­ля Юрия Кро­шин­ско­го). В дан­ном слу­чае это самый ран­ний из извест­ных гер­бов, осно­ван­ных на подоб­ных прин­ци­пах, посколь­ку до это­го вре­ме­ни в ком­би­ни­ро­ван­ных гер­бах изоб­ра­жа­лись гер­бы дедуш­ки и бабуш­ки по отцов­ской и мате­рин­ской линии.

Здесь мы видим гер­бы мужа, жены и их мате­рей. Толь­ко в кон­це XVII века такие гер­бы полу­чи­ли широ­кое рас­про­стра­не­ние. Герб Кро­шин­ских сего­дня мож­но уви­деть в Санкт-Петер­бур­ге. Мы видим его в церк­ви Свя­то­го апо­сто­ла Мат­фея на кафед­ре, изго­тов­лен­ной в Лувене (Бель­гия), в мастер­ской бра­тьев Гой­ерс, в крип­те церк­ви на мемо­ри­аль­ной дос­ке Еле­ны Вай­най­те-Жеси­нев­ски­те-Кро­шин­ской-Тызен­гауз, и на совре­мен­ном гер­бе горо­да Рокиш­кис, кото­рый состо­ит из щита с четырь­мя поля­ми, на кото­рых изоб­ра­же­ны гер­бы Кро­шин­ских, Тызен­гау­зов и Пшез­дец­ких (трех дина­стий, пра­вив­ших Рокиш­ки­сом), и орга­на, сим­во­ли­зи­ру­ю­ще­го ста­рые музы­каль­ные тра­ди­ции Рокиш­ки­са. Герб Рокиш­ки­са был раз­ра­бо­тан худож­ни­ком Юоза­сом Гал­ку­сом (При­ло­же­ние 12).

Помянники

[243] Князь Роман Іва­но­вич, який жив у пер­шій поло­вині XV ст., дово­ди­вся кня­зю Костян­ти­ну прадідом.
[244] Кро­шинсь­кий князь Іван Рома­но­вич, чия діяль­ність від­но­сить­ся до 1446–1450 рр., був дідом кня­зя Костянтина.
[245] Кня­ги­ня Іван­на, оче­вид­но, дру­жи­на кня­зя Іва­на Рома­но­ви­ча і бабу­ся кня­зя Костян­ти­на. Євпрак­сія, мож­ли­во, її доч­ка або це хре­стильне ім’я кня­гині Іванни.
[246] Князь Федір Іва­но­вич Кро­шинсь­кий був бать­ком кня­зя Костян­ти­на. Юліа­на — його дру­жи­на. У цьо­му пом’я­ни­ку вона вже запи­са­на під поз.215 як чер­ни­ця Євфро­синія. Отже, Юліа­на (Уля­на) — її кня­же або хре­стильне ім’я.
[247] Князь Костян­тин Федо­ро­вич помер піс­ля 1513 р.
[248] Князь Костян­тин Федо­ро­вич був одру­же­ний з Анною Кіш­кою. Його стар­шу доч­ку також зва­ли Анною. Але Анна Костян­тинів­на зга­дуєть­ся у доку­мен­тах 1513–1533 р., отже вона не мог­ла бути вне­се­ною до пом’я­ни­ка. Зали­шаєть­ся, таким чином, дру­жи­на Костян­ти­на Федо­ро­ви­ча — Анна Кіш­ка, востан­нє зга­да­на під 1531 р. (2112, s. 193). Смерть кня­гині Анни Кро­шенсь­кої-Кіш­ки мож­на від­не­сти до часу бл. 1531р.
[249] Василь, напев­но, дру­ге ім’я кня­зя Пили­па Іва­но­ви­ча, дядь­ка Костян­ти­на Кро­шенсь­ко­го, який помер піс­ля 1496 р. Юліа­на — його дру­жи­на. Під цією пози­цією запи­са­но кня­зя Іва­на Рома­но­ви­ча († піс­ля 1450р.).
[252] На наш погляд, цей запис доз­во­ляє уточ­ни­ти запис підпоз.245.«Княгиня Євпрак­сія, без­пе­реч­но, доч­ка кня­зя Іва­на Рома­но­ви­ча, яка була’ви­да­на за нети­ту­ло­ва­но­го вель­мо­жу. Роди­на її мужа і запи­са­на далі без титулів.

Поколінний родовід князів Крошинських.*

*Пред­став­ле­на вер­сия про­ис­хож­де­ния от козель­ской вет­ви чер­ни­гов­ских князей.

Рюрик, князь Новгородский
Игорь Рюри­ко­вич, вели­кий князь Киев­ский +945
Свя­то­слав I Иго­ре­вич, вели­кий Киев­ский 942–972
Вла­ди­мир I, вели­кий князь Киев­ский +1015
Яро­слав I Муд­рый, вели­кий князь Киев­ский 978‑1054
Свя­то­слав II, вели­кий князь Киев­ский 1027–1076
Олег Гори­сла­вич, князь Чер­ни­гов­ский +1115
Все­во­лод II, вели­кий князь Киев­ский +1146
Свя­то­слав III, вели­кий князь Киев­ский +1194
Все­во­лод III Черм­ный, князь Киев­ский +1215
Миха­ил II, князь Чер­ни­гов­ский 1179–1246
Мсти­слав, князь Черниговский
Миха­ил Мсти­сла­вич, в.кн. черниговский
Мсти­слав Михайлович
Тит Мсти­сла­вич († 1365/71)

XVI генерація от Рюрика.

1. ИВАН ТИТО­ВИЧ КОЗЕЛЬСКИЙ

XVIІ генерація от Рюрика.

2/1. РОМАН ИВА­НО­ВИЧ КОЗЕЛЬ­СКИЙ, ПЕРЕ­МЫШ­СКИЙ И КРО­ШИН­СКИЙ (*конец XIV, + нач.XV в.)

— удель­ный князь козель­ский и кро­шин­ский, жил в кон­це XIV—нач.XV в. литов­ским под­руч­ни­ком, сын или внук Ива­на Тито­ви­ча Козель­ско­го, родо­на­чаль­ник кня­зей Крошинских.

Веро­ят­но слу­жил Вито­вту, т.к. в 1492 г., жалу­ясь на захват пяти сво­их воло­стей моск­ви­ча­ми, Кро­шин­ские под­чер­ки­ва­ли, что это их «отчи­на и дѣди­на отъ вели­ко­го кня­зя Вито­вта, дѣди и отци ихъ дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчинѣ» 29. В свя­зи с этим заслу­жи­ва­ет вни­ма­ние запись князів Рома­на, Пет­ра, Фло­ра і Сура­на Кро­шинсь­ких у сино­ди­ку мона­сти­ря св. Трій­ці у Віль­ні (пер­ша поло­ви­на XV ст.).

Князь Роман Кро­шинсь­кий також запи­са­ний у Києво-Печерсь­ко­му (поз.243) та Супральсь­ко­му (поз.37) синодиках.

3/2. СЕМЕН [ИВА­НО­ВИЧ] КРО­ШИН­СКИЙ ПЕРЕ­МЫШ­СКИЙ (1408),

запи­са­ний у Любе­ць­ко­му пом’я­ни­ку (поз.90).
Глав­ным аргу­мен­том в поль­зу нашей вер­сии явля­ет­ся запись в зна­ме­ни­том Любец­ком сино­ди­ке кня­зя Симео­на Кро­шин­ско­го [Зотов, Р. В. О Чер­ни­гов­ских кня­зьях по Любец­ко­му сино­ди­ку и о Чер­ни­гов­ском кня­же­стве в татар­ское вре­мя / Р. В. Зотов. – СПб.: Типо­гра­фия бра­тьев Пан­те­ле­е­вых, 1892. – 327+47+II с, с. 29, 166]. Ана­ло­гич­ная запись содер­жит­ся так­же в более древ­нем и пол­ном помян­ни­ке Вве­ден­ской церк­ви Кие­во-Печер­ской лав­ры, где кн. Симе­он назван ино­ком; здесь он запи­сан «в окру­же­нии» кня­зей, упо­ми­на­ю­щих- ся в пер­вой тре­ти XV в., а сра­зу после него поми­на­ет­ся князь Роман [Помен­ник Вве­денсь­кої церк­ви в Ближ­ніх пече­рах Києво-Печерсь­кої лаври // Лаврсь­кий аль­ма­нах. – Спе­цви­пуск 7. – Київ, 2007., с. 19], вполне веро­ят­но – тот же самый, кото­рый в Суп­расль­ском и древ­ней­шем Кие­во-Печер­ском помян­ни­ках фигу­ри­ру­ет как пер­вый в роду кня­зей Кро­шин­ских. Ведь хоро­шо извест­но, что в ука­зан­ных памят­ни­ках поми­на­ют­ся, в подав­ля­ю­щем боль­шин­стве, кня­зья, вла­де­ния кото­рых нахо­ди­лись в пре­де­лах древ­ней Чер­ни­гов­ской земли.

В нача­ле XV в. в запад­ной части Верх­не­го Поочья и при­ле­га­ю­щей к ней части Верх­не­го Поде­се­нья кро­ме потом­ков кня­зя Свя­то­сла­ва Тито­ви­ча, было мно­го и дру­гих кня­зей-роди­чей. В 1406–1407 гг. мно­гие из них спло­ти­лись в поли­ти­че­ский союз вокруг сво­е­го род­ствен­ни­ка – брян­ско­го намест­ни­ка кня­зя Свид­ри­гай­ла Ольгердовича144. В 1408 г. послед­ний изме­нил Вито­вту, оста­вил Брянск и с боль­шой коа­ли­ци­ей мест­ных кня­зей и бояр выехал в Вели­кое кня­же­ство Мос­ков­ское. Сре­ди «бег­ле­цов» были кня­зья: Патре­кей Зве­ни­го­род­ский (Кара­чев­ский и Хотимль­ский), Алек­сандр Зве­ни­го­род­ский (Кара­чев­ский и Зве­ни­го­род­ский) с сыном Фео­до­ром, а так­же Миха­ил Хоте­тов­ский и Семен Пере­мышль­ский. В исто­рио­гра­фии суще­ству­ет мне­ние, что ука­зан­ные здесь зве­ни­го­род­ские кня­зья отно­сят­ся к роду литов­ско­го кня­зя Пат­ри­кея Нари­мун­то­ви­ча. Одна­ко Дио­ни­сий Зве­ни­го­род­ский счи­тал их сво­и­ми род­ствен­ни­ка­ми. В его рос­пи­си неко­то­рые их титу­лы были «уточ­не­ны» (в тек­сте даны в скоб­ках) (Быч­ко­ва М. Е. Состав клас­са фео­да­лов… С. 41, 74). В его поль­зу сви­де­тель­ству­ет ком­пакт­ное рас­по­ло­же­ние цен­тров родо­вых вот­чин, от кото­рых обра­зо­ва­ны титу­лы кня­зей: Кара­че­ва, Хотим­ля, Зве­ни­го­ро­да и Хоте­то­ва (См.: Тему­шев В. Н. Пред­став­ле­ния о тер­ри­то­рии Верх­не­ок­ских кня­жеств… С. 262).Не исклю­че­но, что после заклю­че­ния мира меж­ду Васи­ли­ем I и Вито­втом осе­нью 1408 г. кто-то из зве­ни­го­род­ских кня­зей воз­вра­щал­ся на родо­вую вот­чи­ну, посколь­ку князь Алек­сандр и его сын Федор были вне­се­ны в чер­ни­гов­ские синодики146. Одна­ко далее их семей­ство проч­но обос­но­ва­лось на мос­ков­ской служ­бе, где упо­ми­на­ет­ся в источ­ни­ках начи­ная с 1451 г. Кара­чев и Хотимль пере­шли под власть вели­ко­го кня­зя литов­ско­го. В сере­дине XV в. Кара­чев был пожа­ло­ван боярам Гри­го­ре­ви­чам, а кара­чев­ская волость Боя­но­ви­чи – в вот­чи­ну Зань­ку Соколову148. О Зве­ни­го­ро­де ника­ких све­де­ний не сохра­ни­лось. Так­же неиз­вест­но что ста­ло с кня­зем Семе­ном Пере­мышль­ским. В сере­дине XVI в. кня­зя Семе­на Пере­мышль­ско­го впи­са­ли в свою родо­слов­ную кня­зья Гор­ча­ки, про­из­во­див­шие свой род от Ива­на Тито­ви­ча Козель­ско­го 30. Одна­ко в их рос­пи­си князь Семен отсто­ит от кня­зя Ива­на Козель­ско­го на четы­ре поко­ле­ния, что не прав­до­по­доб­но. Впро­чем, не исклю­че­но, что в родо­слов­ных упо­мя­нут некий дру­гой князь Семен.

В 1455 г. князь Федор Льво­вич Воро­тын­ский полу­чил от коро­ля Кази­ми­ра под­твер­жде­ние на ряд воло­стей, отдан­ных ему несколь­ко ранее, сре­ди кото­рых назва­ны «Край­ши­на по обе сто­роне Высы реки, Кцинъ, Озе­ре­скъ, Пере­мышлъ, Логи­не­скъ» 31. Сле­до­ва­тель­но, рань­ше эти воло­сти к Воро­тын­ско­му уде­лу не при­над­ле­жа­ли, хотя и непо­сред­ствен­но к нему при­мы­ка­ли. Оче­вид­но, в про­шлом все они вхо­ди­ли в состав сосед­не­го, Кара­че­во-Козель­ско­го кня­же­ства, а их пере­да­ча кня­зю Воро­тын­ско­му сто­я­ла в свя­зи с назна­че­ни­ем его намест­ни­ком Козель­ским, неза­дол­го до фев­ра­ля 1448 г. (после захва­та горо­да у Моск­вы) 32. По край­ней мере, о сосед­нем Пере­мыш­ле на реке Оке нам точ­но извест­но, что еще в нача­ле XV века он имел соб­ствен­ных кня­зей, кото­рые, соглас­но позд­ней­шим родо­слов­ным рос­пи­сям, про­ис­хо­ди­ли из Кара­че­во-Козель­ской линии чер­ни­гов­ских Оль­го­ви­чей 33. А имен­но, в 1408 году из ВКЛ в Моск­ву выехал князь Семен Пере­мышль­ский 34.

4/2. ПЕТР [ИВА­НО­ВИЧ]

Князі Роман, Пет­ро, Флор і Суран Кро­шинсь­кі впи­сані у сино­дик мона­сти­ря св. Трій­ці у Віль­ні (пер­ша поло­ви­на XV ст.).

ИН. ФЛОР КРОШИНСКИЙ

Князі Роман, Пет­ро, Флор і Суран Кро­шинсь­кі впи­сані у сино­дик мона­сти­ря св. Трій­ці у Віль­ні (пер­ша поло­ви­на XV ст.).

XVIІI генерація от Рюрика.

5/2. КН. ИВАН РОМА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (* нач. XV в.,1450?)

сын Рома­на Ива­но­ви­ча, слу­жеб­ник Вито­вта, в.кн. литов­ско­го. В 1492 г., жалу­ясь на захват пяти сво­их воло­стей моск­ви­ча­ми, Кро­шин­ские под­чер­ки­ва­ли, что это их «отчи­на и дѣди­на отъ вели­ко­го кня­зя Вито­вта, дѣди и отци ихъ дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчинѣ»35. Сле­до­ва­тель­но, смо­лен­ские вла­де­ния Кро­шин­ские полу­чи­ли, ско­рее все­го, в каче­стве слуг Вито­вта, т. е. уже после при­со­еди­не­ния к ВКЛ Смо­лен­ской зем­ли, вклю­чая Вязем­ское кня­же­ство, в 1404 году.

Ней­кі князь Іван Рама­навіч (бяз про­зь­віш­ча) пад­пі­са­ны на пры­віле­ях вяліка­га кня­зя Шві­дры­гай­лы: у 1446 г. кня­зю Іва­ну Дзі­мітраві­чу на Аст­ро­жац i ў 1450 г. Яршу Тараш­ко­ві­чу на Доў­гую шыю ў паве­це Луц­кім. Каля 1445 г. маён­так Кня­жы Двор Цяце­рын­с­кай волас­ці (нап­эў­на, сучас­ныя Кня­жы­цы пад Магілё­вам) быў пада­ра­ва­ны кня­зю Іва­ну Рама­наві­чу Кро­шынс­ка­му, які паход­зіў са Сма­лен­шчы­ны. Дара­валь­ную пад­пі­саў пера­ем­нік Доў­гір­да на пасад­зе вілен­ска­га ваяво­ды Ян Гаштаўт36.

Его сын раз назва­ны «князь Піліп», а дру­гі раз «Кра­шын­ска­га сын», у 1448 г. атрым­лі­вае ад кара­ля маёнт­кі кня­зя Сямё­на Глін­ска­га, като­ра­му у адме­ну надад­зе­ныя іншыя, а у гэтым ліку двор мен­ша­га Кра­шын­ска­га, т.е. князь Иван Рома­но­вич был удель­ным кня­зем Крошинским.

В 1455 г. князь Федор Льво­вич Воро­тын­ский полу­чил от коро­ля Кази­ми­ра под­твер­жде­ние на ряд воло­стей, отдан­ных ему несколь­ко ранее, сре­ди кото­рых назва­ны «Край­ши­на по обе сто­роне Высы реки, Кцинъ, Озе­ре­скъ, Пере­мышлъ, Логи­не­скъ» 37. Сле­до­ва­тель­но, рань­ше эти воло­сти к Воро­тын­ско­му уде­лу не при­над­ле­жа­ли, хотя и непо­сред­ствен­но к нему при­мы­ка­ли. Оче­вид­но, в про­шлом все они вхо­ди­ли в состав сосед­не­го, Кара­че­во-Козель­ско­го кня­же­ства, а их пере­да­ча кня­зю Воро­тын­ско­му сто­я­ла в свя­зи с назна­че­ни­ем его намест­ни­ком Козель­ским, неза­дол­го до фев­ра­ля 1448 г. (после захва­та горо­да у Моск­вы) 38. По край­ней мере, о сосед­нем Пере­мыш­ле на реке Оке нам точ­но извест­но, что еще в нача­ле XV века он имел соб­ствен­ных кня­зей, кото­рые, соглас­но позд­ней­шим родо­слов­ным рос­пи­сям, про­ис­хо­ди­ли из Кара­че­во-Козель­ской линии чер­ни­гов­ских Оль­го­ви­чей 39. А имен­но, в 1408 году из ВКЛ в Моск­ву выехал князь Семен Пере­мышль­ский 40.

Рекон­струк­ция мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­цы на вязем­ском направ­ле­нии ста­но­вит­ся воз­мож­ной бла­го­да­ря лока­ли­за­ции вла­де­ний мно­го­чис­лен­ных вязем­ских кня­зей (соб­ствен­но Вязем­ские, Быва­лиц­кие, Коз­лов­ские, Жилин­ские, Глин­ские, Кро­шин­ские). Суще­ству­ет мне­ние о том, что после при­со­еди­не­ния Вязем­ско­го кня­же­ства к ВКЛ (1403 г.), вла­де­ния мест­ных кня­зей оста­лись в непри­кос­но­вен­но­сти. Одна­ко вели­ко­кня­же­ская власть все-таки вме­ши­ва­лась в позе­мель­ные дела мест­ных кня­зей. Мож­но пред­по­ло­жить, что пере­рас­пре­де­ле­ние вязем­ских земель осу­ществ­ля­лось целе­на­прав­лен­но с рас­че­том обес­пе­чить обо­ро­ну край­них восточ­ных пре­де­лов госу­дар­ства. Так на самой гра­ни­це ока­за­лись вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских. Попыт­ки их лока­ли­за­ции до насто­я­ще­го вре­ме­ни не дела­лось. Толь­ко М.К. Любав­ский неопре­де­лен­но заме­тил, что они лежа­ли по сосед­ству с можай­ски­ми. Такой вывод опи­рал­ся на зна­ние посоль­ских речей, в кото­рых мос­ков­ская сто­ро­на заяв­ля­ла, что «ино те места, ска­зы­ва­ют, издав­на тянут к Можай­ску к наше­му вели­ко­му княж­ству Мос­ков­ско­му» (име­лись в виду воло­сти Кро­шин­ских Теши­но­ви­чи, Сукром­на, Оль­ховец, Над­славль, Отъ­езд, Лела). Неко­то­рые вязем­ские воло­сти дей­стви­тель­но появи­лись в соста­ве можай­ских (в духов­ной гра­мо­те Ива­на III), но судь­ба воло­стей Кро­шин­ских неко­то­рое вре­мя не про­сле­жи­ва­лась. Толь­ко из гра­мо­ты 1530 г. мы узна­ем о суще­ство­ва­нии Сукро­мен­ско­го ста­на в соста­ве Ста­риц­ко­го уез­да, холм­ских воло­стях Ста­рый и Новый Отъ­езд. Поз­же стан Отвот­ский и Сукро­мен­ский появил­ся в Можай­ском уез­де. Сре­ди можай­ских изве­стен так­же стан Теши­нов и Заго­рье. Таким обра­зом, в один стан были объ­еди­не­ны мос­ков­ская волость, извест­ная со вре­мен Дмит­рия Дон­ско­го и волость кня­зей Кро­шин­ских. Несмот­ря на то, что раз­ве­сти две части позд­ней­ше­го ста­на невоз­мож­но, тем более что и сам объ­еди­нен­ный стан лока­ли­зо­вать слож­но, мы все же можем сде­лать вывод о про­тя­жен­но­сти вла­де­ний ВКЛ за реку Гжать, на восток от кото­рой нахо­дил­ся стан. На север от Сукром­ны рас­по­ла­гал­ся Можай­ский стан Олен­ский. Он так­же был опу­сто­шен в Смут­ное вре­мя, но неуве­рен­ная его лока­ли­за­ция меж­ду вер­хо­вья­ми рек Моск­вы и Яузы дает осно­ву для даль­ней­ших поис­ков на кар­те. Неда­ле­ко от устья Яузы нахо­дим ее при­ток Оле­лю, вокруг кото­рой, веро­ят­но, и раз­ме­щал­ся Олен­ский стан. Созву­чие назва­ния поз­во­ля­ет отож­де­ствить этот стан с воло­стью кня­зей Кро­шин­ских Лелой через сле­ду­ю­щую цепоч­ку Оленский–Олеля–Лела. Рядом, чуть север­нее, нахо­ди­лась волость Сукром­на, основ­ной мас­сив кото­рой, види­мо, зани­мал тече­ние р. Сукром­ли, от кото­рой и полу­чил назва­ние. Осталь­ные воло­сти Кро­шин­ских (Оль­ховец, Над­славль, Отъ­езд), к сожа­ле­нию, не под­да­ют­ся лока­ли­за­ции. Итак, воло­сти кня­зей Кро­шин­ских зани­ма­ли про­стран­ство на восток от р. Гжать (при­ток Ваз­у­зы) по обо­им бере­гам р. Яузы (пра­вый при­ток Яузы). При­мер­но через сред­нее тече­ние Яузы парал­лель­но Гжа­ти про­хо­ди­ла древ­няя мос­ков­ско-литов­ская гра­ни­ца, точ­ное опре­де­ле­ние кото­рой невоз­мож­но из-за недо­ста­точ­но­сти источ­ни­ков. Таким обра­зом, вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских вда­ва­лись кли­ном в мос­ков­ские зем­ли, их поло­же­ние было нена­деж­ным, что и под­твер­ди­лось в самом нача­ле мос­ков­ско-литов­ской кон­фрон­та­ции в 1487 г., когда Кро­шин­ские были сме­те­ны со сво­их вла­де­ний, кото­рые «деди и отци их дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчине» 41.

Ж.: ІН. ЄВПРАКСІЯ.

КН. ГРИ­ГО­РИЙ [РОМА­НО­ВИЧ] КРОШИНСКИЙ

Упо­ми­на­ет­ся в Бар­хат­ной кни­ге в сомни­тель­ной родо­слов­ной кня­зей Гор­ча­ко­вых как сын Андрея Рома­но­ви­ча Перемышского. 

В 1447/48 г. князь С. И. Глин­ский решил
полу­чить от коро­ля под­твер­жде­ние на Мошен­ское, пожа­ло­ван­ное ему в 1440 г. пред­ста­ви­те­ля­ми вели­ко­кня­же­ской вла­сти. Мошен­ским до кня­зя Глин­ско­го вла­дел некий князь Гри­го­рий. Пред­по­ло­жи­тель­но, это князь Кро­шин­ский, чей двор «мень­ший» в Смо­лен­ске Семен Ива­но­вич Глин­ский полу­чил в 1440 г. Воз­мож­но князь Филипп Кро­шин­ский был сыном это­го Гри­го­рия42. В сино­ди­ках сре­ди кня­зей Кро­шин­ских Гри­го­рий не запи­сан, хотя Филипп поми­нал­ся43.

В гер­бов­ни­ке Коя­ло­ви­ча, состав­лен­ном в 1650‑х гг., пред­ком кня­зей Кро­шин­ских назван князь «Wikund» (Вигунт), сын Кей­с­ту­та, кня­зя Жмуд­ско­го. Его сын Гри­го­рий («Hrehory Wikundowicz») буд­то бы «постро­ил место и замок на Севе­рю, отку­да про­зва­ние кня­зей Кро­шин­ских утвер­ди­лось» 44. Источ­ни­ком это­го сооб­ще­ния Коя­ло­ви­ча был пане­ги­рик Л. Кол­ло­со­ви­ча, издан­ный в Вильне в 1652 г. по слу­чаю бра­ко­со­че­та­ния кня­зя К.-Г. Кро­шин­ско­го 45. (по дан­ным Ю. Воль­фа, кото­рый поль­зо­вал­ся наи­бо­лее пол­ной, неиз­дан­ной редак­ци­ей гер­бов­ни­ка Коя­ло­ви­ча 46. Эта же вер­сия, безо вся­ких изме­не­ний, была повто­ре­на и в гер­бов­ни­ке К. Несец­ко­го 1738 г. 47. Во всех этих постро­е­ни­ях инте­рес­но, то что пред­ком кня­зей Кро­шин­ских жив­ших в XVII назван князь Григорий. 

КН. ИВАН СЕМЕ­НО­ВИЧ ПЕРЕМЫШСКИЙ

Родо­на­чаль­ник кня­зей Капуст и Перемышских-Горчаковых.

XIX генерація від Рюрика

6/5. КНЯЗЬ ФЕДОР ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ († до 1487)

сын Ива­на Рома­но­ви­ча, слу­га вел. кн. Литов­ско­го Вито­вта. В 1492 г., жалу­ясь на захват пяти сво­их воло­стей моск­ви­ча­ми, Кро­шин­ские под­чер­ки­ва­ли, что это их «отчи­на и дѣди­на отъ вели­ко­го кня­зя Вито­вта, дѣди и отци ихъ дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчинѣ» 48. Сле­до­ва­тель­но, смо­лен­ские вла­де­ния Кро­шин­ские полу­чи­ли, ско­рее все­го, в каче­стве слуг Вито­вта, т. е. уже после при­со­еди­не­ния к ВКЛ Смо­лен­ской зем­ли, вклю­чая Вязем­ское кня­же­ство, в 1404 году.

1С:Ив.Ром. ? Воз­мож­но ..... в ино­че­стве Флор

Ж.: АКСИ­НИЯ (ИН. ЕВФРОСИНИЯ)

7/5. КН. ФИЛИПП (ИН. ФИЛА­РЕТ) ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ С ЧЕР­НЯ­ТИЧ (*1430‑е, † 1504/1507)

Адзін з тых кня­зёў, раз назва­ны «князь Піліп», а дру­гі раз «Кра­шын­ска­га сын», у 1448 г. атрым­лі­вае ад кара­ля маёнт­кі на Сма­лен­шчыне кня­зя Сямё­на Глін­ска­га, като­ра­му у адме­ну надад­зе­ныя іншыя, а у гэтым ліку двор мен­ша­га Крашынскага.
Пась­ля 1482 г. Вялікі князь Мас­коўскі Іван Васілевіч без вай­ны пры­гар­нуў цэлыя абша­ры зем­ляў, што нале­жалі да даў­ней­шых княст­ваў Сма­лен­ска­га й Чар­ні­гаўска­га i ста­навілі сабою ўдзе­лы кня­зёў, пры­сяг­нуў­шых на вер­на­сь­ць Літве, такіх як: Маза­вец­кіх, Адо­еўскіх, Масаль­скіх, Вара­тын­скіх, пры­чым заха­піў i маё­мась­ць Кра­шын­скіх. У выніку чаго пасоль­ства кара­ля Казі­мі­ра да вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча (каст­рыч­нік 1487 г.) дакла­д­вае, што пад­да­ныя яго­ныя «князі Кра­шын­скія Піліп, Кан­стан­цін ды іхныя бра­ты» скард­зяц­ца на вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча, які забраў іхныя ўла­да­нь­ні Цешы­на­ва, Сукром­на, Аль­ховец, Над­слаўе i Ат’ежд­зец ды ад сябе надаў Васі­лю Дал­ма­та­ву. Воло­сти кня­зей Кро­шин­ских зани­ма­ли про­стран­ство на восток от р. Гжать (при­ток Ваз­у­зы) по обе­им сто­ро­нам р. Яузы (пра­вый при­ток Гжа­ти). При­мер­но через вер­хо­вье р. Яузы парал­лель­но Гжа­ти про­хо­ди­ла мос­ков­ско-литов­ская гра­ни­ца, точ­ное опре­де­ле­ние кото­рой невоз­мож­но из-за недо­ста­точ­но­сти све­де­ний источ­ни­ков. Кня­зья Кро­шин­ские, пер­во­на­чаль­но обла­дав­шие родо­вы­ми име­ни­я­ми в Козель­ском кня­же­стве, после 1448–1455 гг. полу­чи­ли на новых рубе­жах госу­дар­ства, види­мо, зна­чи­тель­но более круп­ные вла­де­ния. Веро­ят­но, мос­ков­ские осво­ен­ные зем­ли дол­гое вре­мя не под­хо­ди­ли вплот­ную к их воло­стям. Но когда это, нако­нец, про­изо­шло, мос­ков­ская власть ста­ла рас­про­стра­нять­ся далее. Король поль­ский и вели­кий князь литов­ский Кази­мир не смог орга­ни­зо­вать обо­ро­ну сво­их под­дан­ных. Вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских нахо­ди­лись в силь­ном отда­ле­нии от основ­но­го мас­си­ва осво­ен­ных земель ВКЛ, поло­же­ние их обла­да­те­лей было нена­деж­ным, что и под­твер­ди­лось в самом нача­ле мос­ков­ско-литов­ской кон­фрон­та­ции в 1486/87 г. – кня­зья были попро­сту сме­те­ны с тех мест, кото­рые «деди и отци их дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчине» 49.

Кня­зья Кро­шин­ские, лишив­шись сво­их вла­де­ний, не бро­си­ли служ­бу вели­ко­му кня­зю литов­ско­му. Вско­ре они полу­чи­ли новые вла­де­ния и тоже воз­ле гра­ни­цы (в рай­оне р. Угры): Зало­ко­нье, Вол­ста [Ниж­няя], Клы­пи­но, Незди­ло­во, Чар­па, Голо­ви­чи 50. Одна­ко уже в 1494 г. пере­чис­лен­ные воло­сти фигу­ри­ро­ва­ли в соста­ве вла­де­ний кня­зя Семе­на Федо­ро­ви­ча Воро­тын­ско­го – пере­беж­чи­ка на мос­ков­скую сто­ро­ну (в 1492 г.) 51. Прав­да, мос­ков­ские бояре усту­пи­ли пере­чис­лен­ные воло­сти ВКЛ [Там же. С. 120] и до сле­ду­ю­щей мос­ков­ско- литов­ской вой­ны 1500–1503 гг. они нахо­ди­лись по-преж­не­му в соста­ве ВКЛ. И вот после 1500 г. Кро­шин­ские сно­ва поте­ря­ли свои вла­де­ния. Лишив­шись земель­ных вла­де­ний, они полу­чи­ли в Смо­лен­ске выгод­ную долж­ность каз­на­чея (Кон­стан­тин Федо­ро­вич – в 1506 г., Тимо­фей Филип­по­вич – в 1507–1508 гг.).

У 1487 г. з сынам Іваш­кам ды бра­та­мі Занем i Іваш­кам, пра якіх больш не чува­ць, высту­пае ў ліку кня­зёў i бая­раў, асе­лых на Сма­лен­шчыне. У 1496 г. вялікі князь Аляк­сан­дар надае кня­зю Пілі­пу Кра­шынс­ка­му люд­зей зь вёскі Чар­ня­ты, што ў паве­це Сма­лен­скім ды якіх тры­малі па чар­зе князі Міхал i Фёдар Іва­навічы Адо­еўскія. У пад­рых­та­ва­ным пад канец пана­ва­нь­ня кара­ля Казі­мі­ра IV сьпі­се кня­зёў i бая­раў Сма­лен­скіх зга­да­ныя «князі Піліп Кра­шын­скі а яго­ны сын Іваш­ка, брат яго­ны Заня а трэці брат яго­ны Івашка».

О суще­ство­ва­нии в то вре­мя фоль­вар­ка Кай­шов­ка и име­ния Оста­шин сви­де­тель­ству­ет при­ви­лей коро­ля Алек­сандра, дан­ный им спу­стя 2 года кня­зю Филип­пу Кро­шин­ско­му 7 авгу­ста 1504 года на пра­во веч­но­го вла­де­ния. Поз­же, в 1540 году, тата­ры Кен­ко­ви­чи про­да­ли род­ствен­ни­це кня­зя Кро­шин­ско­го Анне Васи­льевне 7 служб (семей) из дерев­ни Кай­шов­ка с зем­ля­ми в раз­ных местах. Анна была заму­жем за вла­дель­цем Оста­ши­на Яном Бака. После ее смер­ти в 1579 г. дру­гая Анна Даш­ков­на из Кро­шин­ских вла­де­ла Оста­ши­ном и Кайшовкой.

Запи­сан в ВС в руб­ри­ке «Рід князів Масальсь­ких, кня­зя Васи­ля (с.25–26)»: «кня­зя Юрія, кня­зя Тимо­фія, кня­зя Іоана, кня­зя Фили­па, кня­ги­ню його Анну і сина їх кня­зя Іоана, схим­ни­цю кня­ги­ню Євпрак­сію», де пер­ші два імені це Масаль­скі, а далі йдуть Крошинські.

Ж.: АННА

8/5. КН. ЗАНЯ ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1487,1498),

пасоль­ства кара­ля Казі­мі­ра да вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча (каст­рыч­нік 1487 г.) дакла­д­вае, што пад­да­ныя яго­ныя «князі Кра­шын­скія Піліп, Кан­стан­цін ды іхныя бра­ты» скард­зяц­ца на вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча, які забраў іхныя ўла­да­нь­ні Цешы­на­ва, Сукром­на, Аль­ховец, Над­слаўе i Ат’ежд­зец ды ад сябе надаў Васі­лю Дал­ма­та­ву. У пад­рых­та­ва­ным пад канец пана­ва­нь­ня кара­ля Казі­мі­ра IV сьпі­се кня­зёў i бая­раў Сма­лен­скіх зга­да­ныя «князі Піліп Кра­шын­скі а яго­ны сын Іваш­ка, брат яго­ны Заня а трэці брат яго­ны Івашка».

9/5. КН. ИВАН ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1487, †1487/1498)

пасоль­ства кара­ля Казі­мі­ра да вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча (каст­рыч­нік 1487 г.) дакла­д­вае, што пад­да­ныя яго­ныя «князі Кра­шын­скія Піліп, Кан­стан­цін ды іхныя бра­ты» скард­зяц­ца на вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча, які забраў іхныя ўла­да­нь­ні Цешы­на­ва, Сукром­на, Аль­ховец, Над­слаўе i Ат’ежд­зец ды ад сябе надаў Васі­лю Дал­ма­та­ву. У пад­рых­та­ва­ным пад канец пана­ва­нь­ня кара­ля Казі­мі­ра IV сьпі­се кня­зёў i бая­раў Сма­лен­скіх зга­да­ныя «князі Піліп Кра­шын­скі а яго­ны сын Іваш­ка, брат яго­ны Заня а трэці брат яго­ны Івашка».

XX генерація від Рюрика

10/6. КН. КОН­СТАН­ТИН ФЕДО­РО­ВИЧ ДУБЕН­СКИЙ КРО­ШИН­СКИЙ (1481,+1513),

okolniczy i skarbnik smoleński 1481–1506
В доку­мен­таль­ных источ­ни­ках впер­вые упо­ми­на­ет­ся с 1481г. — 2 сен­тяб­ря в листе намест­ни­ку Смо­лен­ско­му, пану Мико­лаю Ради­ви­ло­ви­чу князь Кон­стан­тин Кро­шин­ский как каз­на­чей Смо­лен­ский, атрым­лі­вае при­ви­лей на село на реке Гати в Смо­лен­ском пове­те, в кото­ром живут псар­цы гос­по­дар­ские, и пору­че­ние Ради­ви­ло­ви­чу поис­кать этим псар­цам дру­гую зем­ли­цу, с кото­рой они слу­жи­ли бы такую же служ­бу, как с преж­ней. 52.

У 1487 г. кароль нага­д­вае вялі­ка­му кня­зю Мас­коўс­ка­му пра захоп ім ула­да­нь­няў кня­зёў Кра­шын­скіх Пілі­па, Кан­стан­ці­на ды іхных бра­тоў, а ў наступ­ным год­зе, зваль­ня­ю­чы два­ра­наў, дае кня­зю Кан­стан­ці­ну Кра­шынс­ка­му 16 коп гро­шаў, 8 лок­цяў сук­на фляр­энц­ка­га, 5 лок­цяў ада­маш­ку з скар­бу, 4 кадуш­кі мёду зь Феда­роўска­га два­ра, 10 коп гро­шаў ды 82 мяш­кі солі з мыта ў Сма­лен­ску й г. д. Як скарб­нік Сма­лен­скі, у 1490 г. пад­пі­са­ны сьвед­кам, а ў 1495 г. з Бары­сам Сямё­наві­чам меў спра­ву аб патра­тах, якую суд­зіў вялікі князь Аляк­сан­дар, i ў 1497 г. вялікі князь вызва­ляе сваіх люд­зей у Кра­мя­най й Буй­га­рад­зе ад пэў­ных павіннасьцяў. 

В июне 1498 г. двор Бол­ва­ни­чи и Белиц­кую волость (Белик) вели­кий князь Алек­сандр Кази­ми­ро­вич пожа­ло­вал смо­лен­ско­му каз­на­чею кня­зю Кон­стан­ти­ну Федо­ро­ви­чу Кро­шин­ско­му в наслед­ствен­ное вла­де­ние [Любав­ский М.К. Област­ное деле­ние и мест­ное управ­ле­ние Литов­ско-Рус­ско­го госу­дар­ства ко вре­ме­ни изда­ния пер­во­го Литов­ско­го ста­ту­та. М., 1892., с. 276, прил. № 2, с. I–II; Lietuvos Metrika, 2007, № 277, 278, p. 183–185]. Об этом мы узна­ем из запи­сей двух «листов» – изве­сти­тель­но­го и жало­ван­но­го, по А.И. Гру­ше.53 21 июня в Виль­но вели­кий князь «казал в кни­ги запи­са­ти, што про­сил въ его мило­сти» князь К.Ф. Кро­шин­ский назван­ных вла­де­ний, состав кото­рых подроб­но опи­сан. Из окон­ча­ния акта сле­ду­ет, что ранее Бол­ва­ни­чи и волость при­над­ле­жа­ли кня­зьям Миха­и­лу и Федо­ру Ива­но­ви­чам Одо­ев­ским, кото­рые уже скон­ча­лись. «Ниж­ли так, как гос­по­да­ру его мило­сти он (князь. – А. Ш.) пове­дал. И его милость тот двор Бол­ва­ни­чи и Белик со всим дал и при­ви­лем сво­им то ему утвер­дил.54 Веро­ят­но, двор Бол­ва­ни­чи с Белиц­кой воло­стью были пожа­ло­ва­ны кня­зьям Одо­ев­ским в свя­зи с при­ня­ти­ем их «у служ­бу» в 1881 [РИБ, 1910, № 133, стб. 652, 653; ср.: Шеков А.В. Поли­ти­че­ская исто­рия и гео­гра­фия Вер­хов­ских кня­жеств. Сере­ди­на XIII – сере­ди­на XVI в. М., 2018, с. 226]. 

Жало­ван­ный «лист-при­ви­лей» дати­ро­ван 22 июня. Соглас­но ему, двор и волость со все­ми вла­де­ни­я­ми и уго­дья­ми, с зави­си­мым насе­ле­ни­ем, пере­чис­лен­ны­ми соглас­но тра­фа­рет­но­му фор­му­ля­ру, пере­да­вал­ся Кон­стан­ти­ну Федо­ро­ви­чу и его наслед­ни­кам «веч­но и непо­руш­но» с пра­вом пол­но­го рас­по­ря­же­ния [Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 278, p. 184–185] Центр Белиц­кой воло­сти лока­ли­зо­ван В.Н. Тему­ше­вым по д. Белик на р. Бели­чек (пра­вый при­ток р. Сто­меть – пра­вый при­ток р. Остер – левый при­ток р. Сож) [Тему­шев В. Н. На восточ­ной гра­ни­це Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го. Сере­ди­на XIV – пер­вая поло­ви­на XVI в. Тула, 2016, с. 18, кар­та 1]. Двор Бол­ва­ни­чи нахо­дил­ся на левом бере­гу р. Сож око­ло совре­мен­но­го с. Кня­жое, при­мер­но, в 48 км к севе­ро-запа­ду от цен­тра Бели­ка [Любав­ский М.К. Област­ное деле­ние и мест­ное управ­ле­ние Литов­ско-Рус­ско­го госу­дар­ства ко вре­ме­ни изда­ния пер­во­го Литов­ско­го ста­ту­та. М., 1892., с. 276; Кур­ма­нов­ский В.С. Тер­ри­то­ри­аль­ные струк­ту­ры цен­траль­ных рай­о­нов Смо­лен­ской зем­ли в XI–XV веках. К поста­нов­ке про­бле­мы // Зем­ли род­ной минув­шая судь­ба… К юби­лею А.Е. Леон­тье­ва. М., 2018. С. 127, 130, 134; Шеков А.В. Поли­ти­че­ская исто­рия и гео­гра­фия Вер­хов­ских кня­жеств. Сере­ди­на XIII – сере­ди­на XVI в. М., 2018., кар­та 2] 

Судя по опи­са­нию в «листе» от 21 июня 1498 г., к дво­ру отно­си­лись 13 «селец», назван­ных по име­нам и фами­ли­ям про­жи­вав­ших там кре­стьян. При дво­ре была двор­ная паш­ня, «немно­го» кото­рой было дано чет­ве­рым без­зе­мель­ным кре­стья­нам. Кро­ме того, еще князь М.И. Одо­ев­ский «поса­дил» на двор­ной пашне двух кон­ных слуг и куз­не­ца. Все­го при дво­ре было пять кон­ных слуг – мел­ких воен­но-слу­жи­лых людей [Любав­ский М.К. Област­ное деле­ние и мест­ное управ­ле­ние Литов­ско-Рус­ско­го госу­дар­ства ко вре­ме­ни изда­ния пер­во­го Литов­ско­го ста­ту­та. М., 1892., с. 364]. Были и дру­гие оброч­ные ремес­лен­ни­ки: Янчик «з бра­тьею» дела­ли, веро­ят­но, в год четы­ре коле­са, Мико­лай­ко «з бра­тьею» дела­ли «ушат­ки» и вед­ра. К оброч­ным людям отно­си­лись и кре­стьяне-борт­ни­ки Иван­ко­вы дети Баби­на, кото­рые «заве­да­ют зем­лю борт­ную бол­ва­ниц­кую». В ито­ге ука­за­но, что все­го «людей бол­ва­ниц­ких» было 24 чело­ве­ка. Хотя выше про­жи­вав­ший в сель­це Мочал­ко­во кре­стья­нин Мачал­ков опре­де­лен как кре­пост­ной – «непо­хо­жий», эти 24 кре­стья­ни­на и слу­ги назва­ны воль­ны­ми людь­ми, кото­рые не пла­тят «дачей и пошлин».55

Веро­ят­но, к 24 воль­ным людям были отне­се­ны 12 кре­стьян, жив­ших в отдель­ных сель­цах, кро­ме Мачал­ко­ва, 4 без­зе­мель­ных кре­стья­ни­на, полу­чив­ших участ­ки двор­ной паш­ни, 3 гла­вы оброч­ных семей и 5 кон­ных слуг. Оче­вид­но не назван­ный по име­ни куз­нец «на пашне» не был учтен в этом под­сче­те. Состав насе­ле­ния Бол­ва­ни­чей харак­те­рен для литов­ских вели­ко­кня­же­ских дво­ров.56 Управ­ля­ю­щим дво­ра был тиун. Здесь он жил в «сель­це Яко­вле­во, што был тиву­ном за пана Ива­на Вяже­ви­ча».57 Из дру­го­го акта Мет­ри­ки – пожа­ло­ва­ния с. Смо­лин Конец в Бол­ва­ни­чах вели­ко­кня­же­ско­му писа­рю Ива­ну Семе­но­ви­чу Сопе­ге в фев­ра­ле 1496 г., к кото­ро­му мы еще вер­нем­ся, узна­ем, что до кня­зей Одо­ев­ских при коро­ле Кази­ми­ре IV назван­ным дво­ром в каче­стве фео­да – «дер­жа­ния» – вла­дел смо­лен­ский намест­ник Иван Вяже­вич (1459–1466, 1469–1475 гг.).58

Веро­ят­но, в семи сель­цах Белиц­кой воло­сти было семь «тяг­лей» кре­пост­ных («непо­хо­жих») людей, шесть воль­ных людей, вклю­чая волост­но­го адми­ни­стра­то­ра – «при­каз­ни­ка», и двое кон­ных слуг. Кро­ме Бели­ка, Дерт­ны и Пьян­ко­во, сель­ца назва­ны по кре­стья­нам «з бра­том» либо «з бра­та­ни­чи». «А с тых белиц­ких людей посо­щи­на хожи­ва­ла под­луг зем­ли Смо­лен­ское обы­чая». Гро­шо­вая дань «со всих тых людей» состав­ля­ла 5 коп и 11 гро­шей, то есть 311 гро­шей, «а меду три кади и два пуды».59 Еще восемь тяг­лых мест запу­сте­ли, «а дани с них быва­ло три копы и десять гро­шей, а меду семъ кадей и два пуды». Из них «Угрим моск­ви­тин дер­жал две тяг­ли – Варе­хов­ское а Миха­ле­во». Здесь же эти «тяг­ли» назва­ны села­ми: «И князь Федор Мезец­кий тыи села был на себе увя­зал, и тыми разы тыи села зася к Бол­ва­ни­чом при­вер­ну­ты».60

Из жало­ван­но­го «листа» писа­рю И.С. Сопе­ге кон­ца 1497 г., под­твер­ждав­ше­го пра­ва на при­об­ре­тен­ные вла­де­ния, узна­ем, что упо­мя­ну­тый Угрим был слу­гой кня­зя М. И. Одо­ев­ско­го. Князь «дал» Угри­му сель­цо Баг­ри­нов­ское «в Бол­ва­ниц­ком пове­те». Одна­ко послед­ний, оче­вид­но, уже после смер­ти бра­тьев кня­зей Одо­ев­ских «спу­стил» сель­цо за долг смо­лен­ско­му бояри­ну Бог­да­ну Гри­го­рье­ви­чу. Так как эта сдел­ка была совер­ше­на без вели­ко­кня­же­ско­го раз­ре­ше­ния, то сель­цо было воз­вра­ще­но под власть монар­ха и по прось­бе И.С. Сопе­ги пожа­ло­ва­но Алек­сан­дром Кази­ми­ро­ви­чем сво­е­му писа­рю «веч­но и непо­руш­но».61

Из дру­гих актов сле­ду­ет62, что боярин Мар­тин полу­чил с. Смо­лин Конец в «дер­жа­ние» от смо­лен­ско­го намест­ни­ка Ива­на Вяже­ви­ча, когда тот вла­дел Бол­ва­ни­ча­ми. После смер­ти послед­не­го, когда двор был взят коро­лем Кази­ми­ром IV «на себе», а затем отдан во вла­де­ние кня­зьям Одо­ев­ским, Мар­тин сохра­нил вла­де­ние селом. Кро­ме того, кня­зья «при­да­ли» бояри­ну «зем­лю дан­ную з боб­ро­вы­ми гоны в Белиц­кой воло­сти, на имя в Чепи­ни­чах», а так­же «паш­ни сво­ее дво­ра Бол­ва­ниц­ко­го на имя Сели­що, а к тому сено­жать Юрцев­скую» [РИБ, 1910, № 133, стб. 652; Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 243, p. 167]. В свою оче­редь, Чепи­ни­чи «ис тре­ти дер­жит чоло­век, на имя Оно­фре­ец», упла­чи­вав­ший Мар­ти­ну «дани кадь меду и два­дцать гро­шей» [РИБ, 1910, № 133, стб. 652]. В Смо­ли­ном Кон­це было семь «служб» людей. Нахо­див­ший­ся «при ста­ро­сти» боярин, у кото­ро­го не было жены и детей, пере­да­вал­ся под пожиз­нен­ную опе­ку И.С. Сопе­ги [РИБ, 1910, № 133, стб. 653; Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 243, p. 166–167] В спис­ке кня­зей и бояр Смо­лен­ской зем­ли 1480‑х гг. упо­мя­нут лишь один Мар­тин – после Михай­ло и Олех­но Вяже­ви­чей с опре­де­ле­ни­ем как «бис­ку­пий брат» [Lietuvos Metrika, 2004, p. 155; Кром М.М. Меж Русью и Лит­вой. 2‑е изд. М., 2010, с. 235]. Смо­лен­ским епи­ско­пом тогда был Яким [РИБ, 1910, № 127, стб. 442–443; № 152, стб. 672–673; Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 4. Vilnius, 2004, № 127, p. 138; Urzędnicy Wielkiego Księstwa Litewskiego. Spisy / Pod red. A. Rachuby. T. 4. Warszawa, 2003, стб. 589–590; Urzędnicy Wielkiego Księstwa Litewskiego. Spisy / Pod red. A. Rachuby. T. 4. Warszawa, 2003., s. 50]. В апре­ле 1497 г. И.С. Сопе­га пред­став­лял на вели­ко­кня­же­ском суде инте­ре­сы смо­лен­ско­го епи­ско­па Иоси­фа, где рас­смат­ри­ва­лось дело о вла­де­нии садом, яко­бы куп­лен­ным еще епи­ско­пом Яки­мом [РИБ, 1910, № 152, стб. 672–674]. Поэто­му вполне веро­ят­но, что под опе­ку Ива­на Семе­но­ви­ча был пере­дан пре­ста­ре­лый брат епи­ско­па. При­мер с бояри­ном Мар­ти­ном пока­зы­ва­ет, что вме­сте с зем­ля­ми под власть кня­зей был пере­дан бояр­ский феод.

Завер­шая рас­смат­ри­вать гра­мо­ту 1498 г. кня­зю К.Ф. Кро­шин­ско­му, отме­тим, что кня­зья М.И. и Ф.И. Одо­ев­ские вме­сте со сво­ей мате­рью «отпи­са­ли дани на церк­ви» из Белиц­кой воло­сти – две кади меда от сель­ца Воро­ши­ло­вых и копу, то есть 60, гро­шей за кадь меда от сель­ца Дерт­на [Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 277, p. 184]. Таким обра­зом, в предо­став­лен­ных им литов­ской вла­стью вла­де­ни­ях кня­зья Одо­ев­ские име­ли пра­во отчуж­дать часть дохо­дов в поль­зу церк­ви и пра­во пере­да­вать зем­ли в услов­ное вла­де­ние без пра­ва распоряжения.

В апре­ле 1499 г. князь К.Ф. Кро­шин­ский добил­ся от вели­ко­го кня­зя под­твер­жде­ния на при­об­ре­тен­ные в Смо­лен­ском пове­те име­ния, вклю­чая двор Бол­ва­ни­чи, Белиц­кую волость, села Мар­ти­но­во, Угри­мо­во и Бара­но­во, куп­лен­ные у И.С. Сопе­ги, а так­же с. Мошов­ское, куп­лен­ное у вели­ко­кня­же­ско­го бояри­на Миш­ки Кум­пея «в тых жо Бол­ва­ни­чох» [РИБ, 1910, № 210, стб. 757–760]. Угри­мо­во – это, веро­ят­но, сель­цо Баг­ри­нов­ское по акту 1497 г. Мар­ти­но­во, оче­вид­но, сле­ду­ет лока­ли­зо­вать на месте совре­мен­но­го с. Мар­ты­но­во в 2 км к севе­ро-восто­ку от упо­мя­ну­то­го с. Кня­жое. Это село, назы­вав­ше­е­ся тогда Смо­лин Конец, в фев­ра­ле 1496 г. было пожа­ло­ва­но И.С. Сопе­ге, что под­твер­жда­лось в выше­на­зван­ном «листе» кон­ца 1497 г. [РИБ, 1910, № 133, стб. 652–653; Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 243, p. 166–168].

У 1503 г. кароль, у выніку пака­за­нь­ня кня­зя Кан­стан­ці­на Кра­шын­ска­га, скарб­ніка Сма­лен­ска­га, што вялікі князь Мас­коўскі пры­гар­нуў яго­ную спад­чын­ную маё­мась­ць, ды праз гэта ён з жон­каю й дзе­ць­мі ня маю­ць дзе пад­зец­ца, а нада­на­га яму Пабо­е­ва Ў Ваў­ка­вы­скім паве­це на пра­жы­ць­цё не стае, у адме­ну за Пабо­е­ва надае яму маён­так Дуб­на ў Горад­зен­скім паве­це да вызва­лень­ня спад­чын­ных ула­да­нь­няў ад непры­я­це­ля. Кароль Жыгі­монт I у сьнеж­ні 1506 г., адра­зу па ўступ­лень­ні на ста­лец, пацьвяр­джае скарб­ніку Сма­ленска­му, кня­зю Кан­стан­ці­ну Фёда­раві­чу Кра­шынс­ка­му вало­да­ньне Дуб­нам [17]. У тым пры­вілеі князь Кан­стан­цін высту­пае апош­ні раз як скарб­нік Сма­лен­скі; у пер­шай па лове 1507 г., пры­ехаў­шы на Літву, склаў тую наса­ду, якую з таго часу зай­мае князь Ціма­фей Пілі­павіч Кра­шын­скі. Яшчэ раз пацьвер­джа­нь­ні на вало­да­ньне Дуб­нам князь Кан­стан­цін атрым­лі­вае ў 1509 i 1512 гг.

В полі печат­ки іспансь­кий щит, на яко­му знак у вигляді літе­ри П з загну­ти­ми в бік доліш­ні­ми кін­ця­ми, під стрі­лою вістрям вго­ру і хрестиком.
Напис по колу: ПЄЧАТЬ КНЗѦ КОН­СТАН­ТИ­НА КРО­ШИН­СКО­ГО­круг­ла, роз­мір 25 мм.
Джерела:
НМІУ, СФДМ, РД-110. 16.4.1499.
Публікації:
Націо­наль­ний музей історії Украї­ни. – Том ІІ. – С. 239, 330, n. 368.
Націо­наль­ний музей історії Украї­ни. Скарб­ни­ця істо­рич­ної пам’яті. – С. 82.

Олег Одно­ро­жен­ко

В 1509 Кон­стан­тин Фёдо­ро­вич Кро­шин­ский под­твер­ждал пожа­ло­ва­ние на име­ние Дуб­но (Дубен) моти­ви­руя это, в част­но­сти, тем, что «мно­гие люди» хоте­ли у гос­по­да­ря «подъ нимъ того дво­ра и людеи подъпрохивати»18, а в 1512 – что неко­то­рые под­дан­ные гос­по­да­ря про­си­ли у него «и хоте­ли про­си­ти земль и людеи того дво­ра дубин­ских, не веда­ю­чи тако­вых листов» у Кро­шин­ско­го. 19. На пуст­ках у перы­яд з 1505 па 1513 гг. пабу­да­ваў двар­эц Лун­на, вядо­мы так­са­ма як двор Лун­на-Чар­лё­на. Адну дач­ку ён выдаў за мар­шал­ка і піса­ра, дзяр­жаў­цу мель­ніц­ка­га, пера­воль­ска­га і дор­суніз­ка­га Кап­ця Васі­льеві­ча, дру­гую за дзяр­жаў­цу вруц­ка­га Міхаі­ла Міхай­лаві­ча Халец­ка­га, а трэц­юю дач­ку Ган­ну выдаў замуж за Янух­ну Баг­да­наві­ча Сапегу.
Dokument nr 81 spisany w Дуб­нье (pow. grodzieński) dnia 8 lipca 1513 roku wśród 60 osób ze służby kniazia Kroszyńskiego wymienia dwóch koniuszych Жебра­кь а Романь Радевичи.Metryce Litewskiej, Wilno 1998, księga nr 25.

У 1513 г. князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі з сва­ёю жон­каю Ган­най, выдаў­шы дач­ку Ган­ну за пана Яну­ша Баг­да­наві­ча Сапе­гу, запі­свае на ix свой палац у Дубне на Лун­най з пры­бу­доў­ка­мі й люд­зь­мі. Гэта апош­няя згад­ка пра кня­зя Кан­стан­ці­на, като­ры памёр у хут­кім часе пась­ля 1513 г. [1, с. 246]. Баць­кі пры гэтым заха­валі сабе пра­ва да смер­ці суполь­на­га вало­дан­ня два­ром з дач­кой і зяцем. Пас­ля смер­ці мужа і зяцёў Ганне Кра­шын­с­кай (жон­цы Кра­шын­ска­га), яе дач­кам з дзя­ць­мі цяж­ка было спраў­ляц­ца з сусед­зя­мі Паў­лам, біску­пам луц­кім і брэсц­кім, ула­даль­ні­кам Воў­пы і Міка­ла­ем Юр еві­чам Пац­э­ві­чам, пад­ка­мо­рым і лоўчым, ула­да­ром камя­нец­кім. Жада­ю­чы аба­раніц­ца ад іх сва­воль­ніцтва, яна адда­ец­ца пад апе­ку кара­ле­вы Боны і завяш­чае ёй пас­ля смер­ці свае зем­лі два­ра Дуб­на. Па даруч­эн­ню кара­ле­вы Боны ў 1531 г. Ежы Зэля­пу­ха над р. Лун­най закла­д­вае мяст­эч­ка, чым выклі­кае неза­да­валь­ненне Сапе­гаў, якія скард­зяц­ца, што «ён на ўлас­на іх грун­це лун­нен­ска­га два­ра» мяст­эч­ка зала­жыў. Бона для раз­гля­ду гэтай спра­вы вызна­чы­ла камісію ў склад­зе Мацея Вай­це­хаві­ча Клач­ко, кня­зя Сямё­на Баг­да­наві­ча Ады­нь­ц­э­ві­ча і гас­па­дар­ска­га два­рані­на Васі­ля Трыз­ны. Камісія вызна­чы­ла ста­лыя межы спад­чын­на­га маёнт­ка Сапе­гаў Лун­на-Чар­лё­на. Пры­суд камісіі быў зацвер­джа­ны 6 сакавіка 1532 г. Мяст­эч­ка Лун­на заста­ло­ся ў кара­ле­вы, ста­но­віц­ца кара­леўскі­мі ўла­дан­ня­мі і ўва­х­од­зі­ць у Гро­дзен­скае староства.

На пры­вілеі кня­зя Кан­стан­ці­на Іва­наві­ча Аст­ро­ска­га, дад­зе­ным у 1429 г. Віленска­му сабо­ру на дань з маёнт­ку Зьд­зен­цё­ла, пад­пі­са­ны між сьвед­ка­мі «князь Кан­стан­цін Фёда­равіч пля­мень­нік а князь Іван Кра­шын­скі», з чаго выні­кае, што той князь Фёдар меў за жон­ку сяст­ру (невя­до­ма, ці род­ную) кня­зя Кан­стан­ці­на Астроскага.
Князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі як князь Кан­стан­цін Кра­шын­скі ў 1482 г, ужо скарб­нік Сма­лен­скі, атрым­лі­вае пры­вілей на сяло на рацэ Гаці ў Сма­лен­скім паве­це. У 1487 г. кароль нага­д­вае вялі­ка­му кня­зю Мас­коўс­ка­му пра захоп ім ула­да­нь­няў кня­зёў Кра­шын­скіх Пілі­па, Кан­стан­ці­на ды іхных бра­тоў, а ў наступ­ным год­зе, зваль­ня­ю­чы два­ра­наў, дае кня­зю Кан­стан­ці­ну Кра­шынс­ка­му 16 коп гро­шаў, 8 лок­цяў сук­на фляр­энц­ка­га, 5 лок­цяў ада­маш­ку з скар­бу, 4 кадуш­кі мёду зь Феда­роўска­га два­ра, 10 коп гро­шаў ды 82 мяш­кі солі з мыта ў Сма­лен­ску й г. д. Як скарб­нік Сма­лен­скі, у 1490 г. пад­пі­са­ны сьвед­кам, а ў 1495 г. з Бары­сам Сямё­наві­чам меў спра­ву аб патра­тах, якую суд­зіў вялікі князь Аляк­сан­дар, i ў 1497 г. вялікі князь вызва­ляе сваіх люд­зей у Кра­мя­най й Буй­га­рад­зе ад пэў­ных павін­на­сь­цяў. У 1498 г. скарб­нік Сма­лен­скі, князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі атрым­лі­вае пры­вілей на двор Бал­ванічы ды ўла­да­ньне Беліц­кае ў Сма­лен­скім паве­це, а ў 1499 г. пацьвер­джа­ньне на вало­да­ньне ўсёй сва­ёй маё­мас­ць­ці на Сма­лен­шчыне, нада­най i набы­тай. У 1503 г. кароль, у выніку пака­за­нь­ня кня­зя Кан­стан­ці­на Кра­шын­ска­га, скарб­ніка Сма­лен­ска­га, што вялікі князь Мас­коўскі пры­гар­нуў яго­ную спад­чын­ную маё­мась­ць, ды праз гэта ён з жон­каю й дзе­ць­мі ня маю­ць дзе пад­зец­ца, а нада­на­га яму Пабо­е­ва Ў Ваў­ка­вы­скім паве­це на пра­жы­ць­цё не стае, у адме­ну за Пабо­е­ва надае яму маён­так Дуб­на ў Горад­зен­скім паве­це да вызва­лень­ня спад­чын­ных ула­да­нь­няў ад непры­я­це­ля. Кароль Жыгі­монт I у сьнеж­ні 1506 г., адра­зу па ўступ­лень­ні на ста­лец, пацьвяр­джае скарб­ніку Сма­ленска­му, кня­зю Кан­стан­ці­ну Фёда­раві­чу Кра­шынс­ка­му вало­да­ньне Дуб­нам. У тым пры­вілеі князь Кан­стан­цін высту­пае апош­ні раз як скарб­нік Сма­лен­скі; у пер­шай па лове 1507 г., пры­ехаў­шы на Літву, склаў тую наса­ду, якую з таго часу зай­мае князь Ціма­фей Пілі­павіч Кра­шын­скі. Яшчэ раз пацьвер­джа­нь­ні на вало­да­ньне Дуб­нам князь Кан­стан­цін атрым­лі­вае ў 1509 i 1512 гг. У 1513 г. князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі з сва­ёю жон­каю Ган­най, выдаў­шы дач­ку Ган­ну за пана Яну­ша Баг­да­наві­ча Сапе­гу, запі­свае на ix свой палац у Дубне на Лун­най з пры­бу­доў­ка­мі й люд­зь­мі. Гэта апош­няя згад­ка пра кня­зя Кан­стан­ці­на, като­ры памёр у хут­кім часе пась­ля 1513 г.

Жон­ка кня­зя Кан­стан­ці­на Ган­на была дач­кою Іва­на Кош­кі, яко­га Януш Баг­да­навіч Сапе­га, зяць Ган­ны, мянуе сваім «пра­цесь­цем». Кня­гі­ня Кан­стан­ці­на­ва Кра­шын­ская Ган­на ў 1524 г. атрым­лі­вае пацьвер­джа­ньне на Дуб­на. Кня­гі­ня Кан­стан­ці­на­ва Фёда­раві­ча Кра­шын­ская Ган­на ды ейны нябож­чык муж князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі для кож­най з сваіх дачок, між які­мі пер­шая выда­ная за мар­шал­ка, піса­ра, дзяр­жаў­цу Мяд­ніц­ка­га, Прэ­валь­ска­га й Дар­сунін­ска­га, нябож­чы­ка пана Коп­цю Васілеві­ча, дру­гая за дзяр­жа­у­цу Оуруц­ка­га, пана Міха­ла Міха­лаві­ча Халец­ка­га, а трэцяя за два­рані­на Януш­ка Баг­да­наві­ча Сапе­гу, з кара­леўска­га даз­во­лу выбу­да­валі пала­цы ды зала­жы­лі вёскі на Дубен­скіх пуст­ках; у 1531 г., калі памер­лі зяці Копа­ць i Сапе­га, кня­гі­ня, цер­пячы кры­ў­ды ад сусед­зяў, кня­зя Паў­ла, біску­па Луц­ка­га, ды Міка­лая Пац­э­ві­ча, ідзе пад апе­ку кара­ле­вы Боны i на яе Дуб­на, якое тры­мае пры жыць­ці, запі­свае на вало­да­ньне пась­ля сва­ёй сылер­ці, што пацьвяр­джае кароль. З выш­эй­ска­за­на­га выні­кае, што князь Кан­стан­цін пакі­нуў тры дачкі.
Кня­гі­ня Кан­стан­ці­на­ва Кра­шын­ская Ган­на ў 1524 г. атрым­лі­вае пацьвер­джа­ньне на Дуб­на. Кня­гі­ня Кан­стан­ці­на­ва Фёда­раві­ча Кра­шын­ская Ган­на ды ейны нябож­чык муж князь Кан­стан­цін Фёда­равіч Кра­шын­скі для кож­най з сваіх дачок, між які­мі пер­шая выда­ная за мар­шал­ка, піса­ра, дзяр­жаў­цу Мяд­ніц­ка­га, Прэ­валь­ска­га й Дар­сунін­ска­га, нябож­чы­ка пана Коп­цю Васілеві­ча, дру­гая за дзяр­жа­у­цу Оуруц­ка­га, пана Міха­ла Міха­лаві­ча Халец­ка­га, а трэцяя за два­рані­на Януш­ка Баг­да­наві­ча Сапе­гу, з кара­леўска­га даз­во­лу выбу­да­валі пала­цы ды зала­жы­лі вёскі на Дубен­скіх пуст­ках; у 1531 г., калі памер­лі зяці Копа­ць i Сапе­га, кня­гі­ня, цер­пячы кры­ў­ды ад сусед­зяў, кня­зя Паў­ла, біску­па Луц­ка­га, ды Міка­лая Пац­э­ві­ча, ідзе пад апе­ку кара­ле­вы Боны i на яе Дуб­на, якое тры­мае пры жыць­ці, запі­свае на вало­да­ньне пась­ля сва­ёй сылер­ці, што пацьвяр­джае кароль. З выш­эй­ска­за­на­га выні­кае, што князь Кан­стан­цін пакі­нуў тры дачкі.ПЕРЕПИСЬ ВОЙ­СКА ВКЛ 1528 ГОДА.Крошинская, кнг., выстаў­ля­ла разам з зяцем коней з м‑ка Дуб­на, яе зяць — п. Януш Сопе­га 12 адв.Крошинский Тимоф­сй, кн., ставiў коней з закуп­но­га два­ра Камаi 14 адв.
Kniaź Konstanty Fedorowicz Kroszyński otrzymał w 1482 r. od Kazimierza Jag. wieś pod Smoleńskiem (ML 4), a od Aleksandra Jag. w 1498 r. wieś Bałwanicze, także w powiecie smoleńskim (ML 5). Potwierdzenie tego ostatniego nadania uzyskał w 1499 r. (ML 6). Okolniczy m i kaznaczejem
smoleńskim był w latach 1482 — 1506. Kniaź Konstanty zeznał w 1503 r., że całą ojcowiznę zabrał mu w. ks. moskiewski, tak że z żoną i dziećmi nie ma gdzie się podziać. W skutek tego nadał mu Aleksander Jag. dwór Dubień v. Dubno w j)owiecie grodzieńskim, a odebrał mu Pobojewo, które wprzód otrzymał, a z którego wyżywić sic nie mógł (ML 5 i 20) Dwór Dubieński musiał przedstawiać niemałą wartość, skoro kniaź Konstanty kilkakrotnie wyjednywał sobie u króla Zygmunta potwierdzenie tego nadania. Pierwsze z nich pochodzi z 1506 r., wydane wkrótce po śmierci Aleksandra Jag. (.ML 8). Następne dwa są z lat 1509 i 1512 (ML 8 и 10). Król Zygmunt potwierdził w 1523 roku jeszcze raz nadanie tego dworu pozostałej po kniaziu Konstantym wdowie, kniehini Hannie (ML 15). Kniaź Konstanty Kroszyński pozostawił same córki, miał ich zaś trzy. Pierwsza wyszła za marszałka Kopcia Wasilewicza, druga za Michała Халиц­ко­го, starosto owruckicijo, trzecia, Hanna, za Janusza Sa|łielic. Król Zycmiint, pozwalając w 1531 r. knifiliini Hannie Koristantowój Fcdoiowiczowej Kroszyńskićj zaj)isa(; dwór Diibioński królowej Bonie, potwierdził jednocześnie wyposażenie jej córek wyżej wymienionych, z których każda otrzymała dwory nowo wzniesione i wsie nowo założone na pustkowiach duhieńskich (ML 24). Januszowi Sapieże potwierdził król Zyjmunt jeszcze w 1515 r. wyposażenie żony nowo wystawionym dworem na Łunnćj z 50 ludźmi (ML 11).

Ж.: ГАН­НА ІВАНІВ­НА КОШ­КА, доч­ка Іва­на Кошкі.

Дети:

17. LM–8. № 164. Р. 168 (1506).
18. LM–8. № 446. Р. 329 (1509); Lіetuvos Metrіka. Knyga Nr. 25 (1387–1546). Užrašymų knyga 25 / Par. D. Antanavіčіus, A. Baliulis. Vіlnіus, 1998. № 192. Р. 250 (1531).
19. Lіetuvos Metrіka. Knyga Nr. 9 (1511–1518). Užrašymų knyga 9 / Par. K. Pietkiewicz. Vіlnіus,2002 (далее – LM–9). № 399. Р. 247 (1512).

11/7. КН. ИВАН ФИЛИП­ПО­ВИЧ ЧЕР­НЯ­ТИЦ­КИЙ КРО­ШИН­СКИЙ (1488, † 1527)

z Czerniatycz, Babinicz, dworzanin królewski, под­су­док Доро­ги­чин­ский (1508) ‑Смо­ленск-пов.

Пасоль­ства кара­ля Казі­мі­ра да вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча (каст­рыч­нік 1487 г.) дакла­д­вае, што пад­да­ныя яго­ныя «князі Кра­шын­скія Піліп, Кан­стан­цін ды іхныя бра­ты» скард­зяц­ца на вяліка­га кня­зя Іва­на Васілеві­ча, які забраў іхныя ўла­да­нь­ні Цешы­на­ва, Сукром­на, Аль­ховец, Над­слаўе i Ат’ежд­зец ды ад сябе надаў Васі­лю Дал­ма­та­ву. У пад­рых­та­ва­ным пад канец пана­ва­нь­ня кара­ля Казі­мі­ра IV сьпі­се кня­зёў i бая­раў Сма­лен­скіх зга­да­ныя «князі Піліп Кра­шын­скі а яго­ны сын Іваш­ка, брат яго­ны Заня а трэці брат яго­ны Івашка».

В полі печат­ки іспансь­кий щит, на яко­му знак у вигляді три­ра­мен­ної літе­ри Т з загну­ти­ми в бік доліш­ні­ми кін­ця­ми, під стрі­лою вістрям додо­лу і Т‑подібним хре­сти­ком, в супро­воді чоти­рьох шести­про­ме­не­вих зірок. Напис по колу: … КНZѦ … ИЛ … круг­ла, роз­мір 22 мм.
Дже­ре­ла: AGAD, Perg. 1172. 1527 р. Олег Однороженко.

В 1499 дво­ряне кня­зья Иван и Тимо­фей Фили­по­ви­чи Кро­шин­ские били челом и „пове­ди­ли» вели­ко­му кня­зю, что их отчи­на ото­шла Москве и про­си­ли село Баби­ни­чи Дуб­ро­вен­ско­го пути Смо­лен­ско­го пове­та. Гос­по­дар пожа­ло­вал им это село. Но смо­лен­ский намест­ник Юрий Гле­бо­вич сооб­щил, что отчи­на Кро­шин­ских „цела есть», а к Москве ниче­го не ото­шло. На осно­ва­нии инфор­ма­ции смо­лен­ско­го намест­ни­ка Баби­ни­чи былы отня­ты у Кро­шин­ских. Одно­вре­мен­но вели­кий князь напра­вил на „вкра­и­ны» дво­рянина Бара­на с при­ка­за­ни­ем того дове­да­ти доста­точне и осмот­ре­ти, што будет их отчи­ны к Москве ото­шло. Дво­ря­нин съез­дил, выяс­нил и доло­жил вели­ком кня­зю, что отчин­ные име­ния Кро­шин­ских дей­стви­тельн ото­шли к Москве. В резуль­та­те Баби­ни­чи вер­ну­лись Кро­шин­ским 63.

В «Скар­бо­вой кни­ге 1502–1509 гг.» упо­ми­на­ет­ся про кня­зя Ива­на Кро­шин­ско­го: «Индикт 5. (1502 г.). Как гос­по­дар король его милость был въ Сло­ни­ме, едучы с Кра­ко­ва о све­том Пет­ре, ино тогды были гон­цы в коро­ля его мило­сти от царя Завол­ско­го. Царев гонец на имя Маг­мет от царя при­нес кре­че­та; ино того гон­ца отпу­стил его милость в Мен­ску с кня­зем Кро­шын­ским...». «Индикт семый у Виль­ни etc по све­том Ста­ни­сла­ве в пятницу.(6 октяб­ря 1503 года). Как отправ­ля­ли в посоль­стве до орды Завол­ское кня­зя Ива­на Кро­шын­ско­го, тогды посла­но от коро­ля его мило­сти царю Завол­ско­му Шыг-Ахма­ту три­де­вять даров...». 64

Aleksander Jag. potwierdził w 1502 r. obu bm.riom posiadane przez nich przywileje na dobra: Teszynow, Sukromno, Zaolele, Moszkowo, llnczdiłow, Ozerniatyczy, Babiniczy, Czcrtinu, Ożarowo, Płowuczoje i Nowogródek.

1506 VII 8 Aleksander król polski, wielki książę litewski potwierdza kniaziowi Iwanowi Filipowiczowi Kroszyńskiemu dziedziczne nadanie dworu Ostaszyn w powiecie nowogrodzkim nad rzeką Serwecz z należącymi do tegoż dworu wsiami : Prudy, Kajszówka, Wyszkowo, Kuźnice (Kuzniecy) i Kadczickie Soljaniki z wszystkimi przynależnościami i dochodami.
Iwanу i Timolieю Aleksander Jag. nadał w 1508 r. Babinicze w powiecie smoleńskim za ojcowiznę, zabraną im przez w. ks. moskiewskiego (ML 6). Z potwierdzenia tego nadania w ? r. dowiadujemy sie, że w tym roku obaj bracia byli dworzanami Aleksandra Jag, a ojcowizną ich, którą utracili, były włości: Moszkowo, Wołsta i Teszynow (ML 5). Przywileje te zginęły w pożarze zamku smoleńskiego, gdzie były złożone (ML 5).
Kniaź Iwan Filipowicz Krosyński, w 1518 roku dworzanin królewski (AIZR, I), i żona jego, kniażna Hanna Bujnicka, procesują sie w 1520 r. z Iwaszkowiczem o dobrлa Bujnicy (ML 14). W 1522 roku sprzedali oboje pewne dobra Gasztoldowi (ML 15).
В 1528 по пере­пи­си вой­ска ВКЛ 1528 кн. Кро­шин­ский Тимо­фей ста­вил 14 коней з закуп­но­га дво­ра Камаi.
кн. Кро­шин­ский Иван, кн. Нов­грод­ско­го пов. Вилен­ско­го в‑д. 35

∞, кнж. Анна Львов­на Буй­ниц­кая (1506 1522), доче­рью кня­зя Льва Ива­но­ви­ча Буй­ниц­ко­го и и его жены кня­ги­ни Тео­до­зи Федо­ров­ны Воро­тын­ской (отец Тео­до­зи — Федор Льво­вич Воро­тын­ский женат был на Марии Кори­бу­товне Оль­гер­довне). Князь Лев Ива­но­вич Буй­ниц­кий был вну­ком кня­зя Юрия Толоч­ка 65, кото­рый «зга­да­ний у сум­нів­но­му при­вілеї Віто­вта віленсь­ко­му каноніку з 1395 р.» (1399):

12/7. КН. ТИМО­ФЕЙ ФИЛИП­ПО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1496, † 1543)

скарб.Смоленск (1507) околнч.Смоленск(1507) нам.Рокишки(1514-) 2С::Филиппа
z Czerniatycz, Babinicz, Rakiszek, okolniczy i skarbnik smoleński 1506–14.
Kniaź Timofiej Filipowicz Kroszyński, w latach 150G — 1508 kaznaczej i okolniczy snioleiKski, trzymał dożywociem dwór Rakiszki (ML 12, rok 1518). Na potrzeby wojenne dostarczał 14 koni. a z zakupionego dwom Komajskiegn 3 konie (ML 21). W 1533 r. jest świadkiem na akcie sprzedaży Wolkowicz, a w 1541 r. ma sprawę o Kornaj (MFj 30 i 43). Kniaź Timofiej pozostawił dwóch synów: Iwana i Jana.

В 1499 дво­ряне кня­зья Иван и Тимо­фей Фили­по­ви­чи Кро­шин­ские били челом и „пове­ди­ли» вели­ко­му кня­зю, что их отчи­на ото­шла Москве и про­си­ли село Баби­ни­чи Дуб­ро­вен­ско­го пути Смо­лен­ско­го пове­та. Гос­по­дар пожа­ло­вал им это село. Но смо­лен­ский намест­ник Юрий Гле­бо­вич сооб­щил, что отчи­на Кро­шин­ских „цела есть», а к Москве ниче­го не ото­шло. На осно­ва­нии инфор­ма­ции смо­лен­ско­го намест­ни­ка Баби­ни­чи былы отня­ты у Кро­шин­ских. Одно­вре­мен­но вели­кий князь напра­вил на „вкра­и­ны» дво­рянина Бара­на с при­ка­за­ни­ем того дове­да­ти доста­точне и осмот­ре­ти, што будет их отчи­ны к Москве ото­шло. Дво­ря­нин съез­дил, выяс­нил и доло­жил вели­ком кня­зю, что отчин­ные име­ния Кро­шин­ских дей­стви­тельн ото­шли к Москве. В резуль­та­те Баби­ни­чи вер­ну­лись Кро­шин­ским 66 Вели­кий князь Литов­ский, Алек­сандр, ради улуч­ше­ния отно­ше­ний с Моск­вой, сосва­тал дочь вели­ко­го кня­зя Ива­на III, Еле­ну, и при­вел ее в 1495 году. Для сво­ей жены и ее эскор­та он дал мно­го име­ний на сла­вян­ские тер­ри­то­рии Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го и этни­че­ской Лит­вы, в том чис­ле Ани­к­щяй и Рокиш­кис. Хотя гер­цо­ги­ня Еле­на была вер­на госу­дар­ству Лит­вы, Москва не пре­кра­ти­ла экс­пан­сию в зем­ли Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го. В кон­це века мос­ко­ви­ты заня­ли часть земель Смо­лен­ско­го вое­вод­ства, а в 1514 году, и сам Смо­ленск. Были поте­рян­ны вла­де­ния и кня­зья­ми Кро­шин­ски­ми: не желая ста­но­вить­ся под­да­ны­ми в Москве, они пере­еха­ли в этни­че­скую Лит­ву и попро­си­ли пра­ви­те­лей Вели­ко­го кня­же­ства выде­лить им вла­де­ния вме­сто поте­рян­ных в Смо­лен­ске. Алек­сандр умер в 1506 году, его вдо­ва Еле­на — в 1513 году. Поме­стье Рокиш­ки сно­ва вер­ну­лось к вели­ко­му кня­зю. З даку­мен­та ад 1518 г. выні­кае, што князь Ціма­фей Кра­шын­скі раней атры­маў двор Ракіш­скі, как смо­лен­ский беже­нец. Аднак “вжо… некол­ко десять людей наших ракиш­скихъ бояром и дво­ря­номъ нашым пода­ва­ли” [Литов­ская мет­ри­ка = Lietuvos metrica / Ин‑т исто­рии Лит­вы. – Виль­нюс : Mok.slo ir enciklopedijų leidykla, 1997. – 10 Кни­га запи­сей (1440–1523) / Под­гот.: Э. Бани­о­нис, А. Балюлис; пре­дисл. А. Балюли­са. – 178 с., № 19, с. 45].

Судя по име­ни (Тимо­фей) и име­ни сына (Ива­на), Кро­шин­ские были, веро­ят­но, пра­во­слав­ны­ми. Мно­гие литов­ские дво­ряне, рас­по­ло­жен­ные в восточ­ных зем­лях Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го, при­ме­ня­ли мест­ные обы­чаи, язык и рели­гию. Воз­мож­но, не исклю­че­ние было и Кро­шин­ские. Но они не созда­ли пра­во­слав­ные церк­ви в Рокиш­кес. Более того, цер­ковь Рокиш­кес и при­ход­ский мона­стырь суще­ство­ва­ли в 1563 году В инвен­та­ре напи­са­но, что князь Иван Кро­шин­ский дает деся­ти­ну все­го зер­на церк­ви Рокиш­ки­са [5]. Что­бы уви­деть дво­рян, кото­рые пере­еха­ли в этни­че­скую Лит­ву из восточ­ных земель Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го, они пере­еха­ли в като­ли­че­ство и боро­лись. В 1518 Сигиз­мунд Ста­рый послал указ из Кра­ко­ва в вое­вод­ство Виль­ню­са, Мика­лаю Рад­зви­лу, что­бы не выго­нять Кро­шин­ско­го из поме­стья Рокиш­ки. По замыс­лам вое­во­ды пла­ни­ро­ва­лось более раци­о­наль­но исполь­зо­вать этот особ­няк для уве­ли­че­ния поступ­ле­ний в госу­дар­ствен­ную каз­ну. Но Кро­шин­ский пожа­ло­вал­ся пра­ви­те­лю, и он при­ка­зал оста­вить Кро­шин­ско­го в покое: он будет исполь­зо­вать поме­стье Рокиш­ки и поль­зо­вать­ся его дохо­да­ми, как это дела­ла коро­ле­ва Елена[6].Однако, кажет­ся, что Тимо­фей Кро­шин­ский не был утвер­жден во вла­де­нии дво­ром Рокиш­ки, окон­ча­тель­но. В 1519 он одол­жил Сигиз­мун­ду 460 копей гро­шей, за это пра­ви­тель дал ему рокишкский мае­ток на тер­ри­то­рии местеч­ка, весь посто­я­лый двор и доход (в 1519. 2 янва­ря. При­ви­ле­гия). Король так­же пообе­щал осво­бо­дить из рук мос­ков­ско­го монар­ха вла­де­ния Кро­шин­ско­го в Смо­лен­ске. Дела заем­щи­ка одна­ко про­дол­жа­ли ухуд­шать­ся. Им не уда­лось вер­нуть им свой долг. Вели­кий князь Литов­ский Зиг­мунт Август в 1547 году 9 нояб­ря при­ви­ле­ги­ей дал двор Рокиш­ки Кро­шин­ско­му Ива­ну Тимо­фе­е­ви­чу и его потом­ков навечно.

1528 — по Пере­пи­си 1528 вой­ска Литов­ско­го кн., ста­вил коней з закуп­но­га два­ра Камаи 14 адв.
Т. Кро­шин­ский пожа­ло­вал­ся Я. Сапе­ге, что некий пан Ада­мо­вич, имея при­став­ство в Алек­сан­дро­вой сло­бо­де, занял­ся побо­ра­ми в Юрьев­ском уезде.
W 1540 r. Stanisław Pietraszkowicz Kondratowicza oskarżył kniazia Timofi eja Filipowicza Kroszyńskiego o wygonienie jego ludzi z jeziora Komaje, na które miał zapis, Kroszyński twierdził jednak, że to jezioro wraz z majątkiem Komaje trzyma w zastawie od Wojciecha Stankiewicza, ale to córka Wojciecha Urszula Aleksandrowa Tarnowska, jako dziedziczka, zabroniła Kondratowiczowi wstępu do jeziora, co potwierdził także wcześniej sąd polubow.ny, a obecnie także Jan Juriewicz Stankiewicza, jej wuj. Dekret sądowy uwolnił więc Kroszyńskiego od odpowiedzialności, a poszkodowany procesować się miał z córkami Wojtka Stankiewicza i ich mężami [Lietuvos Metrika, kn. 229/10, nr 53; dokument z 16 XI 1540 r. Dekret nie zakończył sprawy, która toczyła się dalej. Tamże, nr 82.]. Corki Wojciecha Stankiewicza ze swymi mężami toczyły także spór z Tymofiejem Filipowiczem Kroszyńskim o bezprawne trzymanie Komajów, ten jednak przedstawił dwa obligi ich ojca na łączną sumę 150 kop gr. lit., co sąd potwierdził [AGAD, ML, nr 210, s. 928–930.].

Жена: ....

Дети:

[Jablonskis K. XVI a. Lietuvos inventoriai // Istorijos archyvas, I t.- Kaunas: 1934, p. 680.; Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 10 (1440 – 1523). Užrašymų knyga 10.- Vilnius: 1997, p. 45.; VUB RS, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 229.L. 263.; Senosios Žiemgalos istorinis ir etnokultūrinis palikimas.- Vilnius: 2004, p. 104.]

КН. АЛЕК­САНДР ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ ГНЕЗДИЛОВСКИЙ

Родо­на­чаль­ник кня­зей Гнез­ди­лов­ских, веро­ят­но сын Ива­на Ива­но­ви­ча Крошинского.

Князь Семен Алек­сан­дро­вич Гнез­ди­лов­ский в 1563–64 гг. упо­ми­на­ет­ся в актах, как Рома­нов­ский и Поше­хон­ский губ­ной ста­ро­ста, Его брат, Борис, погиб зимой 1550 г. во вре­мя 2‑го Казан­ско­го похо­да Ива­на Гроз­но­го. Отец Семе­на и Бори­са, князь Алек­сандр Ива­но­вич, был выход­цем с Поуго­рья, его быв­шая вот­чи­на отме­че­на в духов­ной гра­мо­те Ива­на III сре­ди воло­стей, заве­ща­е­мых вто­ро­му сыну, Юрию: «Да ему ж даю город Сер­пе­еск с волост­ми и со всем, что к нему пoтяг­ло, а воло­сти Замо­шье, Туха­чев, Дегна, Фоми­ни­чи, Пого­сти­ще, Ковыл­на, Бли­же­ви­чи, Любун, Сно­поть, Дани­ло­ви­чи, Шуя, Деме­на, Уже­пе­рет, Чер­ня­ти­ци, Горо­деч­на, Мощын, да Гнез­ди­ло­во, что была вот­чи­на кня­зя Алек­сандра княж Ива­но­ва сына Гнез­ди­лов­ско­го со всем с тем, что к Брян­ску, и к Сер­пей­ску, и к тем воло­стем потяг­ло, как было при мне».
помещ. 

XXI генерація від Рюрика

13/10. КНЯЖ­НА МАРИЯ КОН­СТАН­ТИ­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1531, † 1566)

В 1533 г. «князь Васи­лий Андре­евич Полу­бен­ский мар­ша­лок гос­по­дар­ский, держ­вец Жолу­дский» заклю­ча­ет дого­вор с женой Копо­та Васи­лье­ви­ча — Мари­ей — по пово­ду женить­бы сво­е­го сына Ива­на на её доче­ри Федии Коптевне. Соглас­но это­му дого­во­ру, обя­зал­ся после сво­ей смер­ти всё своё иму­ще­ство оста­вить в наслед­ство сво­им детям Ива­ну и Льву....Позже Сан­гуш­ки (по одной из вер­сий, сомни­тель­ной) были вызва­ны в суд, и при­нуж­де­ны были отдать Мари­ну, кото­рая затем бла­го­по­луч­но вышла замуж сна­ча­ла за пана Копо­та, а потом за Ста­ни­сла­ва Пав­ло­ви­ча Нару­ше­ви­ча. Копот был не кто иной, как брат супру­ги дяди Мари­ны, кня­зя Ива­на Васи­лье­ви­ча Полу­бен­ско­го, Раи­ны Копот. О недол­гом заму­же­стве Мари­ны за Ива­ном Копо­том сви­де­тель­ству­ет заве­ща­ние её дяди, кня­зя Ива­на Полу­бен­ско­го, от 1558 г., в кото­ром она упо­ми­на­ет­ся как супру­га выше­упо­мя­ну­то­го Копо­та. Заве­ща­ние кня­зя Ива­на Полу­бен­ско­го ста­ло ябло­ком раз­до­ра теперь уже меж­ду вдо­вой само­го Ива­на Васи­лье­ви­ча Полу­бен­ско­го — Раи­ной Копот, и её бра­том Ива­ном Копо­том, жена­том на Марине Львовне. Этот раз­дор был пре­кра­щён с под­пи­са­ни­ем согла­ше­ния в 1562‑м году. Иван Копот умер 1‑го янва­ря 1563-го года, в один год со вто­рой женой кня­зя Васи­лия Полу­бен­ско­го, Софи­ей Павловной.

2 люта­га 1563 г. пры акты­ка­цыі тэс­та­мен­ту Іва­на Васі­льеві­ча Копця36. Да іх жа 13 мая таго ж года звяр­нуў­ся Станіслаў Паўлавіч Нару­ш­э­віч, спраў­ца Гарад­зен­ска­га ста­ро­ства з прось­бай выда­ць выпіс з зем­скіх кніг з копіяй тэс­та­мен­та, які ён лічыў пад­роб­ле­ным маці нябож­чы­ка Мары­яй Кан­стан­ці­наў­най Кро­шын­с­кай: «...тотъ тоста­ментъ не естъ за живо­та небож­чи­ков­ско­го, ани за роз­ска­за­ньемъ его спра­во­ванъ, але по смер­ти его на мамране писанъ, кото­ро­му и зъ мал­жон­кою ганю и въ кож­домъ пра­ве гани­ти буду...»37. Выгля­дае на тое, што пад­роб­ка даку­мен­ту сапраў­ды мела мес­ца, бо ў ім адсут­ні­чалі свед­кі, а свед­чанне маці было пада­з­ро­ным, бо яна ў тэс­та­мен­це зга­д­ва­ец­ца як апя­кун­ка сям’і сына38. Таму гарад­зен­скія зем­скія суддзі пару­шы­лі пэў­ную пра­ц­э­ду­ру, бо Іван Копа­ць «...теста­мен­ту сво­е­го на въря­де неопо­ве­далъ...», а яны яго «...при­пу­стив­ши ку ведо­мо­сти сво­ей вра­до­вой, до книгъ вря­до­выхъ зем­скихъ запи­са­ти каза­ли...», зада­воліў­шы­ся толь­кі агля­дам даку­мен­ту і пра­вер­кай прыклад­зе­най да яго пячат­кі і под­пі­су тэстатара39. Фак­тыч­на, даволі пада­з­ро­на­му тэс­та­мен­ту Іва­на Коп­ця зем­скім ура­дам была надад­зе­на юры­дыч­ная моц, за што іх дака­раў пас­ля гарад­зен­скі спраў­ца: «...пани
Марья Костен­ти­нов­на Кро­шин­ско­го, змыс­лив­ши неякий теста­ментъ, яко­бы пана Ива­на Коп­тя, сына ее, ... ... при­шед­ши на врадъ вашъ судей­ский, тотъ теста­ментъ небож­чи­ка (сына) сво­е­го до книгъ вашихъ земскихъ
пове­ту Горо­ден­ско­го упи­са­ти дала...»40.
36 АВАК. Т. ХVІІ. Виль­на, 1890. С. 433, № 1009.
37 Там­са­ма. С. 435, № 1010.
38 Там­са­ма. С. 434–435, № 1009.
39 Там­са­ма. С. 433, № 1009.
40 Тамсама.
Перед смер­тью он соста­вил заве­ща­ние, отпи­сав свои усадь­бы сво­ей жене (Марине Львовне Полу­бен­ской) и доче­ри Марине. Мать Ива­на — Мария Кон­стан­ти­нов­на Кро­шин­ская, жена Васи­лия Копо­та (мар­шал­ка и писа­ря гос­по­дар­ско­го), — огла­си­ла заве­ща­ние сына сра­зу после смер­ти Ива­на. А Мари­на тот­час вышла замуж за Ста­ни­сла­ва Пав­ло­ви­ча Нару­ше­ви­ча, справ­ца ста­ро­ства Грод­нен­ско­го. В том же году (1563), в мае, Мари­на Львов­на Полу­бен­ская и её новый (вто­рой) муж, Стр. 550 Ста­ни­слав Пав­ло­вич Нару­ше­вич (справ­ца ста­ро­ства Грод­нен­ско­го), вно­сят в судеб­ные кни­ги заяв­ле­ние о том, что обна­ро­до­ван­ное мате­рью Ива­на Копо­та заве­ща­ние — фаль­ши­вое. Кро­ме того, Мари­на заяв­ля­ет, что после смер­ти Ива­на све­кровь Мария Кон­стан­ти­нов­на и свё­кор Васи­лий Копот силой увез­ли её «до усадь­бы Вей­сей», где у неё родил­ся сын Иван Копте­вич, и что тем вре­ме­нем, пока она боле­ла, све­кровь и свё­кор доби­лись от неё под­пи­са­ния раз­ных бумаг. Так нача­лась дол­гая и серьёз­ная тяж­ба Нару­ше­ви­чей с Копо­та­ми. Имен­но в 1563 году (см. выше) Нару­ше­ви­чи пере­да­ют свои пра­ва на усадь­бу Можей­ков Шим­ко­ви­чу, полю­бов­но, мож­но ска­зать, ула­жи­вая дела с сыном покой­ной Софии Пав­лов­ны. В тяж­бе же с Копо­та­ми они доби­ва­ют­ся зна­чи­тель­но­го про­грес­са: 1566‑м году они полу­ча­ют реше­ние суда, тре­бу­ю­щее от Копо­тов предо­став­ле­ния важ­ных доку­мен­тов. Попут­но в 1568 году Мари­на пере­да­ёт свои иму­ще­ствен­ные пра­ва мужу. В 1577‑м году Ста­ни­слав Нару­ше­вич полу­ча­ет под­твер­жде­ние сво­их прав на Яблонь, Виту­лин и дру­гие вла­де­ния, пере­дан­ные ему женой.
Когда мы иссле­ду­ем житьё-бытьё маг­нат­ских дина­стий, част­ную, семей­ную, дина­сти­че­скую, хозяй­ствен­но-эко­но­ми­че­скую, адми­ни­стра­тив­но-госу­дар­ствен­ную дея­тель­ность лит­вин­ских (бело­рус­ско-литов­ских) санов­ни­ков, шлях­ты ВКЛ, перед нами откры­ва­ют­ся поис­ти­не необъ­ят­ные гори­зон­ты широ­кой кар­ти­ны систе­мы вза­им­ных иму­ще­ствен­но-финан­со­вых пре­тен­зий, бес­ко­неч­ных тяжб меж­ду сосе­дя­ми, дру­зья­ми и род­ствен­ни­ка­ми, атмо­сфе­ры все­об­ще­го и вза­им­но­го недо­ве­рия в кня­же­ских семьях, край­ней мер­кан­тиль­но­сти, кото­рую князь Иван Васи­лье­вич Полу­бен­ский как-то в серд­цах назвал «ожи­до­вле­ни­ем Вели­ко­го кня­же­ства». Как мы уже зна­ем из преды­ду­ще­го повест­во­ва­ния, Полу­бен­ский, стар­ший сын кня­зя Васи­лия Андре­еви­ча, женил­ся в 1533-году на Раине Коптевне, доче­ри Копо­та Васи­лье­ви­ча (мар­шал­ка и писа­ря гос­по­дар­ско­го) и княж­ны Марии Кон­стан­ти­нов­ны Кро­шин­ской. Этот брак при­нёс Ива­ну Полу­бен­ско­му усадь­бы Опо­ле и Руси­лы, кото­рые его жена полу­чи­ла от роди­те­лей в каче­стве при­дан­но­го. Одна­ко, в 1541‑м году Ива­ну Полу­бен­ско­му при­шлось поне­во­ле судить­ся со сво­им свё­кром Федо­ром Копо­том из-за этих двух усадьб.

У сваім таста­мен­це Марыя Кан­стан­ці­наў­на Кро­шын­ская адзна­ча­ла, што сын Фёдар адмо­віў­ся дава­ць пасаг сяст­ры Фядо­ры, калі яна выход­зі­ла замуж за гас­па­дар­ска­га мар­шал­ка ВКЛ Ёсі­фа Халец­ка­га. Маці выму­ша­на была сама збіра­ць рухо­мыя рэчы з дапа­мо­гай сыноў Іва­на і Васі­ля (1569)67.

∞, ФЕДОР ВАСИ­ЛЬЕ­ВИЧ КОПОТЬ (1541)

Дети: Раи­на, Фёдо­ра, Иван.

14/10. КНЯЖ­НА ...... КОН­СТАН­ТИ­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1531,† 1531/1568)

2Д:Конст.Фед. ДУБЕН­СКИЙ. :Анна.Ив. КОШКА.

~ Миха­ил Михай­ло­вич Халец­кий (кіне­ць ХV ст. – піс­ля 11.10.1534), київсь­кий город­ни­чий (1512), овру­ць­кий ста­ро­ста (не піз­ні­ше 1523 р.). Він про­хо­див як сві­док на записі Пав­ші (1512), начеб­то, був послом ВКЛ до Кримсь­ко­го хан­ства (1521). У гра­мо­ті Сигіз­мун­да І від 24.11.1522 р., адре­со­ваній овру­ць­ко­му ста­ро­сті М.М. Хале­ць­ко­му йшло­ся про спір­ну з овру­ць­ки­ми міща­на­ми корч­му. У такій же ролі (овру­ць­кий ста­ро­ста, овру­ць­кий дер­жав­ця) М. Хале­ць­ко­го зга­ду­ють дея­кі інші офі­цій­ні доку­мен­ти 1523–1530 рр. Так, в іншій гра­мо­ті Сигіз­мун­да І від 29.09.1524 р. зга­дуєть­ся «лист судо­вый овруц­ко­го дер­жав­цы п. Михай­ла Михай­ло­ви­ча Халец­ко­го и дер­жав­цы речиц­ко­го, п. Семе­на Поло­зо­ви­ча». Ще в одній гра­мо­ті коро­ля від 8.08.1527 р. визна­чав­ся наступ­ник М. Хале­ць­ко­го на поса­ді овру­ць­ко­го ста­ро­сти (Тиш­ко Козинсь­кий). Згід­но з попи­сом 1.05.1528 р. він зна­чить­ся серед горо­денсь­ких бояр, як овру­ць­кий «дер­жав­ца» став на чолі осо­би­сто­го заго­ну в 16 кін­нот­ни­ків, що було на той час бага­то як для шлях­ти­ча серед­ньої руки. 19.03.1523 р. король Сигіз­мунд І пода­ру­вав йому Стри­мя­ти­ць­ку луку понад Дні­пром, а він її потім про­дав своїм роди­чам шлях­ти­чам Три­пільсь­ким. Михай­ло був одру­же­ний з кня­ги­нею N Костян­тинів­ною Кро­шинсь­кою, що ствер­джує і лист Сигіз­мун­да І (1531). Від неї мав двох синів (Йосип і Оста­фій) та дві доч­ки (Федо­ра, яка вий­ш­ла заміж за Кор­са­ка, і Кате­ри­на (помер­ла до 1568 р.), яка вий­ш­ла заміж за Бене­дик­та Васи­льо­ви­ча Про­та­се­ви­ча, тро­ць­ко­го ключника).

15/10. КНЯЖ­НА АННА КОН­СТАН­ТИ­НОВ­НА ДУБЕН­СКАЯ КРО­ШИН­СКАЯ (1513)

Узнік­ненне маёнт­ка Лун­на адно­сіц­ца да пач. XVI ст., калі князь Кан­стан­цін Кра­шын­скі, які стра­ціў свае ўла­дан­ні на Сма­лен­шчыне ў час вай­ны з Мас­квой, атры­маў у 1505 г. у якас­ці кам­пен­са­цыі ад вяліка­га кня­зя Літоўска­га Аляк­сандра Казі­міраві­ча двор Дуб­на над Нёма­нам, а на пуст­ках у перы­яд з 1505 па 1513 гг. пабу­да­ваў двар­эц Лун­на, вядо­мы так­са­ма як двор Лун­на-Чар­лё­на. Адну дач­ку ён выдаў за мар­шал­ка і піса­ра, дзяр­жаў­цу мель­ніц­ка­га, пера­воль­ска­га і дор­суніз­ка­га Кап­ця Васі­льеві­ча, дру­гую за дзяр­жаў­цу вруц­ка­га Міхаі­ла Міхай­лаві­ча Халец­ка­га, а трэц­юю дач­ку Ган­ну выдаў замуж за Янух­ну Баг­да­наві­ча Сапе­гу. Лун­на-Чар­лё­на даста­ла­ся Ганне ў якас­ці паса­гу [1, с. 246]. Баць­кі пры гэтым заха­валі сабе пра­ва да смер­ці суполь­на­га вало­дан­ня два­ром з дач­кой і зяцем. Пас­ля смер­ці мужа і зяцёў Ганне Кра­шын­с­кай (жон­цы Кра­шын­ска­га), яе дач­кам з дзя­ць­мі цяж­ка было спраў­ляц­ца з сусед­зя­мі Паў­лам, біску­пам луц­кім і брэсц­кім, ула­даль­ні­кам Воў­пы і Міка­ла­ем Юр еві­чам Пац­э­ві­чам, пад­ка­мо­рым і лоўчым, ула­да­ром камя­нец­кім. Жада­ю­чы аба­раніц­ца ад іх сва­воль­ніцтва, яна адда­ец­ца пад апе­ку кара­ле­вы Боны і завяш­чае ёй пас­ля смер­ці свае зем­лі два­ра Дуб­на. Па даруч­эн­ню кара­ле­вы Боны ў 1531 г. Ежы Зэля­пу­ха над р. Лун­най закла­д­вае мяст­эч­ка, чым выклі­кае неза­да­валь­ненне Сапе­гаў, якія скард­зяц­ца, што «ён на ўлас­на іх грун­це лун­нен­ска­га два­ра» мяст­эч­ка зала­жыў. Бона для раз­гля­ду гэтай спра­вы вызна­чы­ла камісію ў склад­зе Мацея Вай­це­хаві­ча Клач­ко, кня­зя Сямё­на Баг­да­наві­ча Ады­нь­ц­э­ві­ча і гас­па­дар­ска­га два­рані­на Васі­ля Трыз­ны. Камісія вызна­чы­ла ста­лыя межы спад­чын­на­га маёнт­ка Сапе­гаў Лун­на-Чар­лё­на. Пры­суд камісіі быў зацвер­джа­ны 6 сакавіка 1532 г. Мяст­эч­ка Лун­на заста­ло­ся ў кара­ле­вы, ста­но­віц­ца кара­леўскі­мі ўла­дан­ня­мі і ўва­х­од­зі­ць у Гро­дзен­скае староства.

Дру­гая част­ка маёнт­ка Лун­на, якая пер­ша­па­чат­ко­ва і была ўлас­на маёнт­кам Лун­на, з цягам часу пача­ла назы­вац­ца Воляй. Як ужо зга­д­ва­ла­ся выш­эй, двор быў пабу­да­ва­ны кня­зем Кан­стан­ці­нам Кра­шын­скім і ў якас­ці паса­гу яго дач­кі Ган­ны перай­шоў да Яну­х­ны Баг­да­но­ві­ча Сапе­гі. Гэтае раш­энне пацверд­зіў кароль поль­скі і вялікі князь Літоўскі Жыгі­монт І Ста­ры ў 1515 г. [17, c. 270]. Род Сапе­гаў вёў­ся ад вяліка­кня­жац­ка­га піса­ра ў 1440‑я гг. Сямё­на Сапі­гі (Сапе­гі). Так, як і Кра­шын­скі, Сапе­гі стра­цілі свае зем­лі на Сма­лен­шчыне ў выніку вой­наў і гг. з Мас­коўскім княст­вам. Сыны Сямё­на Баг­дан Сямё­навіч і Іван Сямё­навіч сталі засна­валь­ні­ка­мі адпа­вед­на чар­эй­ска-ружан­с­кай і кодань­скай галі­наў роду Сапе­гаў [18, c. 224]. Зяць Кра­шын­ска­га Янух­на быў сынам Баг­да­на. У адроз­ненне ад свай­го бра­та Іва­на Баг­да­наві­ча, якой­не­будзь знач­най палітыч­най або дзяр­жаў­най кар еры ён не зра­біў, але быў дастат­ко­ва замож­ным. Памёр каля 1530 г., бо ў даку­мен­це аб пац­вяр­дж­эн­ні пра­воў кня­гіні Кра­шын­с­кай на двор Дуб­на з Літоўс­кай мет­ры­кі ад 30 мая 1531 г. Януш Сапе­га фігу­руе як нябож­чык [17, c. 249]. Яго спад­ка­ем­ца­мі ста­но­вяц­ца сыны Міхал Яну­шавіч ці Янух­навіч, жана­ты на Марыне з Быст­р­эй­скіх, Глеб, Дзміт­рый, Сця­пан, а так­са­ма дач­кі Тац­ця­на, якая вый­ш­ла замуж за Жда­на Сло­віка, і Настас­ся, якая была заму­жам за Гаўры­лам Тыш­кеві­чам. Паколь­кі паміж бра­та­мі не было зго­ды, па іні­цы­я­ты­ве Гле­ба ў 1541 г. маёнт­кі Лун­на, Свіслач і Вай­келіш­кі былі пад­зе­ле­ны на шэс­ць роў­ных частак. Част­ку чар­лён­скіх люд­зей маёнт­ка Лун­на адабра­ла на кары­с­ць свай­го два­ра Дуб­на кара­ле­ва Бона.

~ ЯНУШ БАГ­ДА­НАВІЧ САПЕГА

16/11. КНЯЖ­НА ЕВДО­КИЯ ИВА­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1510?)

1Д:Ив.Флп.

~ IWAN КМИТ BEREZOWICKI

17/11. КН. ТАТЬЯ­НА ИВА­НОВ­НА КРОШИНСКАЯ

дочь кня­зя Ива­на Филип­по­ви­ча Крошинского
Муж: Семен Кмит .1‑я жена Семе­на Кми­ты, она же мать Фило­на Кми­ты, была (гер­ба соб­ствен­но­го «Кро­шин­ский» см. у Бонец­ко­го, Т.12, стр. 323 и и изоб­ра­же­ние это­го гер­ба здесь https://ru.wikipedia.org/wiki/...%84ski.svg) и кня­ги­ни Ган­ны Буй­ниц­кой гер­ба ...? (Вольф, стр. 189). 2‑я жена Семе­на Кми­ты в 1550 году, Агра­фе­на Дух­на Луком­ская (1‑й раз заму­жем за Миха­и­лом Оссо­виц­ким), как ока­зы­ва­ет­ся, была носи­те­лем гер­ба кня­зей Луком­ских, кото­рый поме­щал в себе так­же и Вре­бы (Кор­чак), смот­ри­те файл вни­зу по Бонец­ко­му Т. 16, стр. 109. Но, соглас­но ее теста­мен­та в 1554 году, умер­ла без­дет­ной. 3‑я жена Семе­на Кми­ты — Ека­те­ри­на Тимо­фе­ев­на Капу­ста гер­ба Одровонж.

18/11. КНЯЖ­НА МАРИ­НА ИВА­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1530?)

вто­рая дочь Ива­на Филип­по­ви­ча Кро­шин­ско­го и кнж. Анны Львов­ны Буйницкой.

Муж: КН. МИХА­ИЛ МАСАЛЬСКИЙ

19/11. КНЯЗЬ ВАСИ­ЛИЙ ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1533, † 1534/1541)

1С:Ив.Флп.: Анна.Льв. буйницкая.
Wasila i Aleksandra kniaź Słucki pozwał w 1534 r. o zwrot pewnych ruchomości, wziętych przez ich ojca (ML 26). Kniaź Wasil Iwanowicz Kroszyński zapisał żonie swój, kniażnie Hannie Daszkównityniczównie, jedne trzecią czyść dóbr.
1541, 20 maja Zygmunt król polski na podstawie dokumentu przedłożonego przez Hannę, wdowę po kniaziu Wasylu Kroszyńskim, zatwierdza prawo jej do dóbr Ostaszyn z przynależnymi wsiami: Kajszówką, Wyszkowem i innymi w pow. nowogródzkim oraz dokument ten przytacza; ponadto potwierdza tejże Hannie Kroszyńskiej prawo do poddanych wsi Kajszówki, do których rościli pretensje Tatarzy nowogródzcy: Kieńkiewicze.
1540 Jehanka Lewkowna Kieńkiewicz z mężem i synami oświadcza, że zawarła dobrowolną ugodę z Hanną Wasyliewną Kroszyńską w taki sposób, że za sto kop groszy litewskich zrzekła się pretensji do dwóch poddanych (służb) z dóbr ostaszyńskich odziedziczonych po ojcu, do których Hanna Kroszyńska prawo swoje udowodniła przedstawionym przywilejem

∞, АННА ДАШ­КОВ­НА 1532 1551, дочь Даш­ко Ники­ти­ча, витеб­ско­го бояри­на. 2‑o v. Aleksowej Pawłowiczowej,

20/11. КН. АЛЕК­САНДР ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1528,1534)

2С:Ив.Флп.: Анна.Льв. буйницкая.

Wasila i Aleksandra kniaź Słucki pozwał w 1534 r. o zwrot pewnych ruchomości, wziętych przez ich ojca (ML 26).

21/12. КН. ИВАН ТИМО­ФЕ­Е­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1516, † 14.VIII.1570/25.V.1571)

1‑й сын Тимо­фея Филип­по­ви­ча; z Rakiszek, dworzanin królewski, вой­ский Виль­но (1568-) стар.Брацлавский (1555,-1558) стар.Упиты (1558-) нам.Упиты (1546-) подкомор.Брацлавский (1566–1568) подкомор.Упиты (1566–1568)
namiestnik upicki 1546 r., starosta brasławski 1554 r., starosta upicki 1564 r., w latach 1566–1568 podkomorzy brasławski, 1568 r. wojski wileński,
Вели­кий князь Литов­ский Зиг­мунт Август в 1547 году 9 нояб­ря дал при­ви­лей на двор Рокиш­ки Ива­ну Тимо­фе­е­ви­чу Кро­шин­ско­му и его потом­кам навеч­но. Со вре­ме­нем когда Сигиз­мунд Август по Поз­воль­ско­му согла­ше­нию с Ливон­ским орде­ном, полу­чил в опе­ку зам­ки и зем­ли, он отде­лил от полу­чен­ных вла­де­ний мызу Акни­ста и дал Ива­ну Кро­шин­ско­му. сде­лал это Сигиз­мунд Август в 1561 году: 25 июля . — «Лист» вял. кн. літ., кар. пол. Жыгі­мон­та II Аўгу­ста да зель­бор­ска­га і лена­вар­ска­га с‑ты, п. Міка­лая Таль­во­шы аб дара­ван­ні ўпіц­ка­му дз-цу кн. Іва­ну Ціма­фе­еві­чу Кро­шынс­ка­му мызы Акні­сты пры Інфлянц­кай мяжы, і ўвяж­чы на ўвяд­зенне Кро­шын­ска­га ва ўладанне.

Осе­нью 1566 г. была пред­при­ня­та пер­вая попыт­ка начать рабо­ту Упит­ско­го зем­ско­го суда, но когда госу­дарь полу­чил про­ше­ние упит­ско­го пове­то­во­го хорун­же­го Миха­ла Яно­ви­ча Зави­шы в кото­рой он обжа­ло­вал леги­тим­ность пол­но­мо­чий зем­ских судей, дея­тель­ность суда сра­зу же была при­оста­нов­ле­на. Толь­ко когда упит­ский ста­ро­ста И. Кро­шин­ский заве­рил коро­ля Жиги­мон­та Авгу­ста в отсут­ствии зло­упо­треб­ле­ний и закон­но­сти выбо­ров, долж­ност­ные лица зем­ско­го суда были повтор­но утвер­жде­ны. Пер­вая сес­сия Упит­ско­го зем­ско­го суда состо­я­лась в кон­це апре­ля 1569 г. Когда состо­я­лась пер­вая сес­сия ново­учре­жден­но­го Упит­ско­го грод­ско­го суда неуста­нов­ле­но, так как самый древ­ний сохра­нив­ший­ся руко­пис­ный источ­ник – это акто­вая кни­га грод­ско­го суда с 1585 г. Пред­по­ло­жи­тель­но, он начал рабо­тать в 1566–1567 гг., a его судьи были назна­че­ны упит­ским ста­ро­стой кня­зем Яном Крошинским.
Усту­поч­ная запись коро­лев­ско­го мар­ша­ла Они­кея Гор­но­стая зятю сво­е­му кня­зю Ива­ну Кро­шин­ско­му на плац в горо­де Вильне воз­ле церк­ви Рож­де­ства Христова.
В 1565 и 1567 гг. Иван Кро­шин­ский упо­ми­на­ет­ся в пере­пи­си литов­ско­го вой­ска в доку­мен­тах Литов­ской Мет­ри­ки: в 1565 он дол­жен был ста­вить 20 всад­ни­ков (гусар 9 и 11 людей по каза­чьи) и 11 пехо­ты и за сына бра­та с его земель 3 всад­ни­ков и одной пеше­го (?); по пере­пи­си 1567 князь Иван Кро­шин­ский, под­ко­мо­рий Бра­слав­ский, дер­жав­ца Упиц­кий, з име­ний своих—с Раки­шок, здвор­ца Кгу­диш­ско­го, Сужан­ско­го, Кги­рянь­ско­го, Жей­мел­ско­го, Закрев­ско­го, Зацен­ско­го, и к тому з ыме­нья Венц­сов­ско­го, кото­рое в опе­це дер­жит, дол­жен был ста­вить 33 всад­ни­ка и 16 чело­век пехо­ты [RIB, t. 33.- Petrograd: 1915, p. 239 ir 463.].
12 трав­ня 1568 р., Поневіж. Випис з упітсь­ких земсь­ких книг, за яким гос­по­дарсь­кий зем’янин Упітсь­ко­го повіту Стані­слав Юрій­о­вич про­дав упітсь­ко­му земсь­ко­му суд­ді пану Бар­то­ло­мею Яно­ви­чу Лево­ну «служ­бу людей сво­их власт­них отчиз­нх у пове­те Упит­ском лежа­чую най­ме Гри­ца Руко­ви­ча и з син­ми его за пев­ную суму пеня­зей за пят­де­сят коп. гро­шей литов­ских на веч­ность». Цей запис він вніс спо­чат­ку до упітсь­ких ґродсь­ких книг і звер­нув­ся із про­хан- ням до земсь­ко­го суд­ді пере­не­сти його до земсь­ких книг. Упітсь­кий земсь­кий під­су­док Якуб Юрій­о­вич Леме­ша та писар Ян Млеч­ко перевіри­ли, чи були на виписі печат­ки і чи був він під­пи­са­ний свід­ка­ми (у дано­му випад­ку: упітсь­кий дер­жав­ця князь Іван Кро- шинсь­кий та упітсь­кий ґродсь­кий писар). Піс­ля цьо­го під­су­док нака­зав сло­во у сло­во пе- рене­сти ґродсь­кий випис до земсь­ких книг (див.: Lietuvos nacionaline Martyno Mażvydo biblioteka. Retų knygų ir Rankraљčių skyrius. – F.93–441. – Apyr.1–2 v.).
Autorzy spisu urzędników województwa wileńskiego mają wątpliwości co do ostatniego wystąpienia w źródłach kniazia Iwana Tymofiejewicza Kro.szyńskiego, który równocześnie pełnił urząd wojskiego wileńskiego (nr 1133) i podkomorzego brasławskiego (nr 4348) oraz starosty upickiego.22 Jako wojski wileński występuje po raz ostatni 6 X 1569 r., zaś na stanowisku podkomorze.go brasławskiego odnotowano go po raz ostatni 27 I 1570 r. Wydawać by się mogło, że kniaź Iwan Tymofiejewicz Kroszyński zmarł niedługo przed 25 VI 1570 r., gdyż pod tą datą została wydana nominacja na urząd podkomorzego brasławskiego dla jego następcy Hrehorego Andrejewicza Mirskiego (nr 4349). Jednak następca kniazia Kroszyńskiego na urząd wojskiego wileńskiego, Jan Abramowicz (nr 1135), został powołany też w czerwcu, ale 1571 r. Nie dowie.rzając wpisowi w księdze ziemskiej upickiej, gdzie jeszcze 19 VII 1570 r. kniaź Iwan Kroszyński jest wymieniony jako żyjący, autorzy spisu urzędników uznali, że zaszła tam jakaś pomyłka. Sądzę, że w tej sprawie należałoby uwzględnić dokument układu między Kroszyńskim a skarbnym królewskim i woskowni.czym wileńskim Iwanem Zareckim, o dochody skarbowe zawartego 14 sierpnia 1570 r., gdzie kniaź Iwan Tymofiejewicz nazwany jest wojskim wileńskim, pod.komorzym brasławskim i starostą upickim i jako taki domaga się wypłacenia mu należnych 1050 kop groszy litewskich23. Rozumowanie to potwierdza fakt, że na starostwo upickie po śmierci Iwana Kroszyńskiego został powołany Iwan Zarecki dopiero w dniu 25 V 1571 r.24, co świadczy o tym, że kniaź Kroszyński zmarł dopiero przed tą datą. W związku z tym należy domniemywać, że wszystkie trzy urzędy kniaź Iwan Tymofiejewicz Kroszyński piastował aż do swej śmierci, która nastąpiła między 14 sierpnia 1570 a 25 maja 1571 r.
22 Urzędnicy Wielkiego Księstwa Litewskiego. Spisy, t. 2: Województwo trockie XIV–XVIII wiek, red. A. Rachuba, Warszawa 2009, nr 3932, s. 524.
23 AGAD, Archiwum Tyzenhauzów, E 557.
24 Urzędnicy Wielkiego Księstwa Litewskiego, t. 2, nr 3933.

~ БОГ­ДА­НА АНИ­КЕ­ЕВ­НА ГОР­НО­СТАЙ, дочь Ани­кея Рома­но­ви­ча Гор­но­стая и пер­вой его жёны Наста­сьи Ива­нов­ны Грамычанки.
Яна вый­ш­ла за­муж за брас­лаў­ска­га ста­ро­сту, кня­зя Іва­на Кро­шын­ска­га. Ані­кей пра­даў зя­цю і дач­цэ ма­ён­т­кі Су­жа­ны, Гі­ра­ны і двор­цы Траш­ку­ніш­скі і Ля­со­ві­чы за 1 000 коп лі­тоў­скіх гро­шаў (1555). Ак­ра­мя та­го, рэ­чыц­ кі ста­ро­ста пе­ра­даў ім 1/3 ула­дан­няў, якія па­да­ра­ва­ла яму пер­шая жон­ка. За тое, што да­ку­піў зем­лі да ас­ноў­най ма­ё­мас­ці, ён ат­ры­маў 1 000 коп (1555), са­сту­піў ім му­ра­ва­ны двор, што на­суп­раць цар­к­вы Ра­ства Хры­сто­ва ў Віль­ні за 300 коп (1555). У гэ­тай су­ме Ані­кей тры­ маў яго ад На­стас­сі Іва­наў­ны. Баг­да­на па­да­ра­ва­ла му­жу ма­ця­ры­сты ма­ён­так Гу­дзіш­кі (Ві­лен­скі па­вет), які склаў 1/3 ад усіх яе ма­ён­т­каў, гэ­та — За­цень, Зак­рэ­ва, Га­то­ва Ру­міч, Жэй­мя, дан­ні­кі ся­ла Леш­чы­на і Ахоц­кае, двор у Мен­ску (1555)[На­цы­я­наль­ны гі­ста­рыч­ны ар­хіў Бе­ла­ру­сі (da­lej: НГАБ), КМФ-18, cпр. 34, aрк.
336а­дв-341, 354адв.-357.].
[Urzędnicy Wielkiego Księstwa Litewskiego. Spisy, t. 2: Województwo trockie XIV–XVIII wiek, red. A. Rachuba, Warszawa 2009, nr 3932, s. 524.; AGAD, Archiwum Tyzenhauzów, E 557.Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 10 (1440 – 1523). Užrašymų knyga 10.- Vilnius: 1997, p. 45.; VUB RS, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 229.L. 263.; Senosios Žiemgalos istorinis ir etnokultūrinis palikimas.- Vilnius: 2004, p. 104.]

ЯН ТИМО­ФЕ­Е­ВИЧ

dworzanie królewscy,
1547 11. 09]. При­ви­лей кн(я)зю Ива­ну Тимо­фе­е­ви­чу Кро­шин­ско­му и бра­ту его кн(я)зю Яну на имене Ракиш­ки пра­вомъ лен­ным (РДА­ДА. – Ф. 389: Литовсь­ка Мет­ри­ка. – Оп. 1. – Од. зб. 235Лист 45–46об), ponieważ na tych dobrach król Zygmunt, pożyczywszy od ich ojca 400 kóp groszy litew., zapisał powyższą sumę (ML. 60 i 62).

22/12. КНЯЖ­НА N ТИМО­ФЕ­ЕВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1588)

23/12. КНЯЖ­НА АННА ТИМО­ФЕ­ЕВ­НА КРОШИНСКАЯ

Жена: МАТ­ВЕЙ ГЕДРОЙЦ.ум. 1562

Дети: Мар­цин Гед­ройц, Мель­хер Гед­ройц, Кас­пер Дов­монт Гедройц

24/12. КНЯЖ­НА N ТИМО­ФЕ­ЕВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1533)

1Д:Тим.Флп.

~ БОБО­ЕД 1533

XXII генерація від Рюрика

25/19. КНЯЖ­НА АПО­ЛО­НИЯ ВАСИ­ЛЬЕВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1551,- 1594)

Д:Вас.Ив. :Анна.ДАШК. НИКИ­ТИЧ. Того ж року 94, меся­ца декаб­ря 17 дня, во вто­рок по ран­ной служ­бе, у Буй­ни­чах, при­няв­ши тЪло хри­сто­во от рук сво­е­го духов­ни­ка у свет­ли­цы Буй­ниц­кой, ее милость пани Бор­ко­ла­бо­вая Пала­нея Кро­шин­ская того ж часу по при­я­тию свя­тых хри­сто­вых тайн побожне, /​/​153об. бого­бойне, з вели­ким набо­жен­ством, при­няв­ши свя­тыя тай­ны, душу свою гос­по­ду богу пре­да­ла; яко бы с пол­го­ди­ны на руках духов­ни­ка сво­е­го была и пре­ста­ви­ся. И похо­ва­на того ж року меся­ца мая в неде­лю сере­д­опост­ную в церк­ви Бар­ку­ла­бов­ской; вышей кры­ла­са лево­го гроб ей бысть.
Książę Bazyli Iwanowicz zapisał 1533 r. żonie swej, Hannie Daszkównie Mikityczównie Boczarownie, 2,000 kóp gr. lit., na trzeciej części dóbr swoich. Zapis ten potwierdził jej, już jako wdowie, król Zygmunt 1539 r. Córka jego, Polonia,

~ БОР­КО­ЛАБ КОР­САК (каля 1520—1576), пасол у Мас­к­ву ў час Лівон­скай вай­ны ў 1562, ста­ро­ста свіслац­кі і дзіс­нен­скі; праз шлюб з кня­зёў­най П. Кра­шын­с­кай набыў маёнт­кі ў Аршан­скім паве­це, дзе засна­ваў мяст­эч­ка Баркулабава.

26/19. КНЯЗЬ ИВАН ВАСИ­ЛЬЕ­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1549,–1561)

С:Вас.Ив. :Анна.ДАШК. НИКИТИЧ.
rocesujesie w 1549r. z .lackowskim (ML 0;»)). której zapisał 1,500 kóp groszy na Ostaszynie. Umarł 1561 r., pozostawiając córkę.

~ ЕЛЕ­НА СКУ­МИ­НА ТИШ­КЕ­ВИЧ córką Skumina Lwowicza.

27/20. СЕМЕН АЛЕК­САН­ДРО­ВИЧ ГНЕЗДИЛОВСКИЙ

В ДТ запи­сан «князь Семе­нец княж Алек­сан­дров сын», по Рома­но­ву «лит­ва дво­ро­вая». Князь Семен Алек­сан­дро­вич Гнез­ди­лов­ский в 1563–64 гг. упо­ми­на­ет­ся в актах, как Рома­нов­ский и Поше­хон­ский губ­ной ста­ро­ста, Его брат, Борис, погиб зимой 1550 г. во вре­мя 2‑го Казан­ско­го похо­да Ива­на Гроз­но­го. Отец Семе­на и Бори­са, князь Алек­сандр Ива­но­вич, был выход­цем с Поуго­рья, его быв­шая вот­чи­на отме­че­на в духов­ной гра­мо­те Ива­на III сре­ди воло­стей, заве­ща­е­мых вто­ро­му сыну, Юрию: «Да ему ж даю город Сер­пе­еск с волост­ми и со всем, что к нему пoтяг­ло, а воло­сти Замо­шье, Туха­чев, Дегна, Фоми­ни­чи, Пого­сти­ще, Ковыл­на, Бли­же­ви­чи, Любун, Сно­поть, Дани­ло­ви­чи, Шуя, Деме­на, Уже­пе­рет, Чер­ня­ти­ци, Горо­деч­на, Мощын, да Гнез­ди­ло­во, что была вот­чи­на кня­зя Алек­сандра княж Ива­но­ва сына Гнез­ди­лов­ско­го со всем с тем, что к Брян­ску, и к Сер­пей­ску, и к тем воло­стем потяг­ло, как было при мне».

28/20. КН. БОРИС АЛЕК­САН­ДРО­ВИЧ ГНЕЗДИЛОВСКИЙ

погиб зимой 1550 г. во вре­мя 2‑го Казан­ско­го похо­да Ива­на Грозного.

29/21. КНЯЖ­НА ФЕО­ДО­РА ИВА­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1593)

Д:Ив.Тим.

~ ЯН ЗЕНО­ВИЧ (1593)

30/21. КН. ПЕТР ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1579,–1621)

1578 — учил­ся в Аль­дорф­ском уни­вер­си­те­те в Нюрнберге.
держ.Паневеж(16)1С:Ив.Тим. :Бог­да­на. АНкт. ГОРНОСТАЙ.
z Rakiszek, dzierżawca poniewieżski i szawdowski 1602
Ста­ро­ста упит­ский. 3 мар­та 1612 г. король Поль­ши и вели­кий князь ВКЛ Сигиз­мунд Ваза сво­ей гра­мо­той раз­ре­шил ста­ро­сте поне­веж­ско­го и шадов­ско­го госу­дар­ствен­ных име­ний кня­зю Пет­ру Кро­шин­ско­му постро­ить в местеч­ке Поне­веж зда­ние зем­ско­го и грод­ско­го судов и архив. После дол­гой воло­ки­ты, бла­го­да­ря уси­ли­ям упит­ско­го ста­ро­сты Иеро­ни­ма Воло­ви­ча и на собран­ные денеж­ные сред­ства мест­ной шлях­ты в 1614 г. в Поне­ве­же, на выде­лен­ном земель­ном участ­ке были постро­е­ны зда­ния Упит­ско­го зем­ско­го и грод­ско­го судов.
В 1588 бра­тья Петр и Алек­сандр поде­ли­ли име­ния отца. Пет­ру ото­шли Рокиш­ки, Веде­рин, Акни­ста и Онуш­ки (в отно­ше­нии Ону­шек, тогда назы­ва­е­мые Гануш­ка­ми, отсут­ству­ет ясность. В то вре­мя они управ­ля­лись Ости­ка­ми. Может быть Онуш­ка­ми тогда назы­ва­ли, и зем­лю к восто­ку от име­ний Кро­шин­ских Рокиш­ки и Акни­ста). В 1603 Пет­ру ото­шли и Sužionys, Гудиш­ки и поме­стье Кро­шин­ских в Мин­ском пове­те [Vilniaus universiteto biblioteka. Rankraščių skyrius, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 231.].
В 1588 Петр Кро­шин­ский, толь­ко что полу­чив наслед­ство сво­е­го отца, закла­ды­ва­ет сво­ей жене, Раине Рапа­лов­ской две доли име­ний Рокиш­ки, Онуш­ки, Vederynės, Kamajų и Акни­ста за 10 тысяч коп литов­ских гро­шей. Веро­ят­но, что через несколь­ко лет он уже был вдов,
Kiernowiski Krzysztof.
Epithalamium na wesele Wielmożnego Xiążęcia Jego M. Páná Piotra Krosżyńskiego, dźierżawcy poniewieskiego, szádowskiego etc. etc. y Jey M. Xiężney Pániey Pániey Anny Sokolińskiey, dobrodźieiom swym Miłośćiwym. Krzystoph Kiernowiski Student Akádemiey Wileńskiey S. J. y sługá Ich Mśći uniżony ofiárował.
W Wilnie, Roku Páńskiego 1595. B. dr.
w 4ce, k. nlb. 4, dr. goc. (tytuł i tekst obramowane).
Autor podobno ten sam, którego są wiersze łacińskie w broszurze: Threni in obitum Nicolai Szymanowski. Wilno, 1596. w 4ce, ale tam pisał się Christophorus Kiersznowski. Na odwrocie tytułu wiersz do Piotra Krokoszyńskiego. Poezya kończy się wierszem: Na czas wesela .... Krokoszyński wojował w Moskwie.

Сре­ди дру­гих вла­де­ний сыно­вьям Юрия Карен­ге Кришто­фу и Юрию при­над­ле­жит име­ние Коз­лиш­ки. Веро­ят­но, что око­ло 1580 года Гри­го­рий Остик из-за обе­ща­ния пра­ви­те­лю Моск­вы Ива­ну IV убить коро­ля Сте­фа­на Бато­рия, шпи­о­на­жа для Моск­вы, под­дел­ки и под­ло­га доку­мен­тов был обви­нен в госу­дар­ствен­ной измене, при­го­во­рен к смер­ти, а его име­ния кон­фис­ко­ва­ны. Усадь­бу Коз­лиш­ки Сте­фан Бато­рий дал сво­е­му постель­ни­че­му Юрию Доквар­ду Карен­ге. Но сын Гри­го­рия Ости­ка — судья вилен­ско­го земель­но­го суда судья Ян Остик обра­тил­ся к коро­лю, гово­ря, что он не знал о гре­хах отца, пото­му что жил со сво­ей мате­рью. Бато­рий поз­во­лил ему вер­нуть часть име­ний, а так­же поме­стье Каз­лиш­ки. Здесь мы встре­ча­ем кня­ги­ню Анну Кро­шин­скую и ее мужа Пет­ра Кро­шин­ско­го. Воз­ные зам­ко­во­го суда Андрей Мисе­ров­ский и Вален­тин Гри­го­ре­вич летом 1596 год широ­ко опи­са­ли пере­го­во­ры Анны и Пет­ра Кро­шин­ских с Ива­ном Ости­ком при про­ве­де­ния раз­де­ла Коз­лиш­ки [Lietuvos Valstybės istorijos archyvas. Senieji aktai. B. 13878, L. 301–306, taip pat Akty izdavajemyje Vilenskoj komissijeju dlia razbora drevnich aktov, t. XXXII. Akty Vilkomirskogo grodskogo suda.- Vilna: 1907, p. 341 – 347.]. Остик вер­нул так­же име­ние Танск и несколь­ко дере­вень. Анна Кро­шин­ская про­дол­жа­ла забо­тить­ся о сво­их сыно­вьях от пер­во­го бра­ка Кришто­фе и Юрии Карен­гах и при­ни­ма­ла уча­стие в стро­и­тель­стве и пере­строй­ке дере­вень под их кон­тро­лем. В 1613 она уже упо­ми­на­ет­ся в доку­мен­тах как умер­шая [Opis dokumentov Vilenskogo centralnogo archiva drevnych knig ( toliau ODVCA). Vypusk IX.- Vilna: 1912, p. 106.]. В 1604 г. Петр зало­жил Пет­ру Ски­по­ру двор Тар­на­во за 392 коп гро­шей [ODVCA. Vypusk VI.- Vilna: 1906, p. 221.]. В 1605 году он пожа­ло­вал слу­ге Кро­шин­ских Мико­лаю Daubara до живо­та двор на реке Susėjos, назы­ва­е­мый Ždaniške отде­ле­на от воз­ле Акни­ста и 100 коп Grass, полу­чил эту усадь­бу [ODVCA. Vypusk VI.- Vilna: 1906, , p. 234.]. В 1610 он захва­тил у Яна Осмо­лин­ско­го, вла­дель­ца усадь­бы Лук­штай, дерев­ню Так­са­са­ва, поме­стья Рокиш­ки­са (воз­мож­но, нынеш­не­го Тума­со­ни­са) [ODVCA. Vypusk IX, p. 38.].

~ 1) КНЖ. РАИ­НА ЯРО­СЛАВ­НА ГОЛОВ­ЧИН­СКАЯ (1595)

Дети Юрий, Миколай.

~ 2) 1595, КНЖ. АННА ЯРО­СЛАВ­НА ДРУЦ­КАЯ-СОКО­ЛИН­СКАЯ (1595), дочь Яро­сла­ва Тимо­фе­е­ви­ча и Раи­ны Нар­бут (1 муж — Юрий Кирик Каре­га (коро­лев­ский пака­ё­вы 1592 г.), кото­ро­му роди­ла двух сыно­вей: Пав­ла и Кришто­фа; 2 муж — кн. Петр Крошинский)
[Boniecki, A. Herbarz Polski / A. Boniecki. — Cz. 1. — Warszawa: Gebethner i Wolff, 1899—1913. — 16 т., т. 9, с. 252, т. 12, c. 330; Niesiecki, K. Herbarz Polski / K. Niesiecki. — Lipsk: Nakładem i drukiem Breitkopfa i Haertela, 1839—1846. — 10 т. , т. 5, c. 391].

31/21. КН. АЛЕК­САНДР ИВА­НО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1599,1606)

помещ. 2С:Ив.Тим. :Бог­да­на. АНкт. ГОРНОСТАЙ.
Спи­сок обя­за­тель­ства кня­зя Алек­сандра Ива­но­ви­ча Кро­шин­ско­го дать мит­ро­по­ли­ту дань за поль­зо­ва­ние зем­лей при реке Цне при дока­за­тель­стве при­над­леж­но­сти их Мин­ско­му Воз­не­сен­ско­му мона­сты­рю. [Р.П., 04.06.1599, д.231, 4л.].
В 1588 бра­тья Петр и Алек­сандр поде­ли­ли име­ния отца. Пет­ру ото­шли Рокиш­ки, Веде­рин, Акни­ста и Онуш­ки (в отно­ше­нии Ону­шек, тогда назы­ва­е­мые Гануш­ка­ми, отсут­ству­ет ясность. В то вре­мя они управ­ля­лись Ости­ка­ми. Может быть Онуш­ка­ми тогда назы­ва­ли, и зем­лю к восто­ку от име­ний Кро­шин­ских Рокиш­ки и Акни­ста). В 1603 Пет­ру ото­шли и Sužionys, Гудиш­ки и поме­стье Кро­шин­ских в Мин­ском пове­те [Vilniaus universiteto biblioteka. Rankraščių skyrius, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 231.].
В 1603 sprawa Andrzeja Staszkiewicza z kniaziem Aleksandrem Iwanowiczem Kroszyńskim o sumę obligową 1000 kop groszy litewskich1603 [AGAD 1/351/0/5/E 574]
Бездетный.

XXIII генерація від Рюрика

32/26. КНЖ. АЛЕК­САНДРА ИВА­НОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (zm.1579)

Пра неї пісаў у сваім “Дыяры­ю­шы” Фёдар Еўла­шоўскі ў 1579 г.: «Року 1579 о трох кро­лех былем у Город­ном маю­чи потре­би нема­лые. В лютым засе 23 дня умер­ла побож­на пани Мако­вец­ка Анна з Сине­виц. В маю тож 3 дня в неде­ле былем при вели­ким жалю и фра­сун­ку у пана Ива­на Баки у Оста­шине, име­ню его, где му умер­ла мал­жон­ка Алек­сандра княж­на Кро­шин­ская. Чело­век то был невы­по­ве­дя­ной доб­ро­ти, пани шля­хет­на, бок­го­бой­на, уро­ды цек­ной, але поко­ры бол­шой як веры, же от пана Бога и людий всих была мило­ва­на; про­ро­ко­ва­лем на сер­цу моим, же не мел мети такой дру­гой: якож взял потом тет­ку ее, кото­ра пер­вей была за Тур­ча­нов­ским и Пода­ров­ским, Татян­ну Ску­ми­нов­ну, дале­ко юж роз­ну от той перв­шой, хоть еест­ре­ни­цы ей, надер ску­пую, кото­ра до зобра­ня пене­зей ему помог­ла, але от дат­ку на збор новок­грод­ский и учин­ки мило­сор­ные звык­ло отве­ла, бо за небож­чи­цу пер­шую и мне был кони зе три дал, а за той ни коз­лят­ка, а еще ме и вели­кой шко­ды наба­вил: напер­вей по заби­тю сына мое­го Яна при Бру­хан­ском пре­ста­вал, а потом, за отда­нем от вел­мож­но­го пана Алек­сандра Ход­ке­ви­ча мает­но­сти Доб­ро­мышль­ское сыно­ви мое­му Яро­шо­ви, был зазд­ро­стю зато­пе­ный, штра­фу­ю­чи о то зац­но­го пана и шацу­ю­чи ту мает­ность на пят­на­дцать тися­чей зло­тых: затым одер­вал в Дерев­ней себе до живо­та влок осе­лых з руд­ни­ком и млы­ном пять, а суми при­ба­вил за выкуп­но у себе ж над 14 сот коп гро­шей — еще шесть сот коп гро­шей: нех му то тогда Пан в он день спра­вед­ли­вый Судя (отдасть). 68

Zmarłą w Ostaszynie 1579 roku.

∞, ИВАН БАКА.

33/30. КН. ЮРИЙ КАЗИ­МИР ПЕТ­РО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1621)

z Rakiszek, st.inturski 1621. został starostą Inturskim i Nowosielskim, dzielność swoją pokazał w ekspedycjach moskiewskiej i inflanckiej za panowania Zygmunta III.
В биб­лио­те­ке Ака­де­мии наук нахо­дит­ся копия пись­ма напи­са­но­го кня­зем Кро­шин­ским сыну, направ­лен­но­го в коро­лев­ский воен­ный лагерь под Смо­лен­ском. В отрыв­ке не ука­зы­ва­ет­ся, какой Кро­шин­ский напи­сал сво­е­му сыну эти сове­ты. Мож­но пред­по­ло­жить, что это сове­ты Кази­ми­ра Кро­шин­ско­го сыну Каро­лю Юрию. В 1632 году На дан­ный момент в Смо­лен­ске про­хо­ди­ла вой­на с уча­сти­ем сил Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го, кото­рые окру­жа­ли Смо­лен­ский замок. Король Вла­ди­слав Ваза отпра­вил­ся в воен­ный лагерь. В ходе сво­е­го уча­стия в войне армия Речи Поспо­ли­той в 1633 году пре­одо­лел сопро­тив­ле­ние и защи­ту Смо­лен­ска. Кро­шин­ский, мож­но пред­по­ло­жить, что это уже ста­рый и боль­ной Юрий Кази­мир, послал к цар­ско­му лаге­рю еще моло­до­го и неопыт­но­го сына Каро­ля Юрия. Он напи­сал сво­е­му сыну, что, когда он при­дет в цар­ский лагерь, он отдаст пись­мо отца и объ­яс­нит, поче­му он сам не мог при­е­хать. Отец при­ка­зал ему попро­сить пра­ви­те­ля под­дер­жать моло­до­го и еще не опыт­но­го дво­ря­ни­на, что­бы исполь­зо­вать его для необ­хо­ди­мых услуг. Кро­шин­ский при­звал немед­лен­но выпол­нять при­ка­зы коро­лей. Моло­дой чело­век отно­си­тель­но долж­ност­ных лиц Коро­ны и Вели­ко­го кня­же­ства, наи­бо­лее близ­ким к пра­ви­те­лю, вести себя очень почти­тель­но, все­гда пока­зы­вать бла­го­че­стие, что­бы защи­тить честь, во избе­жа­ние блу­да, пьян­ства, азарт­ных игр, пони­ма­ние цен­но­стей и чести литов­ско­го наро­да, его рода и родителей.
В руко­пи­си биб­лио­те­ки Виль­нюс­ско­го уни­вер­си­те­та в опи­са­нии усадь­бы Рокиш­ки Кро­шин­ских гово­рит­ся сле­ду­ю­щее (без упо­ми­на­ния года), что после Пет­ра Кро­шин­ско­го его вла­де­ния ока­за­лись у Юрия Кази­ми­ра Кро­шин­ско­го. После у его сына Кароль Юрия и двух доче­рей: Еле­ны (мона­хи­ня) и Алки (Эли­за­бет?). Юрий Кази­мир Кро­шин­ский оста­вил малень­ких детей, их име­ния Рокиш­ки, Кама­д­жай, Тар­на­ва, Веде­ришк, Онуш­кис и Акни­ста, нахо­ди­лись под опе­кой. В каче­стве опе­ку­нов были назна­че­ны род­ствен­ни­ки Кро­шин­ской епи­скоп Вай­ны и Весе­лов­ский. Кри­стоф Весе­лов­ский нена­дол­го нанял усадь­бу Рокишкиса.

18 sierpnia 1638 roku Krzysztof Lewikawski złożył oświadczenie do akt grodu drohickiego, w którym stwierdzał, że Halszka z Wiesiolowskich, wdowa po Wincentym Wojnie, staroście inturskim i po Jerzym Kroszyńskim, jest dożywotniczką zmarłego Krzysztofa Wiesiolowskiego, mar.szalka Wielkiego Księstwa Litewskiego, starosty mielnickiego. Oświadczył również, że Władysław i Hieronim — synowie, Felicja i Cecylia — córki zmarłego Jana Chaleckiego, miecznika litewskiego oraz Krzysztof, Stefan i Grzegorz — synowie, Katarzyna i Helena — córki zmarłego Stefana Śleszyckiego (Ślesickiego) są prawnymi spadkobiercami Krzysztofa i dziedzicami dóbr Bartków. Por. NID, Teki Glinki, nr 62, s. 13.

Жена: (już w 1621) ГАЛЬШ­КА ПЕТ­РОВ­НА ВЕСЕ­ЛОВ­СКАЯ [1], дочь Пет­ра Пет­ро­ви­ча Wiesiołowskо­го, sekretarz królewski, и Zofią z Lubomirskich. (1° — Wincente Wojna, st. inturski; 2° — Jerze Крошинский.).
[1]. J. Glinka, Ród Klausucia, cz. 2, s. 45; J. Wołff, Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku, Warsza.wa 1895, s. 191; A. Boniecki, Herbarz polski, t. XII, Warszawa 1908, s. 330.

34/30. КН. НИКО­ЛАЙ ПЕТ­РО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1606, ум.1610)

помещ. 2С:Петр.Ив.
porucznik husarski na służbie Lwa Sapiehy. W bitwie pod Smoleńskiem został ranny w prawą rękę, gdzie zmarł.
Walenti Bartoszewski ogłosił m. in. związany z wojną moskiewską utwór Trzy kolumny od trzech cnót na pogrzeb godnej pamięci kniazia Mikołaja Kroszyńskiego, dzielnego i zacnie urodzonego rycerza, w Moskwie pod Smoleńskiem zmarłego, Wilno, 1611.

35/30. КНЖ. СОФИЯ ПЕТ­РОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (* 1590‑е, †1640)

1Д:Петр.Ив.
Wydaje , że Jan Okuń skupił swe za interesowania raczej na dobrach posiadanych na prawie wieczystym, a tych miał niemało : Gniezno z przyległościami w powiecie wołkowyskim, Kierogaliszk i Ponary w powiecie trockim , Ratomбw pow iecie mińskim, Horodyszcze w pow iecie mińskim. Glówną siedzibą pozosta ło Horodyszcze, z którego się p isa ł, m a jątek najlepiej zagospodarowany, z własnym miasteczkiem. Na dobrach tych poczynić m u s iał kilk a zapisów za staw n ych d la w ierzycieli46. W 1616 r. udało musię doprowadzić do ugody z Jaroszem Żyżemskim, podkomorzym mozyrskim , w kw estii rozgraniczenia Horodyszcza od dóbr werbkowskich i zakończyć tym samym długotrwały spór toczony o granice i po ­żytki leśne47.

W dobrach ratomskich sfina lizował do rok u 1612 zak u p folwarku czerkaskiego od braci Jakuba, Adama i Jerzego Molskich48. W tym samym czasie musiał w dalszym ciągu toczyć procesy z Gabrielem Winko o zapisy na Nowym Siole,a z Andrzejem W inko o zapisy na Rogowiczach i Nowym Siole. Z Andrzejem i Jadwigą ze Stankiew iczów Protasewiczami toczył z kolei spór o 220 kop gr pożyczonych im jeszcze przez Marcina Okunia, zakończony przyznaniem tej sumy Okuniowi i opisaniem ich na prawach Protasowiczów do Ratoma49. W sprawach Kierogoliszek procesowałsię Jan Okuń z Aleksandrem Juriewiczem Ptakiem i jego żoną Dorotą Hieronimówną Witwińską o zagarn ięc ie przez Marcina Okunia ruchomości brata Witwińskiej, Hieronima, i o 1/2 Kierogoliszek, zakończone ostatecznie ugodą, na mocy której Okuń zrzekłsię tego majatku za 800 kop gr litewskich50.

Dobra gnieźnieńskie w czasach Jana i Zofii Okuniów składały się ze wsi: Wierbiłowicze, Andriejkowicze, Timochy, Zapole, Kostiewicze, Świetycy, z zaścianków, w tym smołokołowskiego, folwarków, młynów, foluszy i karczmy. W samym Gnieźnie stały dwa dwory: jeden, mniejszy, nad stawem, a drugi, „wielki”, z sienią, świetlicą stołową, inną świetlicą, komorami i pokojami; chociaż drewniany, zaop a ­trzony już w przeszklone okna. Nieopodal dworu u sytuowano „dworzec” z piekarnią i budynkami gospodarczym i. W pobliżuzn a jdow a ł się także skarbiec murowa­ny, do którego prowadziły podwójne drzwi, w tym jedne żelazne. W tejże wsi stała karczma, młyn o trzech kołach i murowany kościół rzymskokatolicki; z pewnością jeda z pierwszych murowanych świątyń tego wyznania na terenach wiejskich dzisiejszej Bialorusi. W pobliżu, nad stawem, stał mniejszy dwór, o trzech świetlicach, komorach i pokojach. Jak z tego widać, dobra gnieźnieńskie, w których pomiarę włóczną przeprowadz ili już poprzedni właściciele, Chodkiewiczowie, za liczały się do dobrze za gospodarowany chi z pewnością przynosiły spore dochody wlasic ielom 51.

Okuniowie nie mieszkali jednak na stałe w opisanych dobrach, a spore o d d a lenie od Horodyszcza pow odow ło, zapewne, trudnośc i w bezpośrednim zarząd za ­n iu. W nieznanym momencie sprzedał Jan Marcinowicz, wraz z żoną, folwark Swiecica (Świetyca) Jaroszowi Jewłaszewskiemu, sędzi вemu ziemskiem u nowo­gródzkiemu, posiada jącem u już w okolicy pewne dobra, w których posiadanie w szed ł m .in . poprzez małżeństwo z Aleksandrą Pietraszewską, podstarościanką wołkowyską52. W roku 1614 Jan Okuń puścił dobra gnieźnieńskie w trzyletnią arendę Żydow i horodyskiem u Hieronima Chodkiewicza, Abramowi Hoszkiewiczowi. Wdowa po Okuniu, Zofia z Kroszyńskich, w roku 1616 zerwała umowę arendarską z Hoszkiewiczem. Odebranie arendy Abramowi spowodow a ło d ługotrw a ły,i ch y b a w a rt b liższego przy jrzen ia się, proces sądowy. Jan Okuń zaw a r ł umowę arendarską je s ien ią 1614 r., 8 października tr. wystawił zobowiązanie, w którym określił swoje obowiązk i w obec Hoszkiewicza oraz warunki umowy. Tego samego dnia także Abram Hoszkiewicz wystawił dokument określający jego zobowiązania. Długość trwania kontraktu ustalono na 3 lata, od 1614 do 1617 r., za co Hoszkiewicz zapłacić miał 3000 złp, płatne w 3 ratach po 1000 zł. Pierwszą rat zapłacił przy zawieraniu umowy, następne miały być wniesione w roku 1615 i 1616. Arendarz miał prawo do wszelkich pożytków z dóbr, których jednak nie mógłu zy sk iw ać ponad u sta lon y w rejestrze poziom, dobra miały zostać zw rócone w takim samym stanie, w jakim zostały przejęte. Żeby un ikn ąć w ątp liw ości, sporządzono przy tym rejestr włości gnieźnieńskiej, który jednak nie zachował się do naszych czasów. Okuniowie zachowali prawo do zamieszkiwania w dobrach, na własny jednak koszt53. Pierwsze dwa lata od zawarcia umow y upłynęły spokojnie, Hoszkiewicz wypłacił drugą ratę w roku 1615 i zamierza ł zapłacić trzecią w roku następnym. Na początku roku 1616 z pretensjami o nieoddanie długów w wysokości 1100 złp wystąpił do Abrama Jarosz Jewłaszewski, sędzia ziemski nowogródzki. Uzyskał on prawo do za jęc ia dóbr Hoszkiewicza na tę sumę. 22 I 1616 r. woźny wołkowyski wprowadził Jewłaszewskiego w posesję dóbr gnieźnieńskich, a zboże i bydło, które przejęte zostały na poczet długu, o szacował na 126 kop i 55 gr litewskich. W tym samym czasie zmarł Jan Okuń, który wcześniej zapisał swej żonie znaczne sumy właśnie na dobrach gnieźnieńskich. Zofia Okuniowa wkrótce po śmierci męża zerwała umowę z Żydem horodyskim. Motywowała to tym, że Jan Okuń już w roku 1611 zapisał jej na tych dobrach dożywocie i 6000 kop gr litewskich, co potwierdził także w swoim testamencie. ez jej wiedzy i zgody, a tym samym bezprawnie, arendował on te dobra Abramowi Hoszkiewiczowi. Po śmierci męża, twierdziła dalej, przejęła, za pośrednictwem swoich ludzi, dobra bez niczyjego sprzeciu. Po osobistym zajechaniu do dworu gnieźnieńskiego stwierdziła, że Abram przez dwa lata wybierał w szelkie pożytki, a dodatkow o spowodował w tych dobrach bardzo poważne straty. Według Zofii Okuniowej Abram doprowadził do znacznych zniszczeń w dworze gnieźnieńskim, po lega ją ­cych n a w yb ic iu, lu b zagarn ięc iu szk lanych okien, powyryaiu z aw ia sów i zamków „ślusarsk ie j roboty” z okien i drzwi, a warto dodać, że tych ostatnich było aż 16. Podobnie ob szed ł się z dworem stojącym nad stawem i in. zabudowaniami gospodarczymi, z których pewne zostały rozebrane w ce lu po zy skania drewna.

Zrujnowana została także karczma, która do tego momentu przynosiła, wraz z młynem, 60 kop gr litewskich rocznie dochodu z arendy. Nie zapomnian o też o kościele, w którym w g m ie jscow ych spoczywało w ie lu „zacnych ludzi”. Tuta jod erw an o zaw ia sy od drzw i, a ławki stolarskiej roboty i deski z puła p u Abram kazał zabrać i częściowo przeznaczył na własn e potrzeby, częściowo zaś rozdał innym osobom. Tak że poddani i bojarzy gnieźnieńscy skarżylisię na Hoszkiewicza о nadmierne w юybieranie powinności i inne zdzierstwa, a także o pobicia. S p ow o ­dowa ło to ucieczki poddanych do innych dóbr. Abram Hoszkiewicz twierdził z kolei, że to Zofia Okuniowa bezprawnie pozbawiła go arendy, choć jeszcze 12 III 1616 r. potwierdziła mu prawo do tejże arendy w liście otw artym do bojarów i poddanych gnieźnieńskich, w którym nakazała im po słuszeństwo dotych czasow emu arendarzowi i drugim, skierowanym bezpośrednio do niego, który potwierdzili jej opiekunowie, Piotr Tyszkiewicz, kasztelan miński, i Aleksander Rajecki, marszałek wiłkomirski. Dobra te trzymał Abram bez żadnych trudności aż do 6 VIII 1616 r., kiedy to Zofia Okuniowa zjechała do Gniezna i zabroniła tam te jszym poddanym wykonywania jak ich kolwiek рosług wo bec Abrama. W yk o rzy stała on a pobyt Abrama na Święcie Trąbek w M śc ibohowie w dniach 11 ‑15 X 1616 r. na ostateczne zajęcie dóbr. Gdy Hoszkiewicz w raz z żoną 1 siostrzeńcem powrócił do Gniezna, zastał tu już Okuniową, która nie tylko kazała swoim sługom, Żdanowiczowi i Masalskiemu, wygnać ich z Gniezna, ale zabroniła mu także zabrania z murowanego skarbca jego własnych ruchomości. Doszło przy tym do szarpaniny, w wyniku której poraniona została żona i siostrzeniec Abrama.

Do swojej skargi dołączył też Żyd horodyski rejestr ruchomości pozostawionych przez niego w Gnieźnie. Choc iaż sporząd zony z pamięci, jak sam się zastrzega, zad z iw ia szczegó łow ośc ią i dokładną w yceną. Według niego w sk a rb c u znajdować się miały w skrzyni żółtej: 500 zł czerwonych przeznaczonych n a spłatę ostatniejraty za arendę, łań cu ch złoty w a żący 95 zł czerwonych (bez w yceny „roboty” złotniczej), przy którym „noszenie” warte 80 kop gr litewskich, z drogmi kamie­niami opraw nym i w złoto, po środku którego znajdował się diament „niemały” otoczony 4 rubinami, srebrne ozdoby kobiece „żydowskie” ważące 18 grzywien, 15 sygnetów „żydowskich” złotych (prawdopodobnie z in skrypc jam i hebra jsk im i), wagi 41 czerwonych zł, dwa pierścienie z diamentami, wartości 22 kop gr litewskich, 2 czary srebrne, wagi 13 grzywien, tuzin kubków srebrnych poz łacanych, wagi 13,5 grzywny, 6 kubków „w beczu łk i robionych”, o wadze 4 grzywien, dwa tuziny łyżek, o łącznej w ad ze 5, 5 grzywien. W innych skrzyniach znajdowały się m. in. szuba lisam i podszyta, kryta suknem czarnym, obszyta futrem bobrowym, jermak i żupan „żydowskie”, inne ubiory i materiały , kotły, konwie i garn ce miedziane oraz konwie, garnce, misy, pół miski i talerze cynowe. Dowiadu jem y się też, że razem z kosztownośc iam i przechow yw ano w m u row an ym skarb c u sól, m ak i — co ju ż mniej dziw i — gorzałkę „prostą” i „akwawitę”. W swoim zeznaniu twierdził też Abram, że w tymże „sklepie” znajdować się miały „błony szklane”, które jeszcze Jan Okuń w y jąć kazał z okien dworu i tu um ieścił. Inne jego ruchomości znajd o ­ wać się miały w browarze, gdzie wytwarzanonie tylko piwo, ale i wódkę, w stodołach i innych pomieszczeniach gospodarczych.

Ruchomości po przepędzonym arendarzu opisu je też woźny sądowy w e zw an y w ce lu ich spisania po otwarciu skarbca. Po s fo rsow an iu zamków, do których nie p o s iad ano kluczy, woźny spisał ruchomości, na które składały się dwa kotły (do warzenia piwa i gorzałki), potłuczone błony szklane, puste beczk i po piwe i gorzałce (3), k ilka innych naczyń, z czego jedn o z so lą, dwie misy drewniane i trzecia po lew an a (gliniana ), 5 drewnian ych talerzy, 2 takież konw ie, 4 gliniane donice, run o owcze, 4 kubki, kosa, siekiera, „rusznica licha”, nóż „żydowski do riezy”, kapelusz c zarny — „lichy”, len i konopie „nie tarte” oraz niewielkie ilości siemienia ln ianego i z ia rn a zbóż. Jak z tego widać, po p ien iądzach, kosztownośc iach, drogich naczyn iach i stro jach nie m a n aw et ś ladu . Nie je ste śm y dzisiaj oczyw iście w stan ie Stwierdzić, co n ap raw d ę Abram Hoszkiewicz pozostawił w Gnieźnie, czy oznacza to jednak, że o b y dw a te rejestry sąd la n a s bez wartościowe? W yd a je się, że nie, każdy z nich ukazuje pewną rzeczywistość (może odrob inę w irtu a ln ą ). Spis sp o ­rząd zony przez arendarza przedstawia ruchomości, jakie mógł posiadać zamożny Żyd na Litwie na początku XVII w. (można zaryzykow ać stwierdzenie, że ruchomości te faktycznie posiadał Abram, choc iaż nie musiał ich przechow yw ać w Gnieźnie), gdy ż rejestr ten musіał być prawdopodobny im ożliwy do zaak ceptow an ia przez sąd. Wartość tego rejestru podnosi fakt, że stosunkow o n iew iele z ach ow a ­ło się relacji pisanych pom ocnych przy rekonstrukcji żydowskiej kultury życia codziennego. Spis sporząd zony przez woźnego wołkowyskiego prezentuje szarą rzeczyw istość dworu nie zamieszkanego przez właścicieli, którego zarządcy (arendarze ) n iezbyt troszczyli się o pow ierzony majątek. Jedyną specyficzną cech ą tego spisu s ą e lem enty związane z wiarą i obyczajam i arendarza (czarny kapelusz i „nóż żydowski do riezy”)54.

1 2 X 1616 r. sąd ziemski wołkowysk i przychy lił się do argumentów Okuniowej i przysądz ił jej Gniezno, pozbawia jąc Hoszkiewicza praw do arendy. Jego protestacje zostały skasowane, a poddanych gnieźnieńskich zobowiązano do złożenia przysięgi potwierdzające j w y soko ść szkód przez niego poczynionych (czego jednak w tym momencie nie uczynili). Dekret nie zakończy ł jednak sprawy. Hoszkiewicz ad a l o skarżał marszałkową wołkowyską o wybicie z arendy, szkody i pobicie, a ona oskarżała go o bezprawne pozywanie przed sądy. 23 X 1616 r. woźny wolkowyski ze słu gą Okuniowej, Mikołajem Żdanowiczem, i świadkiem wyznaczonym przez dzierżawcę mścibohowskiego, Jana Stankiewicza, u ali się do dworu Żyd am ścibohowskiego, Borucha Jakowowicza, gdzie na gospodzie mieszkał A bram Hoszkiewicz, w ce lu przeprowadzenia egzekucji wyroku sądu ziemskiego 5 wołkowyskiego i uzysaia od niego sum przyznanych dekretem za wyrządzone w dobrach gniezneńskich szkody. Sam ego Borucha w domu nie zastali, jednak jego żona Fruma i syn Menachim powiedzieli im, że przebywa u nich Abram Hoszkiewicz z żoną i dziećmi. Żdanowicz zażąd a ł w tedy od Boruchowej zatrzymania w domu Hoszkiewicza, aż do czasu zapłacenia 8 000 złp przysądzonych Okuniowej i jej poddanym przez sąd ziemski wołkowyski. Na dowód słuszności swoich słów odczytał jej dekret tego sądu, na co Boruchowa odpar ła, że nie mogą jej nakazać zatrzymania Abrama, gdyż jest poddanąnie namiestnika mścibohowskiego, lecz m ie jscow ego plebana, Wojciecha Tarczowskiego. Żdanowicz musiał więc posłać do urzędnika plebańskiego z prośbą o przysłanie świadka, a gdy ten stawił się osobiście, Żdanowicz został zmuszony do ponownego odczytania dekre tu. Dop iero w tedy Boruchow a zgodz iła się spe łn ić żąd ania. Nie zakończyło to jednak byna jm n ie j sprawy, oto bow iem w yp ad ł ze swej izby Abram Hoszkiewicz z żoną i synami „[...] pana Żdanowicza łajał, srom ocił słowami n ieuczciwym i dobre j sprawie i u rodzeniu jego dotkliwymi, mówiąc nie aresztu jesz ty mnie, żony an i majętności mojej tu w gospodzie, ale jeśli m a sz rozkazanie pani swojej b ierz m n ie [a] zobaczysz jako bardzo [?] zginiesz, głową nałożysz, że nie trafisz i do Gniezna, do pani swojej”55. Na co Żdanowicz potwierdził tylko areszt na Hoszkiewicz i odjechał z Mścibohowa razem z woźnym. A reszt ten, czego się zresztą można było spodziew ać, nie okaza ł się skuteczny i Okuniowa n ad a l d opom in a ła się od Hoszkiewicza za sąd zonych pieniędzy. Tym ­czasem Hoszkiewicz uzyskał poparcie Hieronima Chodkiewicza, kasztelana wileńskiego, którego był poddanym. Chodkiewicz pozwał Zofię Okuniową z córką Heleną i ich opiekunami, wyznaczonymi w testamencie przez Jana Okunia, przed Sąd Główny Trybunalski Litewski, o nie słuszne pozyw an ie przed sąd Hoszkiewicza, gdyż za niego, jako poddanego, przed sąd em stan ąć pow in ien Chodkiewicz.

Po śmierci Hieronima pop iera li Hoszkiewicza Krzysztof i Jan Chodkiewiczowie, kasztelanicowie wileńscy, a proces toczył się co najmniej do roku 1624. Kilkakrotnie wydawane dekrety trybunalskie potwierdza ły pierwszy dekret sądu ziemskiego wołkowyskiego, niekorzystny dla Abrama, dodatkowo skazując go jeszcze na wieżę za obrazę urzędnika Okuniowej i kary sądowe za sprzeciwianie się dekretom i pozywanie Zofii z Kroszyńskich przed sądo spraw ę już rozsądzoną. Nie wiemy, czy rzeczyw iście p echow y arendarz wypłacił za sąd zoe sumy. Nie je ste śm y też, niestety, dzisiaj w stan ie z c a łą p ew n o śc ią stwierdzić, kto m ia ł s łu szn o ść w tym sporze. W y d a je się, że rzeczyw iście Jan Okuń nie miał prawa wypu szczać w arendę dóbr gniezneńich bez zgody m a łżonk i, a le m ożem y m ieć pewne w ątp liw ości, czy on a takiej zgody nie udzie liła, pam ięta jąc jed n a k o tym, że sam Hoszkiew icz n igdy nie przed staw ił dokum entów, które pod o bn o d la niego w y staw iła Okuniow a. Zap ew n e też prow ad z ił w dobrach gospodarkę ra bu n k ow ą , n a staw ion ą n a u zy sk a ­ nie m ak sym a ln ego zy sku w ja k najkrótszym czasie. Jednocześn ie pam iętać m u ­simy, że O ku niowa wygnała go z Gniezna siłą, a pozyw an ie cudzego poddanego przed s ą d w yda je się w ątp liw e z praw n ego punktu widzenia. A k ta tego procesu, typowego zresztą dla sądownictwa staropolskiego, um oż liw ia ją znaczn ie lepsze poznan ie stan u dó b r gn ieźn ień sk ich w początkach XVII w., an iżeli inne materiały. S tan owią zarazem c iekaw y przyczynek do bada ń nad stosunkami łączącym i spo łeczeń stw o szlacheck ie i żydow sk ie tamtej epoki. Zofia Okun iowa zerwała umowę arendarską z Abramem Hoszkiewiczem, praw ­dopodobnie nosząc się już z zam iarem odd an ia tych d ób r w za staw Piotrowi Tryznie, staroście bobrujskiemu. W każdym razie w rok u 1617 trzym ał on ju żdow odn ie dw ie w s ie56, a w rok u 1619 Zo fia z K roszyńsk ich, w ów cza s ju ż Stetkiewiczowa, chorążyn a b ras ław sk a, zw róc iła m u 3 200 kop gr litewskich, za które za staw iła m u d o b ra gnieźnieńskie. W krótce po tym m a jątek ponown ie zastaw iono S tan is ław ow i Puk szc ie K law zgiełow iczow i. O d rok u 1619 w d o w a po Janie Okuniu toczyła spory z Jaro szem Jewłaszewskim, jego żon ą Aleksandrą z Pietraszewskich, a po śmierci jej p ierw szego m ęża, także z dw om a następnym i, Jerzym Z aw is z ą i E z jaszem G iedroyciem , sędz icem z iem sk im w ileń sk im , o sianożęć zw an ą Sk ind e row sk a n a d rzeką Roś i szkody poczyn ione w d o b ra ch Jew ła szew sk ich przez p odd an y ch gn ieźn ień sk ich57.
N a zakończen ie p rzeg lądu m a jątk ów J a n a O k u n ia w spom n ieć m u s im y o w s i Buchyn icze , której w yzby ł się p raw dopodo bn ie jeszcze przed rok iem 160558. W yd a je się, że przez ca łe życie cierp ia ł J a n O k u ń n a k łopoty finan sow e . Św iadczy 0 tym w ie lk a liczba pożyczek, które zac iąga ł, i z których sp ła tą m iew a ł pow ażne prob lem y . Nie sp łacon e d łu g i odziedziczył też po ojcu. W c iąga ło to J a n a O k un ia w liczne sp raw y sądow e. W latach 1605 ‑1607 proce sow a ł się, w ra z z s iostrą Katarzyną, z Krzysztofem H a raburd ą , sęd z ią ziemskim słon im sk im , o 300 kop gr, które pożyczył jeszcze M arcin Okuń ; w latach 1607 ‑1609 z Samuelem Zienkowiczem o 900 złp, które pożyczył Okunio i brat Samuela, Aleksander. Szczęśliw ie S ą d G łów n y Tryb u n a lsk i L itew sk i uw o ln ił J a n a od kon ieczności sp ła c an ia d ługów, które zac iągn ą ł M arc in O k u ń u swej żony, R a iny H o łown iank i. J an p rocesow a ł się także o d łu g i z G abrie lem W in k iem (o 180 kop gr), Abramem Bieniaszewiczem, Żydem mińskim (o 270 kop gr), z P iotrem Janow iczem B iern ack im (o 1 016 kop 1 40 gr) i Andrze jem D e szuk iem (o 270 kop gr). Nie w yczerpu je to byna jm n ie j listyw ierzycieli O kun ia . Pożyczał jeszcze p ien iądze od S tan is ław a P ietraszew sk iego , co na jm n ie j 60 kop gr przed rok iem 1607, J a n a Letw anow sk iego, 40 kop gr w rok u 1614, J o ach im a G ronosta jsk iego, 66 kop gr w ro k u 1615, Marcin a i A n ny z R u ck ich Tup a lsk ich , 300 kop gr w ro k u 1615, M ik o ła ja Paszyca , 400 kop gr w rok u 1615, J an a U b lik a 160 kop gr. D łu g ó w tych w w ięk szośc i nie sp łac ił i po je go śm ierci m u s ia ła je u regu low ać w d ow a po nim, Zofia z Kroszyń sk ich O kun iow a. J a k d ow iadu jem y się z zachow an ego re jestru, do ro k u 1617 w yp łac iła on a w ierzycielom 3 224 kop gr litew skich .

Jan Okuń zmarł w 1616 r. pozostaw ia jąc w dowę, Ziofię z Kroszyńskich i dwie córki: starszą, dwuletnią Helenęi, w e d łu g s łó w jego testamentu, „teraz n iedaw no u rodzon ą ” Krystynę. W e w sp om n ian ym ju ż testam encie z15I 1616 r., sp isan ym w Horodyszczu , po leca, a b y cia ło jego spoczę ło w Wilnie, w kościele B ern ardyn ów ‚w tam tejszej kaplicy P iotra Kroszyńskiego, ojca Zofii. Córki pow ierzył opiece żony. Miały jej przypaść dożywotnio dobra nieruchome, z dochodów których miała utrzym yw ać córki i, ew entua ln ie, jeże li s am a tak zdecydu je, sp łacać d łu g i Jana Okunia . W y jątk iem były dobra horodyskie, z których dochodów sp łacać p ow inn a w ierzycieli. Mogła nawet, za zgod ą op iekun a, zastaw ić część tych d ó b r n a pokrycie na leżnośc i 10 000 złp, które op isan e zostały przez jej pierwszego, n iewym ien ionego z nazw isk a m ęża, na dobrach Parchowo, a które pożyczyła następnie Janowi Okuniowi. Ó w za ś zapisał tę sumę n a w szystk ich swoich dobrach, zobow iązk iem sp łacen ia ich przez każdego , kto by je o b ją ł w posiadanie, z wyjątkiem jednak córek. Jak w yn ik a z testam entu, Okuń poczynił dla swojej żony także inne zapisy na Gnieźnie i Horodyszczu. W szystkie ruchomości przypaść miały żonie. Głównym opiekun em żony i córek uczynił Jan Okuń Aleksandra Rajeckiego, swojego brata ciotecznego. Z y sk a ł on w ięk sze kom petenc je od innych op iekunów , które w yraża ły się m .in . w obowiązku u zyskania przez Zofię z Kroszyńskich jego zgody na zastaw części majątku. Pozostał ym i opiekun am i zostali M iko ła j Wolski, kaszte lan w itebski, Piotr K roszyńsk i, dz ierżaw ca pon iew iesk i i szadow sk i, teść O kun ia , oraz Piotr Tyszk iew icz, kaszte lan m ińsk i. T e stam en t pośw iadczy li p odp isam i i przypieczęto.w a li Ste fan H ładk i, p isarz ziem sk i m ińsk i, S tan isław Furs, marsza łek o szm iań sk i, J an Wołk, Stanisław Gradowsk i i W o jc iech Koreywa. Opiekunami zostały zatem dwie osoby powiązane rodzinnie z Okuniem (Rajecki i Kroszyński) oraz dwie, o których związkach z Okuniam i nic nie w iem y, a których po zyc ja spo łeczn a w yraźn ie p rzera sta ła pozycję O k u n iów (Wolski i Tyszkiewicz). Świadkowie testamentu w chodzili w skład miejscowej, mińskiej, elity powiatowej (H ładk i) lu b byli sąsiadami Okuniów (Wołk). N ie jesteśm y , niestety, w stan ie w y jaśn ić obecnośc i m a rsza łk a oszmiańskiego i pozosta łych pieczętarzy59.

Zofia z Kroszyńskich Okuniowa w y sz ła pow tórn ie zamąż za Krzysztofa Stetkiewicza, chorążego brasławskiego. Młodsza córka Jana i Zofii Okuniów, Krystyna, zmarła przed październikiem 1616 r. Jedyną spadkobierczyn ią majątku Okuniów została starsza córka Jana, Helena. Pozostawała ona pod opieką matki i osób wyznaczonych przez jej ojca aż do roku 1628 gdy, w wieku lat 14, została wydana zamąż za pisrza ziemskiego mińskiego, Krzysztofa Wołodkowicza. Po rodzicach odziedziczy ła Horodyszcze, Ratom i Gniezno, obc iążone jednak znacznym i dług ami. Ostatecznie jeszcze w roku swego zam ążpó jśc ia sp rzedała, wraz z mężem, Hrodyszcze i Gniezno matce i ojczymow i za sporą sumę 80000 złp, pozbyła się także dób r ratomskich, którym i w przysz łości dy spon ow a li Stetkiewiczowie60. Wołodkowiczowie byli średniozamożną rodziną sz lach eck ą herbu Mogiła (nie na leży ich m ylić z rodziną o takim samym nazwisku herbu Łabędź, w yw od zącą się ze Żmudzi)61 zamieszkałą w województwie mińskim.

Кры­штоф Стэц­кевіч, як і дзед, і баць­ка – пра­фесій­ны ваяр, двой­чы ўсту­паў у шлюб. Пер­шай яго абран­ні­цай ста­ла Зося Пкятроў­на кня­зёў­на Кро­шын­ская. Для яе гэта быў ужо дру­гі і шлюб. Каля 1610 г. яна пашлю­бі­ла Яна Оку­ня, мар­шал­ка Ваў­ка­вы­ска­га паве­та, чала­ве­ка, маю­ча­га шмат гадоў за плячы­ма. (“Ян Окунь на Кремяницы”).
Былы кліент Яна Герані­маві­ча Хад­кеві­ча: “Меся­ца декаб­ря в 30 день [1575] в пят­ни­цу при­сы­лал ко мне къ Янглы­чу в Сло­ни­мо ста­ро­ста жемотц­кий [Ян Ход­ке­вич] слу­гу сво­е­го пана Яна Оку­ня”. Назна­чен мар­ша­лом вол­ко­вый­ским 07.XII.1615 г. па пере­ме­ще­нию М.Вольскага на віцеб­скую каш­та­лянію, “зале­ца­ны через неко­то­рых панов-рад двор­ных”.† да 03.XII.1616 г. 07.III.1617 г. зга­д­ва­ец­ца “Яно­ва Оку­не­ва мар­шал­ко­вая вол­ко­вый­ская княж­на Зофъя Кро­шын­ская”. Жыц­цё Зосі як уда­вы ака­за­ла­ся нялёг­кім. Сусед­зі пачалі напа­да­ць на маёнт­кі пані Аку­нёў­ны. У часе адна­го тако­га напа­ду Савіц­ка­га на Гарад­зіш­ча лед­зь­ве не загі­ну­ла 3‑гадовая Гальш­ка. Пас­ля вяр­тан­ня ў пачат­ку 1619 г. Кры­што­фа Стэц­кеві­ча з чар­го­ва­га вай­с­ко­ва­га пахо­ду Ўлад­зі­сла­ва Вазы пані Зося Аку­нё­вая ўсту­пі­ла ў шлюб з кара­леўскім рот­містрам. У 1619 г. Кры­штоф Стэц­кевіч атрым­лі­вае кара­леўскі пры­вілей на харуства Браслаўс­кае. Крыху паз­ней ён атрым­лі­вае пры­вілей на пажыц­цё­вае вало­данне ста­ро­ствам Азярышчанскім.
В 1621 Jm. pan Chrysztof Stetkiewicz, chorąży78 z majętności ojczystych swoich79 i panów braci swo.jej80 w różnych powieciech leżących, także z majętności małłżonki81 swojej po usarsku koni 6 [Rejestr popisowy szlachty powiatu brasławskiego/​/​RNBSPb., F. 971, nr 133, k. 3–4v (or.).]
Пас­ля смер­ці Васі­ля Масаль­ска­га, было­га пад­ка­мо­рыя Браслаўска­га, 20 люта­га 1624 г. атры­маў кара­леўскі пры­вілей на гэтую паса­ду, якую зай­маў да самай сва­ёй смер­ці і яго­ны баць­ка. Каля 1640 г. пані Зося з кня­зёў Кро­шын­скіх памірае, пакі­нуў­шы мужу двух сыноў:Вільгельма і Юр’я (Ежы).

Муж 1‑й: 1610, ЯН ОКУНЬ, мар­ша­лок Вол­ко­вый­ско­го повета,

Дети: Гальш­ка.

Муж 2‑й: 1619, КРИШТОФ СТЕТ­КЕ­ВИЧ, сын сын Віль­гель­ма, пад­ка­мо­рыя Браслаўска­га, і Ган­ны з Агін­скіх Стэц­кеві­чаў. (2° кня­зёў­на Кры­сты­на Друц­кая Сакалін­ская, каш­та­лян­ка Полацкая)
Дети: Віль­гельм і Юрий (Ежы).
47 ARD z . X, sygn. 157.
48 Ibid., sygn. 159.
49 Ibid., sygn. 158.
50 Ibid., sygn. 162.
51 Najwięcej informacji o dobrach gnieźnieńskich przynoszą akta procesu Zofii z Kroszyń­skich Okuniowej z Abramem Hoszkiewiczem, arendarzem gnieźnieńskim, ibid., sygn. 170.
52 Ibid., sygn. 171, 172.
53 Ibid., sygn. 161.
54 Zestawienie ukazuje zasadzki czyhające na historyka, który wykorzystuje spisy rucho.mości sporządzane do różnych celów (najczęściej z powodu śmierci właściciela). Szerzej na ten temat zob. A. Pośpiech, Pułapka oczywistości. Pośmiertne spisy ruchomości szlachty wielkopolskiej z XVII wieku, Warszawa 1993, s. 143. Digitalizacja i
56 ARD z . X, sygn. 171.
57 Ibid.
58 Ibid., sygn. 163.
59 Ibid., sygn. 155, testament zachował się w wypisie z akt ziemskich wołkowyskich z 24 V 1617 r., sporządzonym na prośbę Zofii z Kroszyńskich Okuniowej.
60 AGAD, Nabytki oddziału III, akta niesygnowane.
61 Por. G. Błaszczyk, Chryzostom Wołodkiewicz — zapomniany pisarz i jego testament, „Lituano-Slavica Posnaniensia. Studia Historica”, t. 3, Poznań 1989, s. 203–232.

36/30. КНЯЖ­НА N ПЕТ­РОВ­НА КРО­ШИН­СКАЯ (1570?)

2Д:Петр.Ив.

~ АЛЕК­САНДР ТЫШКЕВИЧ

XIV генерація від Рюрика

37/33. КН. КАРОЛЬ ЮРИЙ ЮРЬЕ­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1634,†1669),

podkomorzym wendeński; podkomorzy brasławski (1665–67), 1С:Юр.Петровича.
w 1648 podpisał się pod elekcją Jana Kazimierza.

После смер­ти име­ния Рокиш­ки, Кама­д­жай, Тар­на­ва, Веде­риш­ки, Онуш­ки и Акни­ста, Юрия Кази­ми­ра Кро­шин­ско­го оста­вил малень­ких детей, их нахо­ди­лись под опе­кой. В каче­стве опе­ку­нов были назна­че­ны род­ствен­ни­ки Кро­шин­ской епи­скоп Вой­ны и Весе­лов­ский. Криштоф Весе­лов­ский нена­дол­го арен­до­вал усадь­бу Рокишки.
В биб­лио­те­ке Ака­де­мии наук нахо­дит­ся копия пись­ма напи­са­но­го кня­зем Кро­шин­ским сыну, направ­лен­но­го в коро­лев­ский воен­ный лагерь под Смо­лен­ском. В отрыв­ке не ука­зы­ва­ет­ся, какой Кро­шин­ский напи­сал сво­е­му сыну эти сове­ты. Мож­но пред­по­ло­жить, что это сове­ты Кази­ми­ра Кро­шин­ско­го сыну Каро­лю Юрию. В 1632 году На дан­ный момент в Смо­лен­ске про­хо­ди­ла вой­на с уча­сти­ем сил Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го, кото­рые окру­жа­ли Смо­лен­ский замок. Король Вла­ди­слав Ваза отпра­вил­ся в воен­ный лагерь. В ходе сво­е­го уча­стия в войне армия Речи Поспо­ли­той в 1633 году пре­одо­лел сопро­тив­ле­ние и защи­ту Смо­лен­ска. Кро­шин­ский, мож­но пред­по­ло­жить, что это уже ста­рый и боль­ной Юрий Кази­мир, послал к цар­ско­му лаге­рю еще моло­до­го и неопыт­но­го сына Каро­ля Юрия. Он напи­сал сво­е­му сыну, что, когда он при­дет в цар­ский лагерь, он отдаст пись­мо отца и объ­яс­нит, поче­му он сам не мог при­е­хать. Отец при­ка­зал ему попро­сить пра­ви­те­ля под­дер­жать моло­до­го и еще не опыт­но­го дво­ря­ни­на, что­бы исполь­зо­вать его для необ­хо­ди­мых услуг. Кро­шин­ский при­звал немед­лен­но выпол­нять при­ка­зы коро­лей. Моло­дой чело­век отно­си­тель­но долж­ност­ных лиц Коро­ны и Вели­ко­го кня­же­ства, наи­бо­лее близ­ким к пра­ви­те­лю, вести себя очень почти­тель­но, все­гда пока­зы­вать бла­го­че­стие, что­бы защи­тить честь, во избе­жа­ние блу­да, пьян­ства, азарт­ных игр, пони­ма­ние цен­но­стей и чести литов­ско­го наро­да, его рода и родителей.

Есть мно­го изве­стий о Каро­ле Юрие Кро­шин­ском. Этот хозя­ин Роки­шек пород­нил­ся вме­сте с стар­шим Купиш­ки­сом Виль­гель­мом Тизен­ха­у­зом, чья дочь ста­ла женой Кро­шин­ско­го. В 1633 или 1634 Кароль Юрий Кро­шин­ский отдал сво­е­му тестю в арен­ду за 12 тысяч золо­тых (зло­тых) усадь­бу Рокиш­ки. По это­му пово­ду в 1634 году был состав­лен инвен­тарь этой усадь­бы, кото­рый в иссле­до­ва­ни­ях и лите­ра­ту­ре о Рокиш­ках было дано имя инвен­та­ря Венд­ра­гов­ско­го 69. Хотя о самом Вен­гра­дов­ском ниче­го не извест­но, текст инвен­та­ря пока­зы­ва­ет, что он был осто­ро­жен, пре­по­чи­тал писать живо­пис­но, даже исполь­зуя посло­ви­цы и срав­не­ния. К сожа­ле­нию, в XIX веке пере­пис­чи­ки, пере­пи­сы­вая текст это­го доку­мен­та в сте­но­грам­мы, оста­ви­ли серьез­ные пробелы.
В 1657 пад час вай­ны ВКЛ с Моск­вой 1654–1667 г. коман­до­вал хоругвой кон­ни­цы (120 чел.). 1658, Sprawa Krzysztofa Chłusewicza sędziego wojskowego z Karolem Jerzym Kroszyńskim i pomocnikami jego o zabicie Stanisława Bowgiłły pisarza skarbowego komory rakiskiej 70. В 1664 Кароль Юрий Кро­шин­ский дал в арен­ду на десять лет поме­стье Рокиш­ки Кри­сто­фу Поппу за 90 тысяч золотых.

В нача­ле вес­ны 1667 Кароль Юрий Кро­шин­ский напи­сал заве­ща­ние (testament 23.04.1667, aktykowany 30 t.m.). Он попро­сил жену о погре­бе­нии сво­е­го тела в церк­ви Рокиш­ки, в часовне, кото­рое долж­но быть рас­по­ло­же­но у вхо­да в цер­ковь, где был алтарь с рас­пя­ти­ем. Для это­го он назна­чил 1200 зло­тых. Он при­ка­зал пере­не­сти тела роди­те­лей туда же. На похо­ро­нах долж­ны быть люди в скром­ных оде­я­ни­ях без укра­ше­ний, наря­див тело Бер­нар­ди­на Аби­та. Жене запи­сал 40 000 зло­тых, для сво­их доче­рей Гальш­ки и Кате­рине 20 000 золо­тых и дра­го­цен­ные кам­ни. Опе­ку­на­ми детей Кро­шин­ско­го назна­че­ны были Юрий Кароль Гле­бо­вич, Алек­сандр Нару­ше­вич, канц­лер Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го, епи­скоп Готард Тизен­ха­уз и тесть Виль­гельм Тизен­ха­уз. Кароль Юрий Кро­шин­ский, поми­мо выше­упо­мя­ну­тых доче­рей, оста­вил трех сыно­вей: Пет­ра, Ада­ма и Кази­ми­ра. После смер­ти Каро­ля Юрия Кро­шин­ско­го Ели­за­ве­та Тизен­гауз вышла повтор­но замуж за ста­ро­ду­бин­ско­го ста­ро­сту Кази­ми­ра Кер­ла. Это была уже не моло­дая жен­щи­на. В 1673. и 1675 она уже напи­са­ла два заве­ща­ния. Сыно­вья поня­ли, что, под­пи­сав вто­рую зааве­ща­ние, у мате­ри не было памя­ти и боль­ше не гово­ри­лось. Она попро­си­ла похо­ро­нить себя око­ло пер­во­го мужа и что на похо­ро­нах долж­ны быть 30 свя­щен­ни­ков и так­же нищие со све­ча­ми. Она пожерт­во­вал день­ги церк­ви в Рокиш­ках, Часовне Сою­зов и фран­цис­кан­ско­му мона­сты­рю в Виль­но. Для ее вто­ро­го мужа, Кер­ло, она назна­чи­ла 16 тысяч, сыно­вья от пер­во­го бра­ка Пет­ру, Кази­ми­ру и Ада­му — 4 тыся­чи золо­та для каж­до­го, ее доче­рям Гальш­ке и Кате­рине — то же самое. Но через два года во вто­ром заве­ща­нии, она изме­ни­ла выше­упо­мя­ну­тые сум­мы денег. Петр Кро­шин­ский не при­знал вто­рое заве­ща­ние мате­ри закон­ным. Он забрал мно­го мате­рин­ских вещей из Кама­аи. Он подал апел­ля­цию в Три­бу­нал, и потом это дело пере­шло в Судеб­ный суд. Каким было реше­ние это­го суда неизвестно.

Жена: ЕЛИ­ЗА­ВЕ­ТА ТИЗЕН­ГАУЗ 1652, дочь Vilhelmas Tyzenhauzas h. Buivolas и Katarzyna Ciechomska h. Wąż. starościanka kupiska, 2v. Aleksandrowa Janowa Kierdejowa, cześnikowa oszmiańska, 3v. Kazimierzowa Józefowa Kierłowa, marszałkowiczowa starodubowska.

39/33. КНЖ. ЕЛЕ­НА ЮРЬЕВ­НА КРОШИНСКАЯ

мона­хи­ня

40/33. КНЖ. ГАЛЬШ­КА ЮРЬЕВ­НА КРО­ШИН­СКИЙ (1670?)

Д:Юр.Петр

~ КАЗИ­МИР КОЗЕЛ-ПОКЛЕВ­СКИЙ, podkomorzy Wendeński.

XXV генерація від Рюрика

38/33. КН. ПЕТР ЮРИЙ ЮРЬЕ­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1652,† 1679)

под­ко­мо­рий Брац­лав(). 2С:Юр.Петр.
Герб

Кароль Юрий Кро­шин­ский, поми­мо выше­упо­мя­ну­тых доче­рей, оста­вил трех сыно­вей: Пет­ра, Ада­ма и Кази­ми­ра. После того, как она ста­ли вдо­вой, их мать вышла повтор­но замуж за ста­ро­ду­бин­ско­го ста­ро­сту Кази­ме­жа Кер­ра. Это была уже не моло­дая жен­щи­на. В 1673. и 1675 она уже напи­са­ла два заве­ща­ния. Сыно­вья поня­ли, что, под­пи­сав вто­рую зааве­ща­ние, у мате­ри не было памя­ти и боль­ше не гово­ри­лось. Она попро­си­ла похо­ро­нить себя око­ло пер­во­го мужа и что на похо­ро­нах долж­ны быть 30 свя­щен­ни­ков и так­же нищие со све­ча­ми. Она пожерт­во­вал день­ги церк­ви в Рокиш­ках, Часовне Сою­зов и фран­цис­кан­ско­му мона­сты­рю в Виль­но. Для ее вто­ро­го мужа, Кере­лы, она назна­чи­ла 16 тысяч, сыно­вья от пер­во­го бра­ка Пет­ру, Кази­ми­ру и Ада­му — 4 тыся­чи золо­та для каж­до­го, ее доче­рям Гальш­ке и Кате­рине — то же самое. Но через два года во вто­ром заве­ща­нии, она изме­ни­ла выше­упо­мя­ну­тые сум­мы денег. Петр Кро­шин­ский не при­знал вто­рое заве­ща­ние мате­ри закон­ным. Он забрал мно­го мате­рин­ских вещей из Кама­аи. Он подал апел­ля­цию в Три­бу­нал, и потом это дело пере­шло в Судеб­ный суд. Каким было реше­ние это­го суда неизвестно
1677, Sprawa przełożonej franciszkanek wileńskich Tyszkiewiczówny z Piotrem, Jerzym, Adamem i Kazimierzem Kroszyńskimi o złotych polskich 600 należnych mniszce Eleonorze Sienkiewicz 71.

~ ELŻBIETĄ MARYĄ БУДБЕРГ.

41/38. КН. АДАМ ЮРЬЕ­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1679)

кн. (1679) в 1679 помещ. 1С:Петр.Юр.Петр-ча. 1691–1693 Sprawy procederowe Kroszyńskich z różnymi osobami. Sprawa Heleny Adamowej Kroszyńskiej i jej syna Józefa z Janem Janowskim i Dąbrowskimi o sumy pieniężne 72.

Najstarszy opis Sużan jaki znalazłem pochodzi z roku 1686. Majątek Sużany należał wówczas do kniazia Adama Kroszyńskiego i został puszczony w zastaw na okres 3 lat dla Eleonory Danilewiczowej (w późniejszych latach takim samym sposobem dworem władali Bronisz i Piotr Ligucki). A więc ów inwentarz: «Naprzód budynek przede dworem od przyjazdu z Wilna. Kaplica stara w sadzie z ołtarzem porządnym, z ławkami, z chórem, krzyżami dwoma żelaznemi na wierzchu. Wrota wielkie nowe z przyjazdu gościńca wileńskiego, przeciwko których prosto przez podwórze idąc rum (...) Po końcu tego budynku wrota wielkie nowe gontami kryte z przyjazdu od boru, to jest od Rakiszek. U tych wrot kuchenka z sienią dranicami kryta z pomostem drewnianym, od tej kuchenki nad jeziorem piwnica murowana z cegieł». Przy dworze był folwark. Dokument podaje, że większość budynków dwornych i folwarcznych było w toku budowy lub dopiero co ukończone. To podsuwa myśl, że Sużany mocno ucierpiały po «najeździe moskiewskim» roku 1655, więc wszystko trzeba było odbudować od podstaw. Tylko kaplica została określona jako stara, można więc sądzić, że została zbudowana na przełomie XVI — XVII wieków. Interesująca jest informacja o mieszkańcach ówczesnego majątku sużańskiego. Część z podanych niżej wsi istnieje dotychczas, inne zaś powstały jedynie na stronicach historii. Do majątku Sużany w roku 1686 należały wieś Posadniki (żyją: Kozłowski, Czunielis, Kowal, Owczyna, Król, Statulanis, Bananis, Szwiec), wieś Pawlukany (Borowski, Ławiński, Kierulis, Gudanis), wieś Apanasy (Ławiński, Kukiełka), Botwiniszki (Muczynka, Hronowski, Łowczus, Jaczelis), Barany (Bołtuszko, Auksztawartis, Kulesza, Baranowski, Jastrzębski), Jawciewory (Jawcieworys, Krzywonos, Miszkinis), Rakszany (Wasarys, Garnalis, Wanags, Ciwiński, Kirpie, Warna), Giejdany (Nakas, Rymkielis, Kolęda, Gudanis, Obrezka, Popielicki) oraz inne mniejsze miejscowości takie jak: Sulpiszki, Giedrojcie, Borzdzinny. Prócz budynków, wsi i włościan do dworu należały i 4 jeziora — Zławkielis (małe jeziorko koło dworu), Ilgis, Przewałka (koło Sapieżyszek), Bałtekas (koło wsi Biekiepury).

Жена: Еле­на Woynianka Jasieniecka, доч­ка Юрия.

42/38. КН. КАЗИ­МИР ЮРЬЕ­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (1679)

кн. (1679) в 1679 помещ. 2С:Юр.Петр-ча.

ГАЛЬШ­КА

КАТЕ­РИ­НА

XXVI генерація від Рюрика

43/41. КН. ЮЗЕФ АДА­МО­ВИЧ КРО­ШИН­СКИЙ (†1715)

1691–1693 Sprawy procederowe Kroszyńskich z różnymi osobami. Sprawa Heleny Adamowej Kroszyńskiej i jej syna Józefa z Janem Janowskim i Dąbrowskimi o sumy pieniężne [AGAD 1/351/0/5/E 602].
Послед­ний вла­де­лец Роки­шек из семьи Крошинских,князь Юзеф Кро­шин­ский, запи­сал в 1715 году все иму­ще­ство, при­над­ле­жа­щее его отцу и мате­ри (в слу­чае смер­ти) Тизен­гау­зу. Он был убит на дуэ­ли во вре­мя Кон­фе­де­ра­ции и вла­де­ния Кро­шин­ских — Рокиш­ки, Naujadvaris, Аук­шта­д­вар, Kamajai, Vederiškė, нахо­дя­щи­е­ся вокруг Виль­ню­са — доста­лись семье Яна Тизенхауза.

Лица не попавшие в роспись:

Кро­шин­ский Алек­сандр кн. (14?) <Род кнзя Васи­лиа Крошинска>
Кро­шин­ский Андрей кн. (14?) <Род кнзя Васи­лиа Крошинска>
Кро­шин­ский Борис кн. (14?) <Род кнзя Васи­лиа Крошинска>
Кро­шин­ский Вла­ди­мир кн. (14?) <Род кнзя Васи­лиа Крошинска>
Кро­шин­ский Миха­ил кн. (14?) <Род кнзя Васи­лиа Крошинска>
Кро­шин­ский Фео­до­сий Кон­стан­ти­но­вич Дубен­ский? кн. (1513-до) помещ. 1С:Конст.Фед. ДУБЕН­СКИЙ. :Анна.Ив. КОШКА.

Черновик.

Kniehini Hanna Wasilewa Kroszyńska ma sprasve z Iliniczem w 1510 r., a z Hankowiczem w 1541 r. (ML 31 i 43).
W 1547 roku dworzanie kniaziowie Iwan i Jan Timofiejewicze Kroszyńscy przedstawili, że król Zygmunt pożyczył od ich ojca, kniazia Timofieja Filipowicza Kroszyńskiego, okolniczego smoleńskiego. 400 kóp lit. i zapisał takowe na Rakiszkach; dobra te nadał im Zygmunt August prawem lennem (ML 60 i 62).

Кня­зья Кро­шин­ские, лишив­шись вла­де­ний, не бро­си­ли служ­бу вели­ко­му кня­зю литов­ско­му. Вско­ре они полу­чи­ли новые вла­де­ния и тоже воз­ле гра­ни­цы (в рай­оне р. Угры): Зало­ко­нье, Вол­ста [Ниж­няя], Клы­пи­но, Незди­ло­во, Чар­па, Головичи{716}. Одна­ко уже в 1494 г. пере­чис­лен­ные воло­сти фигу­ри­ро­ва­ли в соста­ве вла­де­ний кня­зя Семе­на Федо­ро­ви­ча Воро­тын­ско­го — пере­беж­чи­ка на мос­ков­скую сто­ро­ну (в 1492 г.){717}. Прав­да, мос­ков­ские бояре усту­пи­ли пере­чис­лен­ные воло­сти ВКЛ{718} и до сле­ду­ю­щей вой­ны 1500–1503 гг. они нахо­ди­лись в соста­ве ВКЛ. После 1500 г. Кро­шин­ские окон­ча­тель­но поте­ря­ли свои вла­де­ния. Лишив­шись земель, они полу­чи­ли в Смо­лен­ске выгод­ную долж­ность каз­на­чея (Кон­стан­тин Федо­ро­вич — в 1506 г., Тимо­фей Филип­по­вич — в 1507–1508 гг.). Тимо­фей Филип­по­вич был спо­со­бен за соб­ствен­ные день­ги при­об­ре­тать вла­де­ния (в 1507 г. состо­я­лось под­твер­жде­ние куп­ли им у смо­лен­ской бояры­ни Ори­ны «дел­ни­цы села ее отчизного»{719}). Харак­тер­но, что князь Кон­стан­тин Федо­ро­вич Кро­шин­ский полу­чил двор Дуб­но в Город­нен­ском пове­те «до очиш­че­нья отчиз­ны его в Смоленску»{720}. По тек­сту под­твер­жде­ния на двор Дуб­но, узна­ем, что у кня­зя Кро­шин­ско­го «име­не­и­ца его оста­ли ся вбо­гие око­ло Смо­лен­ска, ино тые име­не­и­ца от непри­я­те­ля жо на корень скаженны»{721}.
Таким обра­зом, кня­зья Кро­шин­ские, несмот­ря на уда­ры судь­бы, оста­лись надеж­ны­ми под­дан­ны­ми вели­ко­го кня­зя литов­ско­го. Не извест­но ни одно­го слу­чая их пере­хо­да на мос­ков­скую сторону.
Кро­шин­ские кня­зья вла­де­ли воло­стя­ми Теши­но­ви­чи (Теши­но­во), Сукром­на (Сукро­ма), Оль­ховец, Над­славль, Лела, Отъ­ез­дец (Отъ­езд), веро­ят­но, с само­го нача­ла XV в., то есть со вре­ме­ни при­со­еди­не­ния Вязь­мы к ВКЛ. Появ­ле­ние на самом краю госу­дар­ства выход­цев из его глубины{722} не может быть слу­чай­ным. Пере­да­ча погра­нич­ных земель кня­зьям Кро­шин­ским под­ра­зу­ме­ва­ла их забо­ту об обо­роне восточ­ной гра­ни­цы ВКЛ. Впро­чем, с этой зада­чей Кро­шин­ские не справились.
До недав­не­го вре­ме­ни попы­ток опре­де­ле­ния места вот­чи­ны кня­зей Кро­шин­ских не дела­лось. М.К. Любав­ский неопре­де­лен­но заме­тил, что они лежа­ли по сосед­ству с можайскими{723}. То же самое писал Я. Натан­сон-Лес­кий («…na mozajskiem pograniczu wlos’cmi kn. Kroszy’nskich»){724}. Такой вывод мож­но сде­лать, обра­тив­шись к посоль­ским кни­гам, в кото­рых мос­ков­ская сто­ро­на заяв­ля­ла, что «ино те места, ска­зы­ва­ют, издав­на тянут к Можай­ску к наше­му вели­ко­му княж­ству Мос­ков­ско­му» (име­лись в виду воло­сти кня­зей Крошинских){725}.
Неко­то­рые погра­нич­ные воло­сти ВКЛ дей­стви­тель­но появи­лись в чис­ле можай­ских (в духов­ной гра­мо­те Ива­на III)[130], но вла­де­ний кня­зей Кро­шин­ских сре­ди них не было. Толь­ко посте­пен­но, в доку­мен­тах XVI в. иско­мые воло­сти нача­ли про­яв­лять себя. Неко­то­рые из них обна­ру­жи­лись в соста­ве твер­ских уез­дов, в част­но­сти, сре­ди холм­ских воло­стей и станов.
К сере­дине XVII в. Холм дав­но поте­рял свой уезд­ный ста­тус, а все его воло­сти сли­лись в одну — Холм Ста­риц­ко­го уезда{726}. А сто­ле­ти­ем рань­ше сре­ди холм­ских зна­чи­лись: Ста­рый и Новый Оуезд (Отъ­езд?), Кри­вой Холм, Носи­лов, Дер­жа и Жижнен{727}. В перечне мож­но уга­дать одну из воло­стей кня­зей Кро­шин­ских — Отъ­езд. Позд­ней­шую волость Холм раз­де­ля­ла на север­ную и южную (мень­шую) части р. Дер­жа (пра­вый при­ток Вол­ги). Вдоль ее тече­ния сле­ду­ет поме­стить волость Дер­жу XVI в. Оче­вид­но, южнее рас­по­ла­га­лась волость Отъ­езд (к 1530 г. рас­па­лась на две — Ста­рый и Новый, воз­мож­но, за счет осво­е­ния неза­ня­тых земель).
Волость Отъ­езд мог­ла захва­ты­вать ниж­нее тече­ние лево­го при­то­ка Дер­жи Сукром­ли. Вокруг послед­ней в сере­дине XVII в. лежа­ли зем­ли Вер­хов­ско­го ста­на Ста­риц­ко­го уез­да, а Сукро­мен­ский стан того же уез­да нахо­дил­ся запад­нее, совер­шен­но не затра­ги­вая тече­ния реки, от кото­рой, оче­вид­но, полу­чил название[131]. Южнее или даже юго-восточ­нее Вер­хов­ско­го ста­на, уже в Можай­ском уез­де в сере­дине XVII в. суще­ство­вал стан Отвоц­кий и Сукроменский{728}.[132] Таким обра­зом, пер­во­на­чаль­ная тер­ри­то­рия воло­сти Сукром­ны долж­на быть состав­ле­на из двух ста­нов Ста­риц­ко­го уез­да (Вер­хов­ско­го и Сукро­мен­ско­го) и части ста­на Можай­ско­го уез­да (Отвоц­ко­го и Сукро­мен­ско­го). Воз­мож­но, и дру­гие сосед­ние ста­ны, напри­мер Семе­нов­ский (Ста­риц­ко­го уез­да), Ильин­ский (Можай­ско­го уез­да), когда-то были частью Сукром­ны. В XV в. это была доволь­но круп­ная волость, но с ред­ким насе­ле­ни­ем и крайне забо­ло­чен­ной мест­но­стью. В вер­хо­вье р. Сукром­ли еще в пер­вой поло­вине XIX в. сто­я­ла дерев­ня Сукром­ня или Б. Сукромня{729}.
По опи­са­нию 1520 г. в соста­ве уез­да Ново­го Горо­ди­ща (быв­ший Новый Горо­док, Хор­вач) уже суще­ство­ва­ли Вер­хов­ской, Сук­ро-мен­ской и Семе­нов­ской станы{730}, то есть к это­му вре­ме­ни волость Сукром­на уже мог­ла быть раз­де­ле­на. При­над­ле­жа­щи­ми соб­ствен­но Ново­му Город­ку, то есть искон­но твер­ски­ми, в спис­ке 1520 г. мож­но при­знать толь­ко стан Поретц­кой и волость Синюю, да и то с ого­вор­ка­ми. Стан Поретц­кой (Порец­кий) нахо­дил­ся вниз по тече­нию р. Дер­жи от Ново­го Город­ка, на севе­ро-запад от послед­не­го. По тако­му сво­е­му поло­же­нию он, несо­мнен­но, дол­жен был отно­сить­ся к отчине кня­зей Холм­ских (в нее вхо­ди­ли горо­да Холм и Новый Городок){731} и древ­ней Твер­ской зем­ле. А вот волость Синяя до XVI в. не фигу­ри­ро­ва­ла в чис­ле твер­ских. Более того, ее пер­вое упо­ми­на­ние в духов­ной гра­мо­те Ива­на III 1504 г. может сви­де­тель­ство­вать о новизне при­со­еди­не­ния как ее, так и воло­сти Олеш­ни, к уде­лу кня­зя Андрея Ива­но­ви­ча: «Хол­мъ­ских вот­чи­ну, Холмъ и Новой горо­док, да воло­сти Олеш­ню, да волость Синюю, и иные воло­сти, и пути, и села, со все­ми пошлинами…»{732} Впро­чем, Олеш­ня — древ­няя твер­ская волость, извест­ная с 1285 г.{733}. Сле­ду­ет при­знать тако­вой и волость Синюю, посколь­ку ника­ких дан­ных об иной ее при­над­леж­но­сти нет. Может быть, Олеш­ня и Синяя до нача­ла XVI в. отно­си­лись к Зуб­цо­ву, а после их при­да­ли к ново­му мос­ков­ско­му уде­лу. Отсю­да и их выде­ле­ние в гра­мо­те 1504 г.
Плот­ный кон­такт твер­ских воло­стей с быв­ши­ми литов­ски­ми и после­ду­ю­щее их сли­я­ние в одну боль­шую волость Холм хоро­шо иллю­стри­ру­ет ситу­а­цию сов­мест­но­го литов­ско-твер­ско­го вла­де­ния в зоне погра­ни­чья, извест­ную по доку­мен­там XV в. Обшир­ная волость Сукром­на в XVI-XVII вв. пре­тер­пе­ла силь­ные транс­фор­ма­ции. Ее часть после захва­та в 80‑х гг. XV в. со сто­ро­ны удель­но­го кня­зя Андрея Васи­лье­ви­ча так и оста­лась в соста­ве Можай­ско­го уез­да. Но основ­ная тер­ри­то­рия посту­пи­ла в рас­по­ря­же­ние ново­яв­лен­ных Ста­риц­ких князей.
Южнее Сукром­ны, в рай­оне р. Яузы (пра­вый при­ток Гжа­ти), рядом с Ино­чью (левый при­ток Моск­вы) в сере­дине XVII в. еще уга­ды­вал­ся стан Теши­нов и Заго­рье Можай­ско­го уез­да (его тер­ри­то­рия была силь­но разо­ре­на в Смут­ное время){734}. В нем сли­лись две древ­ние воло­сти, одна из кото­рых при­над­ле­жа­ла кня­зьям Кро­шин­ским (Теши­но­ви­чи), а дру­гая ста­ла извест­на бла­го­да­ря пере­да­че Дмит­ри­ем Дон­ским сыну Андрею по заве­ща­нию 1389 г. (можай­ская волость Загорье){735}. Логи­ка коло­ни­за­ци­он­но­го про­цес­са под­ска­зы­ва­ет, что волость Заго­рье воз­ник­ла на р. Иночь, как резуль­тат рас­се­ле­ния людей с восто­ка на запад со сто­ро­ны Мос­ков­ско­го кня­же­ства. Иночь близ­ко под­сту­па­ет к Яузе, по кото­рой с запа­да на восток шло осво­е­ние тер­ри­то­рий со сто­ро­ны волж­ских при­то­ков и рек Дне­пров­ско­го бас­сей­на, т.е. Смо­лен­ско­го кня­же­ства. Веро­ят­но, в водо­раз­де­ле бас­сей­нов рек Вол­ги и Оки (а он про­хо­дил как раз меж­ду Яузой и Ино­чью, а южнее — Гжа­тью с при­то­ка­ми и Моск­вой) и сфор­ми­ро­ва­лась гра­ни­ца меж­ду смо­лен­ски­ми (затем — литов­ски­ми) и мос­ков­ски­ми вла­де­ни­я­ми. Пред­став­ля­ет­ся в этой свя­зи, что ран­нее при­со­еди­не­ние к Москве Можай­ска из соста­ва Смо­лен­ско­го кня­же­ства (1303 г. или даже конец XIII в.){736} было обу­слов­ле­но не толь­ко поли­ти­че­ски­ми собы­ти­я­ми, но и есте­ствен­ным тяго­те­ни­ем тер­ри­то­рии вокруг верх­не­го тече­ния р. Моск­вы к Севе­ро-Восточ­ной Руси. Судя по все­му, до кон­ца XV в. даже сооб­ще­ние меж­ду Можай­ской зем­лей и цен­тра­ми т.н. Запад­ной Руси[133] не было нала­же­но: реки воло­ка­ми не соеди­ня­лись, а сухо­пут­ные доро­ги шли в обход (Москва — Волок Лам­ский — Зуб­цов — Рже­ва, Москва — устье р. Угры — Вязь­ма). Пря­мая доро­га (Москва — Можайск — Вязь­ма) еще не функционировала{737}.
Еще одной погра­нич­ной можай­ской воло­стью, извест­ной по духов­ной гра­мо­те Дмит­рия Дон­ско­го, были Пне­ви­чи. Заго­рье было креп­ко с ней свя­за­но и, воз­мож­но, выде­ли­лось из ее соста­ва (упо­мя­ну­то как «Пне­ви­чи с Загорьем»){738}. В сере­дине XVII в. опре­де­ля­лось лишь при­бли­зи­тель­ное место Пне­ви­чей — в вер­хо­вье р. Рузы (левый при­ток р. Моск­вы), к восто­ку от Отвоц­ко­го и Сукро­мен­ско­го стана{739}. Сле­до­ва­тель­но, Заго­рье нахо­ди­лось к югу от Пневичей.
Воло­сти Пне­ви­чи и Заго­рье долж­ны были быть силь­но уда­ле­ны от осво­ен­ных в пери­од позд­не­го Сред­не­ве­ко­вья земель. По архео­ло­ги­че­ским дан­ным, лишь немно­гим далее устья Ино­чи рас­про­стра­ня­лись памят­ни­ки, отно­ся­щи­е­ся к пери­о­ду XIV в. и позд­нее (сели­ще Глядково){740}. Фор­по­стом мос­ков­ской вла­сти на запа­де Мос­ков­ско­го кня­же­ства являл­ся Туш­ков Горо­док (у пра­во­го бере­га р. Москвы){741}. Такое рас­про­стра­не­ние мос­ков­ских вла­де­ний вплоть до кон­ца XV в. пол­но­стью соот­вет­ству­ет заяв­ле­нию С. Гер­бер­штей­на, о том, что «во вре­ме­на Витоль­да вла­де­ния госу­да­рей мос­ков­ских про­сти­ра­лись на пять-шесть миль за Можайск»{742}.[134]
Сли­я­ние воло­стей Теши­но­ви­чи и Заго­рье в один стан под­ра­зу­ме­ва­ет их близ­кое сосед­ство. Одна­ко пред­став­ля­ет­ся, что в XV в. их раз­де­ля­ло боль­шое про­стран­ство неза­ня­той зем­ли, попа­дав­шей на вол­го-окское меж­ду­ре­чье. Воз­мож­но, лишь разо­ре­ния пери­о­дов Ливон­ской вой­ны и Смут­но­го вре­ме­ни заста­ви­ли объ­еди­нить столь раз­лич­ные по исто­ри­че­ским судь­бам и место­по­ло­же­нию мас­си­вы земель.
Теши­но­ви­чи, види­мо, зани­ма­ли часть тече­ния р. Яузы, а еще южнее была рас­по­ло­же­на еще одна волость кня­зей Кро­шин­ских — Лела. Ее сре­до­то­чи­ем, оче­вид­но, была р. Оле­ля (на плане Гене­раль­но­го меже­ва­ния кон­ца XVIII в. — Ляля), левый при­ток Яузы{743}.
Опре­де­лить место­по­ло­же­ние воло­стей Над­славль и Оль­ховец, к сожа­ле­нию, не уда­ет­ся. Воз­мож­но, их сле­ду­ет искать в пусту­ю­щем про­стран­стве меж­ду Фомин­ско-Бере­зуй­ским кня­же­ством и извест­ны­ми воло­стя­ми кня­зей Крошинских.
К сожа­ле­нию, дан­ные архео­ло­гии не могут помочь при лока­ли­за­ции вла­де­ний кня­зей Кро­шин­ских. Немно­гие извест­ные сели­ща и горо­ди­ща в рас­смат­ри­ва­е­мом реги­оне труд­но сопо­ста­вить с цен­тра­ми воло­стей (горо­ди­ща древ­не­рус­ско­го вре­ме­ни Спас­ское, Горо­док, горо­ди­ще XI-XVII вв. Кар­ма­но­во). Иссле­до­ван­ных и обо­зна­чен­ных на кар­те архео­ло­ги­че­ских памят­ни­ков на гра­ни­цах трех обла­стей (Твер­ской, Смо­лен­ской и Мос­ков­ской) крайне мало. Воз­мож­но, буду­щие иссле­до­ва­ния дадут свои результаты.
Итак, воло­сти кня­зей Кро­шин­ских зани­ма­ли про­стран­ство на восток от р. Гжать (при­ток Ваз­у­зы) по обе­им сто­ро­нам Яузы (пра­вый при­ток Гжа­ти). При­мер­но через вер­хо­вье Яузы парал­лель­но Гжа­ти про­хо­ди­ла литов­ско-мос­ков­ская гра­ни­ца, точ­ное опре­де­ле­ние кото­рой невоз­мож­но из-за недо­ста­точ­но­сти све­де­ний источ­ни­ков. Кня­зья Кро­шин­ские, пер­во­на­чаль­но обла­дав­шие каки­ми-то име­ни­я­ми в цен­траль­ной части ВКЛ, после 1403–1404 гг. полу­чи­ли на новых рубе­жах госу­дар­ства, веро­ят­но, зна­чи­тель­но более круп­ные вла­де­ния. Пред­по­ло­жи­тель­но, мос­ков­ские осво­ен­ные зем­ли дол­гое вре­мя не под­хо­ди­ли вплот­ную к их воло­стям. Но когда это, нако­нец, про­изо­шло, мос­ков­ская власть ста­ла рас­про­стра­нять­ся далее. Король поль­ский и вели­кий князь литов­ский Кази­мир не смог орга­ни­зо­вать обо­ро­ну земель сво­их под­дан­ных. Вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских нахо­ди­лись на зна­чи­тель­ном уда­ле­нии от основ­но­го мас­си­ва осво­ен­ных земель ВКЛ, поло­же­ние их обла­да­те­лей было нена­деж­ным, что и под­твер­ди­лось в самом нача­ле мос­ков­ско-литов­ской кон­фрон­та­ции в 1486 г. — кня­зья были попро­сту сме­те­ны с тех мест, кото­рые «деди и отци их дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчине»{744}.

1‑я жена Семе­на Кми­ты, она же мать Фило­на Кми­ты, была доче­рью кня­зя Ива­на Фил­ли­по­ви­ча Кро­шин­ско­го (гер­ба соб­ствен­но­го » Кро­шин­ский» см. у Бонец­ко­го, Т.12, стр. 323 и и изоб­ра­же­ние это­го гер­ба здесьhttps://ru.wikipedia.org/wiki/...%84ski.svg) и кня­ги­ни Ган­ны Буй­ниц­кой гер­ба ...? (Вольф, стр. 189).

О суще­ство­ва­нии в то вре­мя фоль­вар­ка Кай­шов­ка и име­ния Оста­шин сви­де­тель­ству­ет при­ви­лей коро­ля Алек­сандра, дан­ный им спу­стя 2 года кня­зю Филип­пу Кро­шин­ско­му 7 авгу­ста 1504 года на пра­во веч­но­го вла­де­ния. Поз­же, в 1540 году, тата­ры Кен­ко­ви­чи про­да­ли род­ствен­ни­це кня­зя Кро­шин­ско­го Анне Васи­льевне 7 служб (семей) из дерев­ни Кай­шов­ка с зем­ля­ми в раз­ных местах. Анна была заму­жем за вла­дель­цем Оста­ши­на Яном Бака. После ее смер­ти в 1579 г. дру­гая Анна Даш­ков­на из Кро­шин­ских вла­де­ла Оста­ши­ном и Кайшовкой.
Читать ста­тью пол­но­стью на пор­та­ле «СБ»: http://​www​.sb​.by/​o​b​s​h​c​h​e​s​t​v​o​/​a​r​t​i​c​l​e​/​k​a​y​s​h​o​v​k​a​-​s​k​v​o​z​-​p​r​i​z​m​u​-​i​s​t​o​r​i​i​.​h​tml

Из копий доку­мен­тов Роки­шек мы зна­ем, что в 1632 году во вре­ме­на того же Юрия Кро­шин­ско­го горо­жане Роки­шек и кре­стьяне близ­ле­жа­щих дере­вень ата­ко­ва­ли жите­лей Кама­д­жая. Год спу­стя Кро­шин­ский напал в Рокиш­ках на дра­гу­нов, послан­ных гет­ма­ном, что­бы отнять зер­но охра­ня­е­мой армии в поме­стье и выгнал их из горо­да. В 1657 сам Кро­чин­скис, попал в беду с Plateriai на арен­до­ван­ных особ­ня­ках, был пора­жен напа­де­ни­ем швед­ских сол­дат под руко­вод­ством Платера.

.

В 1687 Рокиш­ка­ми вла­дел Адам Кро­шин­ский. За 100 тысяч золо­тых он обес­пе­чил Рокиш­кис Аукс­ва­д­ва­ри­сом и Науд­жа­ва­ри­сом жене Елене Вай­най­те Еси­нев­ской. После смер­ти Ада­ма она вышла замуж за стар­ше­го Купиш­ки­са Джо­на Тизен­ха­у­за, кото­рый в 1695 году полу­чил усадь­бы Ада­ма: Рокиш­ки с Аук­шта­д­ва­ром и Науд­жа­ва­ром паливаркайс.

В 1715 сын Ада­ма Кро­шин­ско­го , и одно­вре­мен­но пасы­нок Джо­на Тизен­ха­у­за, Юзеф Кро­шин­ский все отец и мать управ­лять име­ни­я­ми сво­ей смер­ти в слу­чае напи­сал в семье Джо­на Tyzenhauz в каче­стве ком­пен­са­ции за оби­ды, что Юзеф отец Адам и дядя Кази­мир сде­лал отец Джо­на — Naugardukas неб­ных Сти­вен Тай­зен­ха­ус набег его Гли­тиш­кес недви­жи­мо­сти [19] , Поль­ская энцик­ло­пе­дия пишет, что Ада­ма и Кази­ми­ра Кро­шин­ских осу­ди­ли на ссыл­ку в 1683 году за сопро­тив­ле­ние судеб­ной вла­сти [20]. Воз­мож­но, эта депор­та­ция так­же была свя­за­на с напа­де­ни­ем на особ­няк Сте­фа­на Тизен­ха­у­за. Во вре­мя Кон­фе­де­ра­ции был убит Юзеф Кро­шин­ский. С его смер­тью семья Кро­шин­ских пре­сек­лась и подо­шло к кон­цу прав­ле­ние Рокишками.

2. Кин­жа­лы с усиками
Обзор исто­рии семьи Кошин­ских под­ни­ма­ет вопрос о том, как сле­ду­ет учи­ты­вать суще­ство­ва­ние и функ­ци­о­ни­ро­ва­ние это­го пле­ме­ни в окру­ге Рокиш­кис. Вопрос нелег­кий, пото­му что жизнь Krošinskis в Rokiškis доволь­но про­ти­во­ре­чи­ва. С одной сто­ро­ны, вели­кие кня­зья Лит­вы Алек­сандр, Жиги­ман­тас Сена­сис и Жиги­ман­тас Авгу­с­тас хоро­шо отзы­ва­лись о заслу­гах Кро­шин­ско­го для пра­ви­те­лей Лит­вы. Воз­мож­но, они виде­ли Пат­ри­о­та Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го в Тимо­фее, когда послед­ний не хотел под­чи­нять­ся ему после того, как он отдал свои усадь­бы Мас­кве. Может быть, вели­кие кня­зья Лит­вы сочув­ство­ва­ли дво­ря­нам, кото­рые при­шли из дворянства.

Как мы пом­ним, Жиги­ман­тас Сена­сис, учи­ты­вая досто­ин­ства Тимо­фея Кро­чин­ски­са для вели­ко­го кня­зя Алек­сандра, не поз­во­лил вла­стям Виль­но выгнать из Кро­шин­ских из поме­стья Рокиш­ки. Сигиз­мунд Август доба­вил усадь­бу Акни­сте к фер­мам Ива­на Кро­шин­ско­го. Прав­да, в усадь­бе пра­ви­те­лей Кро­шин­ский не полу­чил высо­ких долж­но­стей — мар­ша­ла, вое­вод­ства, касте­льо­нов­цев. Они долж­ны были выпол­нять услу­ги ниж­не­го уров­ня. Петр Кро­шин­ский назван в доку­мен­тах как намест­ник Пане­ве­жи­са, Юрий Кази­мер Кро­шин­ский — ста­ро­ста и бор­дель Интур­ке, Юзеф Кро­чин­скис — Тэн­джо­га­лос тихуну.

Труд­но судить о том, как Кро­шин­ский выра­щи­вал свои име­ния. Это не в их поль­зу, что поме­стье Рокиш­кес часто закла­ды­ва­лось для предо­став­ле­ния денег или сда­чи в арен­ду раз­лич­ным поме­щи­кам. Мы не зна­ем, когда Krošinskiai встре­ти­ли рефор­мы Уол­лов, в резуль­та­те чего кре­стьян из раз­ных мест, раз­бро­сан­ных усадь­бы, назы­ва­е­мых услуг, один-улич­ных сел и тем самым пол­но­стью кон­со­ли­ди­ру­ю­щее кре­пост­ни­че­ство. Даже в то вре­мя, когда Рокиш­кис кон­тро­ли­ро­вал ремес­ло, лен на этом участ­ке, rokisker Flachs, назы­вал­ся Crown, про­сла­вил­ся на риж­ском рын­ке. Но труд­но ска­зать, что повли­я­ло на лен про­цве­та­ние Рокиш­кис: забо­та о поме­щи­ков и кре­пост­ных интел­лект, тру­до­лю­бие, вдумчивость.

Тимо­фей Кро­шин­ский, кото­рый толь­ко что начал управ­лять поме­стьем Рокиш­ки, спо­рил с пас­то­ром Рокиш­кис­ко­го при­хо­да Йона­сом. Свя­щен­ник пожа­ло­вал­ся суду, что вла­де­лец не дает деся­ти­ну церк­ви и не поз­во­ля­ет пас­то­ру ловить рыбу в уса­деб­ных пру­дах. Прав­да, Сигиз­мунд в 1522 году не под­дер­жал при­тя­за­ния это­го пас­то­ра: если при­ход­ский фонд не нала­га­ет эти обя­зан­но­сти на арен­до­да­те­ля, нече­го тре­бо­вать. Позд­нее отно­ше­ния меж­ду поме­щи­ком и пас­то­ром улуч­ши­лись: сын Тимо­фея Иван уже пла­тил деся­ти­ну в приходе.

В шести­де­ся­тые годы XVII века Кро­шин­ский имел боль­шие кон­флик­ты со сво­и­ми сосе­дя­ми и вла­стью, когда Лит­ва столк­ну­лась с угро­зой новой вой­ны со Шве­ци­ей и Моск­вой. Поль­ские исто­ри­ки и писа­те­ли назва­ли этот пери­од и стра­да­ния стра­ны — навод­не­ни­ем. В то вре­мя Кароль Юрий Кро­шин­ский был губер­на­то­ром Рокиш­ки­са, пра­ви­те­ля стар­ше­го Купиш­ки­са Виль­гель­ма Тыцен­гау­за. Еще в 1652 и 1653 годах была боль­шая ката­стро­фа для литов­ско­го госу­дар­ства и реги­о­на Рокиш­ки. С Шве­ци­ей велись жест­кие пере­го­во­ры и судь­ба вой­ны с ней. Через пару лет Шве­ция объ­яви­ла вой­ну Рес­пуб­ли­ке Рес­пуб­ли­ки, и ее армия вторг­лась в этни­че­скую Лит­ву. В Укра­ине про­ис­хо­ди­ла борь­ба с каза­ка­ми во гла­ве с Бог­да­ном Хмель­ниц­ким, кото­рый все боль­ше сбли­жал­ся с мос­ков­ской сто­ро­ной, и через год Пере­я­с­лав­ский рада объ­явил о сли­я­нии Укра­и­ны с Рос­си­ей. Речь Поспо­ли­та поте­ря­ла левый берег Украины.

Мос­ков­ский царь Алек­сей Михай­ло­вич гото­вил­ся к воен­ной ком­па­нии в ВКЛ. Через год начал­ся поход, и цар­ская армия, в кото­рой так­же нахо­ди­лась боль­шая часть укра­ин­ских каза­ков, захва­ти­ла Виль­нюс, Кау­нас, Гар­ди­на и Рокиш­кис. Заду­мав­шись как пото­мок Софии Вито­втов­ны, царь про­воз­гла­сил себя вели­ким кня­зем Литов­ским, назна­чил вое­вод в Виль­но и потре­бо­вал от насе­ле­ния при­ся­ги лояль­но­сти. Шве­ды окку­пи­ро­ва­ли часть Лит­вы. Состо­я­ние стра­ны силь­но усу­губ­ля­лось бушу­ю­щим голо­дом и мас­со­вой эпи­де­ми­ей лихорадки.

В копи­ях доку­мен­тов усадь­бы Рокиш­ки содер­жит­ся жало­ба пра­ви­те­ля Кама­д­жая Пав­ла­ви­ч­ю­са о напа­де­нии Рокиш­ки­са в усадь­бе Кама­д­жай. В нем гово­рит­ся, что 24 июня 1662 года во вре­мя празд­но­ва­ния Св. Ива­на про­щай­те, и Krošinskio Krošinskienės отпра­вить ROKIŠKIO житель горо­да, при­ве­зен­ные из раз­ных дере­вень кре­стьян, а так­же воору­жен­но­го Рокишкском дво­рян­ства, напал Kamajai. Напа­дав­шие были Rokiškio vaitas Martynas поплав­ки, Джон округ­лый, Кази­мье­рас Амбра­сас, Vipi Кри­сто­фер, Кри­сто­фер Karštimas, Laurynas Šnioka, мель­ник Мар­тин (сколь­ко Rokiškis сем­на­дца­тый века отче­ства и фами­лии!). Они, по при­ка­зу мно­гих дру­гих людей, при­ка­за­ли сво­е­му пре­зре­нию (Krošinskis) поки­нуть Камай­скис­скую цер­ковь сол­да­том, выта­щи­ли их из дома. Напа­дав­ших изби­ва­ли ков­бои. Они бес­по­щад­но пыта­ли кну­ту Кама­ю­ши с Кла­у­ту­той, его женой, обман­щи­ком Пови­ла­сом Дже­ра­пи­ни­сом, скуль­пто­ром Мар­ты­на­сом, кар­не­ги и его жены. Воз­вра­тив­шись к Рокиш­ки­су, напа­дав­шие так­же опу­сто­ши­ли иму­ще­ство Поля­ви­чу­са. Посколь­ку жало­ба Пау­ла­ви­ча была реше­на, не было ника­ких сле­дов доку­мен­тов. Дело спи­са­ли ROKIŠKIS Manor пис­ца к тому же собы­тие выгля­де­ло скеп­ти­че­ски: он яко­бы был пьян МУЗЫ­КА свал­ка в PAULAVIČIUS жало­бы неточ­но опи­са­но [21].

Рокиш­кис Manor копии доку­мен­тов, опи­сан­ных в 1653 году про­изо­шел кон­фликт Кро­шин­ско­го с вой­ском ВКЛ , при­быв­ших с hetmano упряж­ке иму­ще­ства, при­над­ле­жа­щих армии зер­на. Мозыр­ский ста­ро­ста Мате­уш Рад­зин­ский ‚полу­чив при­каз гетьма­на взять зер­но, послал в Рокиш­ки более два­дца­ти дра­гун под нача­лом Адам Тар­нов­ско­го. Дра­гун оста­но­ви­лись в горо­де Рокиш­ки в основ­ном в при­хо­дах, при­над­ле­жа­щих пас­то­ру. Тогда Кро­шин­ско­го не было в Рокиш­ках. Тар­нов­ский обра­тил­ся к слу­ге Кро­шин­ско­го Рара­гу. Тот потре­бо­ва­ло, что­бы офи­цер дра­гун подо­ждал, пока хозя­ин вер­нет­ся. И это вер­ну­лось с сол­да­та­ми, отправ­лен­ны­ми тестем Тыннауза.

Под­няв уни­вер­саль­но­го гет­ма­на, даже не гля­дя на него, Кро­чин­скис бро­сил­ся на зем­лю и начал топ­тать ноги. Он крик­нул, что зер­но даст, пусть хоть будет десять таких уни­вер­саль­ных гет­ма­нов, пото­му что в его соб­ствен­ном доме он был и коро­лем, и гет­ма­ном. Дра­гу­ны, уви­дев ярость поме­щи­ка, вер­ну­лись в город. Тар­нов­ский хотел полу­чить хлеб у пас­то­ра. Пас­тор отве­тил, что он даст зер­но, если оно будет дано Крошинским.

Кро­шин­ский отпра­вил к дра­гу­нам сво­их слуг Кажу­хов­ско­го и Чизы, кото­рые сооб­щи­ли, что гос­по­дин при­ка­зал дра­гу­нам поки­нуть город. Вско­ре там появил­ся Кро­шин­ский со мно­ги­ми под­да­ны­ми, воору­жен­ны­ми пуш­ка­ми, бар­те­ра­ми и поли­цей­ски­ми. Он гром­ко кри­чал, что­бы дра­гу­ны ухо­ди­ли из его вла­де­ний, ина­че их будут уби­вать и вытас­ки­вать за ноги. Пахо­рай­ан отве­тил: «Мы нико­гда не были, но у нас есть при­ви­ле­гия масте­ра кня­зя его бла­го­да­ти, кото­рый мы чита­ем». Затем Кро­чин­скис сно­ва бро­сил уни­вер­сал, на этот раз под нога­ми сво­их слуг, кото­рые нача­ли его топ­тать. И он закри­чал: «Хва­тай, уби­вай этих раз­бой­ни­ков!» Но когда он уви­дел готов­ность дра­гу­нов к бит­ве, он не посмел начать, и, повто­рив угро­зы, отсту­пил в поместье.

Утром Кро­шин­ский, каза­лось, пода­вил свой гнев. Он при­гла­сил Пачо­ри­а­ну в особ­няк. Тар­нов­ский и его дру­зья пошли туда и были хоро­шо при­ня­ты. Но когда он сно­ва вер­ну­лись к зер­ну, Кро­шин­ский отве­тил: не бой­ся и не жди, пото­му что я обра­щусь к само­му гет­ма­ну. Поте­рян­ные дра­ко­ны вер­ну­лись в свои квар­ти­ры. Но Кро­шин­ский не без­дей­ство­вал. Он пере­го­ва­ри­вал с дра­гу­на­ми, что­бы потя­нуть боль­ше вре­ме­ни, и что­бы собрать боль­ше воору­жен­ных людей. Полу­чив допол­ни­тель­ную помощь от Виль­гель­ма Тизен­ха­у­за и вдо­вы его бра­та Усва­та Анд­рю­са Тюзен­ха­у­за, Кро­чин­ский с тыся­чей (!) людей сно­ва въе­хал в город и при­ка­зал под­чи­нен­ным бить сол­дат. Кро­шин­ский сам ворвал­ся в дом, где нахо­дил­ся слу­га Вол­ко­ва, ста­рей­ши­на Мои­сея, и уда­рил его боро­да­той сто­ро­ной меча и при­ка­зал схва­тить дра­гун­ско­го коман­ди­ра и пота­щить в поме­стье. Ввод Гет­ман­ско­го уни­вер­са­ла на Дра­гу­на Садов­ско­го изби­ли его в сто­ро­ну меча. Дра­гу­ны были изби­ты, у них были взя­ты ору­жие и бое­при­па­сы, ограб­ле­ны и выбро­ше­ны из города.

Содо­клад­чи­ки дела заяви­ли, что обе сто­ро­ны обви­ня­ют друг дру­га. Кро­шин­ский обви­нил стар­ше­го мечеть, что этот сол­дат отпра­вил дра­ко­нов в особ­няк под пред­ло­гом того, что сол­да­ты не сто­я­ли. К сожа­ле­нию, авто­ры доку­мен­та­ции не смог­ли най­ти ни одной бума­ги, кото­рая бы иллю­стри­ро­ва­ла, как закон­чи­лось дело. [22]

Но вско­ре после это­го Кароль Юргис Кро­чин­скис почув­ство­вал ужас­ное послед­ствие напа­де­ния на дру­гих поме­щи­ков. Опи­са­ния усадь­бы Рокиш­кес пока­зы­ва­ют его кон­фликт с Пла­те­ром, кото­рый, исполь­зуя швед­скую армию, опу­сто­шил не толь­ко Рокиш­ки, но и сосед­ние горо­да. Это было в 1657 лет. Лит­ва была окку­пи­ро­ва­на арми­ей Моск­вы. Но шве­дов уже выгна­ли из Лит­вы. В 1655–1656 годах были финан­со­вые спо­ры меж­ду Кро­шин­ски­ми и Пла­те­ра­ми (из доку­мен­тов не ясно, какая имен­но ветвь Пла­те­ров) из-за постро­ен­ных особ­ня­ков Aknys, Vederynas, Kamajai и Servis.

Отряд Пла­те­ра слу­жил в швед­ской армии и сын Пла­те­ри­е­на в армии Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го. Он дер­жал особ­ня­ки Plateriai. Pliaterienei запрос пол­ков­ник Толе во гла­ве с швед­ской груп­пой в фев­ра­ле 1657 года в Реве­ле (Тал­лин) при­вле­ка­ет Рокишкскую (швед­скую стран­ную дис­ци­пли­ну в армии, если офи­цер может išsivesti войск в част­ную вой­ну). Шве­ды пой­ма­ли кро­шин­ско­го зем­ле­вла­дель­ца Сташ­ке­ви­ча, кото­рый был в Курш­ском рай­оне тор­гов­ли и мог взять его вме­сте. Было невы­но­си­мо холод­но, поэто­му шве­ды з в одной деревне и ста­ли играть в азарт­ные игры. Вла­де­лец дере­вен­ской тавер­ны, знав­ший Сташ­ке­ви­ча, раз­вя­зал его, отпу­стил и пока­зал доро­гу. Тот бро­сил­ся к дру­го­му зем­ле­вла­дель­цу Роки­шек Чево­на­ви­ч­ю­су и ска­зал ему, что шве­ды идут в Рокиш­ки. Чево­на­ви­ч­юс бро­сил­ся к Кро­шин­ско­му, что­бы рас­ска­зать ему ужас­ное сооб­ще­ние. Шве­ды, при­дя в дом Чево­на­ви­ч­ю­са, огра­би­ли его.

Подой­дя к Рокиш­кам в пол­ночь, шве­ды сна­ча­ла напа­ли на цер­ков­ный при­ход, там они раз­гра­би­ли все, а затем напа­ли на усадь­бу. Но Кро­шин­ский был пре­ду­пре­жден Чево­на­ви­чем. Он сбе­жал с женой и тестем, оста­вив в сво­ем доме все, что у него было: одеж­да, укра­ше­ния и все такое. Хотя он напи­сал жало­бу в суд о набе­ге (опи­сан­ном здесь), он поз­же поми­рил­ся с Платерами.

Швед­ский отряд под коман­до­ва­ни­ем пол­ков­ни­ка Толь­са огра­бил не толь­ко Рокиш­ки, но и Обе­ли­уса, Ужа­па­лия и захва­тил мно­го людей. Но эти рай­о­ны были тогда в рай­оне рос­сий­ской армии, поэто­му воз­вра­ща­ю­щим­ся шве­дам при­шлось сра­жать­ся с рус­ски­ми под­раз­де­ле­ни­я­ми [23].

Кон­флик­ты без­за­щит­но­сти с сосе­дя­ми были не един­ствен­ным фено­ме­ном того вре­ме­ни в Лит­ве. Часто слу­ча­лось напа­де­ние на дво­рян­ства. Сто­ит толь­ко вспом­нить GDL гет­ман Кази­мир Сапе­га кон­фликт с груп­пой дво­рян и его кро­ва­вой раз­вяз­ке что­бы бороть­ся Валь­ки­нин­кай в 1700 году. Боль­шие кон­флик­ты и напа­де­ния име­ли место на про­тя­же­нии все­го пери­о­да фео­да­лиз­ма. Адам Миц­ке­вич, изоб­ра­зив­ший такой кол­чан, назвал сти­хо­тво­ре­ние «Г‑н Тадас или послед­нее напа­де­ние в Литве».

XVII век: поме­стье Кро­шин­скис, богат­ство и подчиненные

Запа­сы поме­стья Рокиш­кис до XIX века оста­ва­лись низ­ки­ми. Пере­чень этой усадь­бы в 1622 году, крат­ко упо­мя­ну­тый в кни­ге «Горо­да Лит­вы», пока не изве­стен. Но в 1633 году после смер­ти Джор­джа Кази­ми­ра Krošinskiui и хра­ни­тель его детей ста­ли Виль­гельм Тай­зен­ха­ус был сфор­ми­ро­ван после несколь­ких лет Рокишкской инвен­та­ри­за­ции недви­жи­мо­сти, отра­жа­ют его финан­со­вое поло­же­ние, новые кон­ту­ры или под­твер­жда­ю­щий уже ранее дей­стви­тель­ные отно­ше­ния с кре­пост­ны­ми или вли­я­ние быв­ших уса­деб­ных пра­вил дво­рян. Этот инвен­тарь был назван инвен­та­ри­за­ци­ей Венд­ра­гов­ско­го [24]. Кто был его ком­пи­ля­то­ром, неиз­вест­но, но из тек­ста вид­но, что это было, и даже с муд­ро­стью чело­ве­ка. Он тща­тель­но опи­сал двор­цы особ­ня­ка и фер­мер­ские зда­ния. Обсуж­дая обя­зан­но­сти чинов­ни­ков недви­жи­мо­сти и их отно­ше­ния с кре­стья­на­ми, он исполь­зу­ет юмо­ри­сти­че­ские посло­ви­цы и срав­не­ния. Очень жаль в девят­на­дца­том веке Рокиш­кис Manor книж­ни­ки, nurašinėdami этот инвен­тарь не спи­сы­ва­ют иму­ще­ство, при­над­ле­жа­щее сел и их жите­лей. Фраг­мен­ты из это­го доку­мен­та, пере­ве­ден­ные на литов­ский исто­рик А. Baliulio, Рокиш­кис годов­щи­на Издан­ная исто­ри­ка E Мей­лус [25].
Вновь зда­ния поме­стья Рокиш­ки­са были опи­са­ны в 1744 году, когда Рокиш­кис пра­вил Tyznhauzas. Инте­рес­но, что в книж­ни­ках восем­на­дца­то­го века, опи­сы­вая иму­ще­ство, на осно­ве инвен­та­ри­за­ции Vendragovskio, отме­тив, что оста­лось от ста­рых зда­ний сем­на­дца­то­го века и изме­ни­лась [26]. В 1667 году, после смер­ти Кэрол Юргис Кро­чин­скис, Виль­гельм Тай­зен­ха­уз [27] дол­жен был опи­сать это.

Соглас­но переч­ню Венд­ра­гов­ских, созда­ет­ся впе­чат­ле­ние, что дво­рец особ­ня­ка Рокиш­кис не был там, где они появи­лись в нача­ле XIX века и сто­ят сей­час. Поме­стье было на южной сто­роне пру­да. Дви­га­ясь от горо­да к усадь­бе, там были двой­ные воро­та. После это­го нуж­но было повер­нуть напра­во, где на хол­ме сто­ял дво­рец или боль­шой дом. Он был в фор­ме кре­ста (подоб­ное зда­ние все еще сто­я­ло в Виль­ню­се на ули­це Т. Костюс­ка воз­ле Вати­ка­на Нуньон). Венд­ра­гов­ски подроб­но опи­сал внеш­ний вид и инте­рьер усадь­бы: кры­ша, вход, ком­на­ты, окна, две­ри и полы. Кры­ша со сто­ро­ны фаса­да была покры­та дубо­вы­ми плит­ка­ми, со дво­ра — кед­ро­вый. Над кры­шей сто­я­ли две кир­пич­ные дымо­хо­ды. Кажет­ся он был внут­ри кир­пич фун­да­мент уста­нов­ле­ны два оча­гов верх­ней части (ками­ны, воз­мож­но, напо­ми­на­ли о теку­щей усадь­бе сто­я­ла в боль­шом зале у ками­на, камин с выпуск­ным отвер­сти­ем, как остат­ки несколь­ких лет назад, все еще сто­ял Turdvario руи­ны двор­ца). Во дво­ре было два под­ва­ла. Часов­ня еще не была завер­ше­на в самом двор­це с рабо­той рабо­ты сто­ляр­ных изде­лий, кото­рая не была окра­ше­на алтарем.

Во двор­це была сокро­вищ­ни­ца леси­стых дере­вьев (мы вер­нем­ся к сокро­ви­щам вни­зу). Рядом — каш­тан, покры­тый соло­мой по-прус­ски. За ней нахо­дят­ся две конюш­ни под одной кры­шей. За забо­ром зда­ний сто­я­ла лест­ни­ца с кры­той кух­ней. За ним так­же виш­не­вый сад и сад, укра­шен­ный сте­ка­ми. Затем был ста­рый дом госу­дар­ствен­ных слу­жа­щих и жен­щин, поку­па­ю­щих, отряд офи­це­ров, ста­рый дом для навод­не­ния и хло­ро­нов. С дру­гой сто­ро­ны (навод­не­ние?) Была покры­тая соло­мой пекар­ня и соба­ка. Рядом с пото­ком нахо­дит­ся дом с сау­ной с печью и ван­ной с пра­вой сто­ро­ны. Перед сау­ной есть чистая ком­на­та (три спаль­ни) с тре­мя окна­ми. За ними сто­ит токар­ная мель­ни­ца, садов­ник и куч­ка быков с дву­мя зве­ря­ми, сре­ди кото­рых есть канав­ка для посе­вов. Рядом было место лов­ли, зер­но­вой сад и ком­на­та для измель­чен­ных быков.

Усадь­ба заня­ла более вось­ми лап (?) Зем­ли. Рядом с поме­стьем Rokiškis Manor рас­по­ло­же­но три пру­да, рас­по­ло­жен­ное в Лау­ку­пе. Рядом с послед­ним пру­дом рядом с усадь­бой была мель­ни­ца. Было три тор­фа. Усадь­ба при­над­ле­жа­ла трем рекам: Лук­шта и Выжу­о­на — рыб­ным, а Лау­ку­пе — при­год­ным толь­ко для пру­дов пру­дов. Были так­же три озе­ра: Шаш­ки­ны, Выжу­о­на и Варе­нит. В горо­де было три ули­цы: поме­стье Одед­вор­на ухо­ди­ло спра­ва от поме­стья и спра­ва от рын­ка. В сере­дине года была рыноч­ная пло­щадь. Виль­нюс­ская ули­ца шла с рын­ка нале­во. Пеше­ход­ный пере­ход или доро­га Зара­сай сле­ва от горо­да, а дру­гая доро­га в город от Аук­ш­та­си­ляй. Сорок три дачи (с зем­лей и лесом) при­над­ле­жа­ли горо­ду Рокиш­кес. Жите­ли горо­да запла­ти­ли за один квад­рат­ный кило­метр (4,87 м) зем­ли один литов­ский кре­стья­нин, за валу — шесть могил литов­ских крестьян,

В 1744 году были постро­е­ны зда­ния поме­стья Рокиш­кис по срав­не­нию с опи­са­ни­ем Венд­ра­гов­ски­са. Боль­шая каме­ра покры­та чере­пи­цей, а тру­ба обли­цо­ва­на плит­кой. На месте быв­шей сто­ло­вой — гости­ная с дву­мя окна­ми, зеле­ная заку­поч­ная пли­та. В этом номе­ре есть два окна и белая плит­ка. В этой ком­на­те есть два шка­фа, стол с шестью ящи­ка­ми. Четы­ре кар­ти­ны Кабо, в том чис­ле «Сли­я­ние Марии и Пре­свя­той Девы Марии». Tadas. Дру­гая ком­на­та была тро­туа­ром, а так­же сто­ло­вой с короб­кой для кон­фет. Есть четы­ре ком­на­ты над ком­на­та­ми (воз­мож­но, в при­юте). Один из них покрыт чере­пи­цей, дру­гой — дос­ка­ми. Изоб­ре­та­тель не зна­ет, явля­ет­ся ли это новое зда­ние на ста­ром месте или опи­са­но Венд­ра­гов­ским, толь­ко силь­но перестроенное.

Ситу­а­ция с дру­ги­ми зда­ни­я­ми изме­ни­лась по срав­не­нию с 1634 годом. Сле­ва нахо­дит­ся молоч­ная (масья­ня), конюш­ня рядом с ней, потом каре­та, а за ней — сокро­вищ­ни­ца. За усадь­бой сто­ял камен­ный погреб, на сто­роне был боль­шой, толь­ко забро­шен­ный и заня­тый сад. Водя­ная мель­ни­ца все еще нахо­дит­ся в ста­ром месте, но она ста­рая и нежи­ти, без воды, без пру­да, пото­му что она выра­щи­ва­ет­ся с тра­вой. На мель­ни­це — торф, а так­же рас­ту­щая тра­ва, рядом с ним — ста­рые бра­во­ры пре­вра­ти­лись в кух­ню. В бра­во­ро есть сау­на. Дру­гие зда­ния все еще нахо­дят­ся в ста­ром месте.

Виль­гельм Тюзен­ха­уз, в 1667 году, соста­вил устав иму­ще­ства Чарль­за Юрги­са Кро­шин­ско­го. Это дей­стви­тель­но впе­чат­ля­ет. Измель­чен­ные дра­го­цен­но­сти, воен­ная тех­ни­ка, оло­во, мед­ные изде­лия, одеж­да, сун­ду­ки, колес­ни­цы, а так­же лоша­ди, круп­ный рога­тый скот, хло­пья и посев­ные площади.

Сре­ди дра­го­цен­ных кам­ней — алмаз­ная руч­ка (алмаз­ный брил­ли­ант), роза из брил­ли­ан­та, брил­ли­ан­то­вое коль­цо, брил­ли­ан­то­вое коль­цо с брил­ли­ан­том, золо­тое коль­цо с мар­кой (sygnet) и шесть золо­тых брас­ле­тов. Опи­са­ние сереб­ра зани­ма­ет всю страницу.

Две стра­ни­цы для спис­ка воен­ных бое­при­па­сов. Сре­ди воен­ных пред­ме­тов: под­ко­ва под­ко­ва скры­ва­ет­ся от сереб­ра, позо­ло­та, бюст­галь­тер, укра­шен­ный брил­ли­ан­та­ми, и сами пове­си­лись на золо­то; белые сереб­ря­ные лоша­ди — шесть; тяже­лый меч сереб­ро — три, один — золо­той; сереб­ри­стые мечи — шесть мечей тех же гуса­ров; Кирас (метал­ли­че­ская бро­ня) — шесть, полу­кру­ги — то же самое; Казац­кое сереб­ро укра­ше­но упряж­ка­ми — два, мечи, посе­реб­рен­ные — шесть, моск­ви­чей — сто восемь­де­сят; а так­же две тыся­чи драглар­ских мечей и пере­ул­ков, пули для муш­ке­те­ров; боль­шая пуш­ка — одна.

У Кро­чин­ско­го были колес­ни­цы для четы­рех и шести лоша­дей. Поми­мо несколь­ких араб­ских и турец­ких лоша­дей, кото­рые были наи­бо­лее цен­ны­ми в конюш­нях усадь­бы Рокиш­кис, ста­до поме­стья состав­ля­ло око­ло полу­то­ра сотен круп­ных каза­чьих лоша­дей. Так, Karolis Юргис Krošinskis может поме­стить­ся до боль­шой армии частич­ных гусар и каза­ков, хотя его пред­ки в воен­ных пере­пи­сях отправ­ки мень­ше всад­ни­ков и пехоты.

В сокро­вищ­ни­це и паст­би­ще в Кошин­ске было сто пять­де­сят молоч­ных коров, сто два­дцать овец, два­дцать пять сви­ней. Manor барн рожь 132 бар­ре­лей (Лит­ва и Виль­нюс ста­ти­че­ские — 407 лит­ров) на ячмень — 26, пше­ни­ца — 9, горо­ха — 38, овес — 82, льня­ное мас­ло — 4 боч­ки. В полях было поса­же­но 40 яру­сов ржи.

Кадастр, состав­лен­ный Венд­ра­гов­ским, отно­сит­ся к утвер­жде­ни­ям, кото­рые ранее были дей­стви­тель­ны­ми, воз­мож­но, недав­но вве­ден­ны­ми под­чи­нен­ным усадь­бы: чинов­ни­ков, кото­рых охо­ти­лись, кото­рых здесь назы­ва­ют зем­лян­ка­ми, пото­му что воен­ная зем­ля исполь­зо­ва­лась для управ­ля­е­мой зем­ли, горо­жан и кре­стьян, наемников.

Нач­нем с чинов­ни­ков особ­ня­ка. Они долж­ны были быть бого­бо­яз­нен­ны­ми, пра­виль­ны­ми и при­леж­ны­ми, что­бы поза­бо­тить­ся о соб­ствен­но­сти вла­дель­ца поме­стья. Им часто при­хо­ди­лось осмат­ри­вать уса­деб­ные леса, тра­ву, луга и отсут­ствие дове­рия к лагуне, пото­му что в нем гово­рит­ся (здесь Венд­ра­гов­скис встав­ля­ет посло­ви­цу), что харак­тер мужи­ка наи­бо­лее под­вер­жен кра­же. Стро­и­тель­ные леса долж­ны быть защи­ще­ны как их гла­за: уро­жай рас­тет в тече­ние года, а дере­во отре­за­но — как бы убить жука. Долж­ност­ным лицам усадь­бы при­ка­за­но зани­мать­ся сель­ско­хо­зяй­ствен­ны­ми рабо­та­ми: через навоз­ную тележ­ку, сеял­ку, мель­ни­цу, гум­но. Им нуж­но дер­жать скот, обвя­зан­ный соло­мой. В соот­вет­ствии с круп­ным рога­тым ско­том от болез­ней им сле­ду­ет отда­вать вес­ну, листья, кор­ни, тра­вы. Ульи пчел долж­ны быть защи­ще­ны от муравьев.

Вай­там­су так­же при­ка­за­но кон­тро­ли­ро­вать иму­ще­ство Гос­по­да, не поз­во­ляя ему поте­рять поля, поля, леса, кон­тро­ли­ро­вать сель­ско­хо­зяй­ствен­ные рабо­ты и мешать кре­стья­нам при­чи­нить кому-либо вред. Белым пору­че­но обес­пе­чить, что­бы барье­ры, мосты, доро­ги, каю­ты (локо­мо­ти­вы на труд­но­до­ступ­ных доро­гах) нахо­ди­лись в хоро­шем состо­я­нии. Они долж­ны помо­гать офи­це­рам-усадь­бе, когда они соби­ра­ют чин­чей, что­бы все доб­ро­со­вест­ные и спра­вед­ли­вые обя­за­тель­ства были взя­ты на себя.

В инвен­та­ре содер­жат­ся обя­за­тель­ства кре­стьян. Они долж­ны пла­тить поме­щик куль­ти­ви­ру­е­мо­го Valakas зем­ли (оба были раз­ра­бо­та­ны ярд во вре­мя земель­ной рефор­мы) одна моги­лы кру­па денег, один из Виль­нюс­ско­го бар­ре­ля (407 лит­ров), рожь и овса, išbruktų лена после десять (пач­ки), четы­ре кур, гусь и два­дцать яиц. От слу­чай­но­го хлы­ста (если кре­стья­нин рядом с зем­лей по-преж­не­му допол­ни­тель­но) опла­чи­ва­ют­ся две виш­ни, десять фун­тов хме­ля и десять пин­тов льна.

Коли­че­ство и про­дол­жи­тель­ность дней отмы­ва­ния дают­ся наем­ни­кам: от Св. Свя­той Геор­гий Мар­тынь от вос­хо­да до зака­та и от свя­то­го Мар­тын в Санкт-Петер­бург Джордж два дня в неде­лю от пер­во­го чле­на до суме­рек. В слу­чае пра­во­на­ру­ши­те­ля, пред­на­ме­рен­но задер­жи­ва­ю­ще­го рабо­ту моги­лы, назна­ча­ют­ся пять осколков.

Поми­мо отмы­ва­ния денег, муче­ни­кам при­хо­ди­лось идти на митинг, назы­ва­е­мый гволь­тай. В навоз­ной тележ­ке, газо­но­ко­сил­ке и убор­ке при­хо­ди­лось два чело­ве­ка со дво­ра в тече­ние две­на­дца­ти дней, а один муж­чи­на — двум волам. Для кре­стья­ни­на, кото­рый ходил охран­ни­ком, через час один был вакантным.

Каж­дый двор дол­жен был про­во­дить усадь­бу два раза в год в Виль­нюс или Ригу. Вре­мя, потра­чен­ное на такую​поезд­ку, не име­ло дру­гих работ. Из поме­стья кре­стьян­ских пчел была взя­та поло­ви­на меда. Пени­тен­ци­ар­ные учре­жде­ния, скры­тые пче­лы, теря­ет их и все рав­но дол­жен запла­тить штраф в два руб­ля. Жите­ли дерев­ни полу­ча­ют при­ви­ле­гии: сви­сток — бес­плат­ная зем­ля для оцен­ки зем­ли, тиджун — поло­ви­на озорства.

В слу­чае воз­ник­но­ве­ния спо­ра по пово­ду гра­ниц зем­ли (что­бы уви­деть, если сосед поме­щик выхва­ты­ва­ет Krošinskio Manor земель­но­го участ­ка) или через охо­ту, кото­рая тре­бу­ет вен­чи­ков, назы­ва­е­мые кре­пост­ные при­шли INAG, с кото­рой они опре­де­ле­ны. Несанк­ци­о­ни­ро­ван­ным лицам назна­ча­ет­ся штраф в раз­ме­ре две­на­дца­ти руб­лей или пяти долж­но­стей. Смот­ри­те, она была собра­на в дерев­нях, окру­жа­ю­щих кре­пост­ной недви­жи­мо­сти, когда Krošinskis упо­ря­до­чен­но­го изби­ва­ют зер­на при­бы­ли драгун.

Но это­го недо­ста­точ­но. Хотя воен­ная служ­ба была бла­го­род­ная при­ви­ле­гия и обя­зан­ность, но Vendragovskio инвен­тарь тре­бу­ет­ся арен­до­да­тель обра­тил­ся к ним, что­бы сфор­ми­ро­вать частич­ные сол­дат, кре­пост­ные долж­ны при­быть на лошадь и на лоша­дях, что­бы при­со­еди­нить­ся к рас­смот­ре­нию их иму­ще­ства или ору­жие (как при­по­ми­на­ния Рокиш­ки­са Manor арсе­нал ору­жия было мно­го). Когда кто-то ата­ку­ет усадь­бу, кре­стьяне долж­ны при­быть, что­бы защи­тить его хоро­шей лоша­дью и под­хо­дя­щей одеж­дой. Тот, кто не при­дет на защи­ту, запла­тит штраф в руб­лях. И когда про­ис­хо­дит воен­ная пере­пись, в при­сут­ствии того же чело­ве­ка или его упол­но­мо­чен­но­го долж­ност­но­го лица моло­дежь долж­на быть под­го­тов­ле­на​к рабо­те рыца­рей. Vendragovskis на это тре­бо­ва­ние добав­ля­ет к диким тата­ра­ми сво­их сыно­вей, иду­щих на вой­ну, пове­ле­но иметь пищу и кор­мить (obroku), а так­же лук и стре­лы и хлеб.

Зем­ле­вла­дель­цы долж­ны еже­не­дель­но при­ез­жать из сво­их домов один или два чело­ве­ка в цер­ковь, слу­шать мас­сы, что­бы все пошли на испо­ведь Пас­хи и при­нес­ли запис­ку пас­то­ра о ее выступ­ле­нии в поме­стье. Для тех, кто любит закон, такие тре­бо­ва­ния еще не под­ня­ты в инвен­та­ре усадь­бы Рокиш­кес в 17 веке. Они ста­ли появ­лять­ся в инвен­та­рях уса­деб 18-го века. Фер­ме­рам запре­ща­лось посе­щать собы­тия, кото­рые счи­та­лись язы­че­ски­ми. Венд­ра­гов­скис ука­зы­ва­ет, что это все суе­ве­рия, такие как козел отпу­ще­ния свя­то­го Жгу­чее ярмо ночью, пры­гая через них, играя в народ­ные игры на Рож­де­ство, при­ни­мая сто­лы к мерт­вым (может быть, слиш­ком позд­но). Для это­го на цер­ковь был нало­жен штраф или нака­за­ние. Судеб­ным лицам запре­ща­ет­ся заби­рать домой, зна­ю­щих, вол­шеб­ни­ков (сло­во напи­са­но не на поль­ском язы­ке: бур­тинь­ков), зло­умыш­лен­ни­ки, нищие, нетер­пи­мый к любым видам нече­сти­вых, нече­сти­вых, пре­лю­бо­де­ев, жиз­ни без бра­ка. Пре­ступ­ни­ки нака­зы­ва­ют­ся посе­вом, окру­жен­ным вид­ным местом на рын­ке или на шос­се, так что такое нака­за­ние будет уро­ком для других.

Пиво­ва­ры и вод­ка раз­ре­ша­лись толь­ко для сва­деб или кре­стин для муче­ни­ков. Уло­вы охот­ни­ков долж­ны были быть пере­да­ны в поместье.

В тече­ние двух сто­ле­тий усадь­ба Рокиш­кис, гер­цог­ская кро­шин­ская губер­ния, закон­чи­лась в нача­ле 18 века. Усадь­ба Рокиш­ки­са была захва­че­на семьей Тын­н­ха­уз из Ливо­нии, кото­рая ранее была тес­но свя­за­на с вла­дель­ца­ми этой усадь­бы. Тюзен­ха­уз внес мно­го инно­ва­ций в свои поме­стья в этни­че­ской Лит­ве и сла­вян­ских тер­ри­то­ри­ях Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го. Анта­нас Тюзен­ха­уз, адми­ни­стра­тор садов­ни­ка садо­во­да и адми­ни­стра­тор Коро­лев­ской эко­но­ми­ки, уде­ли­ли осо­бое вни­ма­ние модер­ни­за­ции уса­деб­ной фер­мы, под­го­то­вить его к агро­но­ми­че­ским, бух­гал­тер­ским, стро­и­тель­ным и даже музы­каль­ным спе­ци­а­ли­стам. Род­ствен­ни­ки ини­ци­а­то­ра транс­фор­ма­ции эко­но­ми­ки вос­поль­зо­ва­лись сво­им эко­но­ми­че­ским и дру­гим опы­том транс­фор­ма­ции, он взял на себя поч­то­вое име­ние, а затем пере­вел туда свой штаб в Рокишкис.

Прин­цы Крошинский
Вик­тор Йенциус-Бутаутас

память

Состо­я­ние Лит­вы име­ет дав­нюю исто­рию, но вре­мя пре­вра­ти­ло насто­я­щие собы­тия в леген­ды или они пол­но­стью подо­рва­ны забве­ни­ем. Сего­дня никто не может точ­но ска­зать, сколь­ко у литов­ско­го вели­ко­го кня­зя Кюс­ту­ти­са. Наше зна­ние детей Кету­ти­са, вну­ков, не отра­жа­ет досто­инств этой семьи в Лит­ве. Мы зна­ем толь­ко то, что невоз­мож­но и невоз­мож­но скрыть.

Кор­ни кня­зей пле­ме­ни Krošinskis в совет­ские вре­ме­на не вол­но­ва­ло. После про­воз­гла­ше­ния неза­ви­си­мо­сти они сно­ва ста­ли забы­ты­ми, их про­ис­хож­де­ние и заслу­ги оста­лись в Лит­ве как белое пят­но в нашей исто­рии. В послед­ние деся­ти­ле­тия лиде­ры рос­си­ян, укра­ин­цев и поля­ков заин­те­ре­со­ва­лись лиде­ра­ми Кро­зин­ской. Литов­ские исто­ри­ки до сих пор чет­ко не опре­де­ли­ли про­ис­хож­де­ние Krošinskis и не участ­ву­ют в спо­ре, нача­том исто­ри­ка­ми из дру­гих стран. Тем не менее, те, кто руко­вод­ству­ет­ся доб­рой волей, явля­ют­ся пат­ри­о­та­ми сво­ей стра­ны, и поэто­му к их утвер­жде­ни­ям сле­ду­ет отно­сить­ся с осто­рож­но­стью. Для гер­цо­гов Геди­ми­на­са Krošinskiai были потом­ки сего­дня бес­спор­ным. Но какой сын Гэди­ми­на­са или ану­ке — это ветвь расы? Исто­ри­ки из раз­ных стран име­ют раз­ные мне­ния, и наши исто­ри­ки, к сожа­ле­нию, еще не при­ду­ма­ли эту проблему.

Лео­нид Вой­то­вич, укра­ин­ский исто­рик, гово­рит, что, соглас­но раз­лич­ным источ­ни­кам, детьми прин­ца Вай­до­та (Ива­на [28]) были Юргис, Алек­сандрас и Ива­нас. Послед­ний счи­та­ет­ся пио­не­ром семьи кня­зей Кро­шин­ских [29]. Ян Тен­гов­ский пред­ла­га­ет свою вер­сию потом­ков гер­цо­га Вай­до­та­са [30]. Исто­рик Юзеф Пузы­на утвер­жда­ет, что Вай­до­тас имел като­ли­че­ское имя Кон­стан­ти­на [31]. П. Пет­ров в 1886 году утвер­ждал, что Вай­до мог иметь дат­ское назва­ние [32]. 1399. Гер­цог Бишан­ский, умер­ший в бит­ве при Вор­ско­ле, упо­ми­нал­ся в литов­ской лето­пи­си как Кюс­ту­тай­тис [33].

Рус­ская исто­рио­гра­фия пере­ста­ла суще­ство­вать не так дав­но никто в нашей исто­рио­гра­фии необос­но­ван­ный, но очень попу­ляр­ный аргу­мент, кото­рый закон­чил­ся с Май­к­лом Žygimantaičiu вели­ко­го кня­зя литов­ско­го дина­стии Кес­т­у­ти­сом. При­мер пред­став­ля­ет собой семей­ство дере­во Kęstutaitis сла­вян­ской энцик­ло­пе­дии [34], в кото­ром руко­вод­ство­вал­ся семья Vaidoto Ostrogishki.

Авто­ры не соглас­ны с име­нем кре­ще­ния Вай­до­ты в исто­ри­че­ской лите­ра­ту­ре. Оспо­ре­но, что имя кре­ще­ния было дано пра­во­слав­ной церк­ви Вай­до­ты. Что каса­ет­ся оспа­ри­ва­е­мо­го като­ли­че­ско­го име­ни, это не так. Спор уже дав­но на подъ­еме утвер­жде­ние Teodoro Narbuto, что Аль­берт Vijūkų-Kojelavičius яко­бы оши­боч­но иден­ти­фи­ци­ро­ван Vikundą [35], как Dukes Krošinskių род­ствен­ни­ков пио­нер [36] и Кес­т­у­тис сын Вай­до­та­са вме­сто это­го, пото­му что послед­ний не имел [37] (Т. Viguntas ?? Исто­рия Нар­бу­та [38]). Или, может быть, Викун­дас — это Вай­до­тас, като­ли­че­ское кре­ще­ние? Такое имя долж­но быть полу­че­но из Скан­ди­на­вии. Сход­ство меж­ду име­на­ми Викун­да, Вигун­та­са, Виган­да (Виган­да). Выган­ду в 1383 году Tepliavoje (теперь гвар­дей­цы) Вита­у­тас кре­стил­ся, полу­чив имя кре­ще­ния сво­е­го отца, Ragainės цепи Виган­ды из Баль­дер­ших [39]. Antonijus Prochaska (Анто­ний Про­ча­с­ка) не видят боль­шой раз­ни­цы меж­ду име­на­ми и Wigund Виганд [40]. Было бы логич­но заклю­чить, что имя кре­ще­ния Вай­до­та­са было таким же, как у Вита­у­та­са, то есть Виганты.

Kęstutaitis

Даже сего­дня неяс­но, сколь­ко у сыно­вей дей­стви­тель­но было гер­цо­га Кюс­ту­ти­са. Если бы мы ожи­да­ли хро­ни­ки и юби­леи, по сло­вам Юзе­фа Воль­фа, у вели­ко­го кня­зя Лит­вы Кюс­ту­ти­са было шесть и сем­на­дцать сыно­вей [41]. Исто­рик Дж. Пузы­на так­же ука­зал, что, соглас­но источ­ни­кам, у Кюс­ту­ти­са было не менее 14 детей [42].

Анта­нас Куцин­с­кас моно­гра­фия Kestutis гово­рит, что «Kestutis, сколь­ко источ­ни­ков дан­ных пред­по­ла­га­ют, было шесть сыно­вей: Пат­рик, Vaidotas, Бута­у­тис, Вита­у­тас, Таутви­лас и Зиг­ман­тас ...» [43].
В литов­ской лето­пи­си так­же гово­рит­ся, что Кюс­ту­тис, пра­вив­ший Тра­кай и Жемай­чю, имел шесть сыно­вей. Во-пер­вых — Вита­у­тас, вто­рой — Энд­ри­ус​Куп­рис, быв­ший князь полоц­кий, тре­тий — Сигиз­мунд, чет­вер­тый — Пат­рик, пятый — шестой Таутви­лас — Vaidotas; послед­ние трое умер­ли от моло­дых людей, кото­рые не полу­ча­ли частей [44]. Kestutis шесть сынов и мини‑A. Vijūkas Kojelavičius «в исто­рии Лит­вы, Вита­у­тас, Пат­рик Таутви­лас или Тео­фил Сигиз­мунд или Зиг­ман­та­са, Вай­до­тас Andrius, ина­че извест­ные как гор­ба­тые, Даудж­от­ас ... [45] Авгу­стин Ротон­да 1576. так­же ука­зы­ва­ет, что Кюс­ту­тис име­ет шесть сыно­вей [46], один из кото­рых назы­ва­ет­ся Даган­чу (латин­ский Донг­тум) [47]. Мар­ты­нас Kromeris ука­зы­ва­ет на то, что Кес­т­у­тис был сын Daugautą (поль­ский J. Puzina иден­ти­фи­ци­ро­ван как Dowgot, [48] латин­ский Dougotum, [49] и в поль­ском пере­во­де опу­са М. Кро­мер Dołgot [50]). Воз­ни­ка­ет вопрос: поче­му в нашей исто­рио­гра­фии нет Дау­гав­пил­са сына Кюс­ту­ти­са. Сто­ит напом­нить, что Пузы­на заяви­ла, что у Вай­до­та есть сын Юрий Дов­гот и Грич­ко [51]. Послед­ний дол­жен рас­смат­ри­вать­ся как пре­док кня­зей Крошинских.
Дей­стви­тель­но ли Юрий Дау­гавц явля­ет­ся сыном Вай­до­та, как утвер­жда­ет Пузин? Заяв­ле­ния Дж. Пузи­на не име­ют осно­ва­ний сомне­вать­ся в этом. Три раз­лич­ные источ­ни­ки ука­зы­ва­ют на Daugautą, литов­ском и назы­ва­ет­ся DAUJOTO (Dougothus [52]), кото­рые, по мне­нию А. Vijūkų Koialowicz, 1386. 16 фев­ра­ля Кра­ков был кре­щен Джор­джем (Геор­гий [53]). Вме­сте кре­сти­ли Ягел­ло — Вла­ди­слав Вито­вт и Алек­сандр полу­чи­ли име­на Vygandas Скир­гай­ло и Кари­гей­ла — име­на Кази­ми­ра Свид­ри­гай­ло Boleslas кре­стить­ся. Даже назва­ние литов­ской раз­лич­ной вари­а­ции вызвал хаос в созна­нии чита­те­лей: Даудж­от­ас, Daugutis и т.д. По сло­вам K Багос, Dowgot — это Daugotas [54].

Толь­ко источ­ни­ки Вита­у­та­са, Жиги­ман­та­са, Таутви­ла­са и Пат­ри­ция оди­на­ко­во назва­ны в источ­ни­ках. И даже для этих четы­рех сыно­вей Кес­т­у­ти­са это не совсем понят­но. J. Tengovskis 1997 утвер­жда­ет, что Пат­рик был сыном бра­та Кес­т­у­ти­са Нари­ман­та­са [55], что рав­но­силь­но про­дле­нию ста­ро­го спо­ра меж­ду Дж. Пузи­ным и Хен­ри­ком Паш­ке­ви­ч­ю­сом [56]. Труд­но отли­чить леген­ды от реаль­но­сти, что­бы сосре­до­то­чить­ся на том, явля­ет­ся ли это ошиб­кой лето­пис­ца или поли­ти­че­ским поряд­ком, кото­рый мог бы опре­де­лить не толь­ко рей­тинг имен.

Прин­цы Крошинский

Исто­рик Дж. Пузы­на ука­зы­ва­ет, что у Нау­гар­ду­ка­са после Вай­до­ты доми­ни­ро­ва­ли его сыно­вья: Юрий Дов­гот и Грич­ко [57].
Кази­ме­рас Стад­ниц­кис в сво­ей рабо­те «Аль­гир­дас и Кюс­ту­тис, сыно­вья вели­ко­го кня­зя Литов­ско­го Геди­ми­на­са» потер­пел пора­же­ние и заявил, что он был в пле­ну тев­тон­ских рыца­рей в 1362 году в защи­ту Кау­нас­ско­го зам­ка. Боль­ше о нем не извест­но [58]. Сего­дня мы зна­ем боль­ше о Вай­до­те и его потомке.

О Vaidotas управ­ле­ния зем­ля­ми извест­ных малень­ки­ми — толь­ко после того, как Кори­ат Май­кл геди­ми­но­ви­чей Naugarduko кня­же­ства пошло к вели­ко­му кня­зю и управ­лял им до 1358–1362 м. J. Пузы­на гово­рит, что после смер­ти Геди­ми­на Майк­ла Кори­ат его УДА­ЛОСЬ Naugardukas кня­же­ство пошел к гер­цо­гу Оль­гер­да и Кес­т­у­ти­су: восточ­ная часть гер­цог­ства Виль­нюс­ско­го Оль­герд пошел в четыр­на­дца­том веке. В кон­це года он отпра­вил­ся в Кари­бум Димит­ру Аль­гир­дай­тис, а запад­ную часть от Тра­кай до Кес­т­у­ти­са [59]. Одна­ко вни­ма­ние обра­ща­ет­ся на тот факт, что в Вор­ск­ла в 1399 году Димит­рий Вай­дой­тис и его брат Миха­ил были уби­ты. У Вай­до­та так­же было орто­док­саль­ное имя Дани­ла (дру­гие утвер­жда­ют, что Иван [60]], като­лик — Кон­стан­тин и неяс­ное имя Викун­да [61]. Сыно­вья Кес­т­у­ти­са не управ­ля­ли отда­лен­ны­ми восточ­ны­ми зем­ля­ми, им было при­сво­е­но удер­жа­ние под ядром Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го [62]. Kęstutaitis Vaidotas, Таутви­лас, Сигиз­мунд и их дети Naugardukas пра­ви­ли кня­же­ством. Как Vaidotas был сын, теперь точ­но ска­зать труд­но, но име­ю­щи­е­ся дан­ные сви­де­тель­ству­ют о том, что, воз­мож­но, по край­ней мере, семь: Миха­ил, Дмит­рий, Fedora, Алек­сандр [63], Иван (Иоанн) [64], Конрад [65] Gregorian (Hryčko ), Юргис (Juij Dowgowt). Послед­ний поль­ский исто­рик Дж. Тен­гов­ский при­рав­ни­ва­ет­ся к Ежи Толоц­ко­му [66]. Какие семей­ные отно­ше­ния с назван­ны­ми Vaidotas детей могут быть свя­за­ны с Джур­джис Толо­ка, то труд­но ска­зать, пото­му что их потом­ки кня­зей Buinickas про­ве­де­ние Buiničiai (поли­ру­ют. Bujnicze) [67] нахо­дит­ся в Моги­ле­ве и его неда­лек к восто­ку от Ново­груд­ка, как Dukes Krošinskių про­ве­де­ние пят­на­дца­то­го века ,

Когда дело дохо­дит до Острог­ских из Вай­до­ты, пред­по­ла­га­ет­ся, что у него было кре­ще­ние Дани­ла. Конрад (а не после­до­ва­тель Конра­да Таутви­ли­са, брат Вита­у­та­са), как сын Я. Вита­у­та­са, упо­ми­на­ет Дж. Тен­гов­ски­са, он так­же ука­зы­ва­ет, что потом­ка­ми Джор­джа явля­ют­ся кня­зья Буи­ниц­кие [70]. Автор ука­зал, что Вай­до­та, чье имя кре­ще­ния, по его сло­вам, было Ива­ном, состо­я­ло толь­ко из двух сыно­вей: Юргис Толоч­кас и Конра­дас [71]. Связь Юрги­са Талоч­ки и Прин­ци­па­ла Вай­до­то Дж. Тен­гов­ско­го недо­ста­точ­но убе­ди­тель­но дока­зы­ва­ет, не выяви­ла лич­ность Юрги­са Вай­дой­ти­са и гер­цо­га Буи­ниц­ко­го. Юргис Вай­до­тас, как уже упо­ми­на­лось, имел тра­ву Вити­са, а герб кня­зя Буи­ниц­ко­го неиз­ве­стен. Исто­рик Й. Тен­гов­ский изоб­ра­жа­ет гене­а­ло­гию потом­ков Вайдотаса:

При­чи­ны, по кото­рым люди Kęstučiai, в том чис­ле потом­ки гер­цо­га Вай­до­та, вышли из Нагард­дук­ско­го гер­цог­ства Восто­ка, лег­ко пред­ста­вить. Сте­на Мос­ков­ско­го кня­же­ства была его обла­стью до 15 века. В кон­це кон­цов, кня­зья Кро­шин­ские были, они были охран­ни­ка­ми Софии Вита­у­тай­теи (1371–1453). Васи­лий I, сын Дмит­рия Дониц­ко­го, пра­ви­те­ля Мос­ков­ско­го Вели­ко­го Гер­цог­ства 1391 года женил­ся на Софии Витаутайте.

В груп­пу кня­зей Вязь­мы вхо­дят Глин­ски, Жилин­с­кас, Коз­лов­скис, Кро­чин­скай и дру­гие. Кня­зья Krošinskiai полу­чи­ли зем­лю в зоне Виа Маза-Можай­ски око­ло 1403–1404, вме­сто Košinskas быв­ших Naugardukas. Рос­сий­ские исто­ри­ки появ­ле­ния кня­зя Кро­шин­ско­го на пери­фе­рии Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го под Моск­вой, как пра­ви­ло, свя­за­ны с защи­той восточ­ных гра­ниц [73]. Прав­да, к восто­ку от кня­зей Кро­шин­ских ферм не были мос­ков­ские хозяй­ства. Меж­ду Кня­же­ством Вязь­ма (Кро­чин­скис зани­мал часть его тер­ри­то­рии), а зем­ли Моза­и­ки суще­ство­ва­ли так, как буд­то нико­го не было, пото­му что они не были при­год­ны для жилья. Это было толь­ко в пят­на­дца­том веке. В кон­це века зем­ли Моск­вы гра­ни­чи­ли с тер­ри­то­ри­ей Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го и про­вин­ций Вязь­ма. Кро­шин­ские кня­зья вла­де­ли сле­ду­ю­щи­ми обла­сти: Тешиновичи(Тешинов),​Сукром­на (Сукро­ма), Оль­хово (Оль­ховец), Наславле­во (Наславль), Отьез­до (Возезд (выезд)), Лелос (Лела) [74]. По мне­нию рус­ских уче­ных, кня­зья Кро­шин­ские при­шли в это поме­стье око­ло 1403–1404 гг. Кня­зья сле­ду­ю­щие рай­о­ны, кон­тро­ли­ру­е­мые так назы­ва­е­мой погра­нич­ной вой­ны (1487–1494) меж­ду ДЛК и вос­хо­дя­щая Вели­ко­го кня­же­ства Мос­ков­ско­го, в тече­ние кото­ро­го LDK поте­рял Вязь­ма кня­же­ство. Вито­вт Вели­кий хотел видеть надеж­ных кня­зей в этой обла­сти, пото­му что они долж­ны были быть гаран­та­ми без­опас­но­сти доче­ри Вита­у­та­са. И кто мог бы луч­ше сде­лать это для детей и вну­ков бра­та Вита­у­та­са Вай­до­та­са? Он убе­дил­ся в вер­но­сти Брат­ства Джор­джа в пле­ну тев­тон­ских рыца­рей. Кня­зья сле­ду­ю­щие рай­о­ны, кон­тро­ли­ру­е­мые так назы­ва­е­мой погра­нич­ной вой­ны (1487–1494) меж­ду ДЛК и вос­хо­дя­щая Вели­ко­го кня­же­ства Мос­ков­ско­го, в тече­ние кото­ро­го LDK поте­рял Вязь­ма кня­же­ство. Вита­у­тас Вели­кий хотел видеть надеж­ных кня­зей в этой обла­сти, пото­му что они долж­ны были быть гаран­та­ми без­опас­но­сти доче­ри Витаутаса.

Счи­та­ет­ся, что кня­зья Krošinskiai имя полу­че­но из мото­крос­са [75] в рай­оне Naugardukas окру­га Stolovičių рай­о­на (гми­ны Stałovičy посел­ка). Krosain 1442 Юргис (Ежи Ход­же­вич) финан­си­ро­вал цер­ковь [76]. Это Джордж, пока не известно.

О про­ис­хож­де­нии кня­зей Krošinskis он напи­сал Л. Kollosovich в 1652 году [77], А. Vijukas-Kojelavicius напи­сал свои рабо­ты на тему гераль­ди­че­ской с 1648–1658. Соглас­но рабо­там А. Вий­ква­са-Коже­ла­ви­чу­са, в XIX и XX веках, «Вели­кая поль­ская энцик­ло­пе­дия» («Вели­кая энцик­ло­пе­ди­че­ская пау­за»), опуб­ли­ко­ван­ная на сты­ке, гла­сит, что Кро­шин­ский может быть потом­ком пред­по­ла­га­е­мо­го сына Кей­с­ту­та Викун­да­са [78]. С 1908 года Более ста лет заяв­ле­ния о семье гер­цо­гов Кро­шин­ских сфор­ми­ро­ва­лись в «Вели­кой поль­ской общей энцик­ло­пе­дии», но в литов­ской исто­рио­гра­фии невоз­мож­но было обна­ру­жить попыт­ки опре­де­лить про­ис­хож­де­ние этих кня­зей. Эта тема была напи­са­на не толь­ко поль­ски­ми, но и укра­ин­ски­ми исто­ри­ка­ми. О про­ис­хож­де­нии кня­зей Krošinskis, поми­мо выше­упо­мя­ну­то­го А.Vijukas-Kojelavičius, напи­сал Юзеф Вольф, Ян Tengowski [79], Лев­ко Vojtolovich [80], Bronius Deksnys [81]. О кня­зьях Кро­чин­ских писал К. Кир­нов­ский [82] неко­то­рое вре­мя ранее в 1595 году, в Виль­ню­се: Эпи­та­ла­мия на весу ... Пана Пио­т­ра Кро­шин­ское ... и Паньей Анны Соко­лин­ской. Нет сомне­ния, что автор знал родо­слов­ную кня­зей Кро­шин­ских, посколь­ку две­сти лет — очень неболь­шой про­ме­жу­ток вре­ме­ни — все­го око­ло семи поко­ле­ний. Одна­ко, эта кни­га потеряна.

1404. Вита­у­тас вер­нул­ся в Смо­ленск. Он был частью Вели­ко­го кня­же­ства Литов­ско­го до 1514 года. После выво­да Смо­лен­ска после­до­ва­ла двух­лет­няя (1406–1408) вой­на меж­ду Лит­вой и Моск­вой. Зент, вели­кий князь мос­ков­ский Воси­лий I, встре­тил­ся с настав­ни­ком Вита­у­та­сом. Воз­мож­но, из-за вме­ша­тель­ства тата­ров, или, воз­мож­но, из-за род­ства, они про­ти­во­сто­я­ли дру­гим вра­гам в поле бит­вы, раз­ру­шив пре­кра­ще­ние огня. Послед­няя встре­ча состо­я­лась в 1408 году неда­ле­ко от реки Угри­ан (левый Окок­ко). Вита­у­тас Вели­кий 1408 Рита вошла в реку Угрян и дого­во­ри­лась с вели­ким кня­зем Моск­вой Вози­ли­ем I о мире. После пере­го­во­ров река была выбра­на в каче­стве гра­ни­цы стран. Согла­сие на пре­кра­ще­ние огня ста­ло посто­ян­ным миром. У обе­их сто­рон было то, что у них было до сих пор. Вита­у­тас верил в защи­ту стен с Моск­вой как гарант сво­их род­ствен­ни­ков, кня­зей Кро­цин­ско­го, что Вита­у­тас смо­жет напра­вить все силы без стра­ха в борь­бу про­тив вра­гов литов­ской нации, Орде­на Заклю­чен­ных. Кошин­скяй, лиде­ры мира на восто­ке, внес­ли боль­шой вклад в побе­ду в бит­ве при Грюн­валь­де в 1410 году.

После погра­нич­ной вой­ны (1487–1494) кня­зья Кро­цин­ско­го поте­ря­ли свои вла­де­ния на гра­ни­це. Сле­ду­ет отме­тить, что в 1495 году Гер­цог Иван Кро­чин­скис [83] так­же вос­ста­но­вил дочь Ива­на III, вели­ко­го кня­зя Литов­ско­го, Еле­ны в Вильнюсе.

Принц Кро­чин­ский, 1495 при­бы­ли в Москве Ста­ни­слаус Petreškevičiaus Strumilos — заяц (Ста­ни­слав Петряш­ко­вич Стро­ми­ло­во-Киш­ка) деле­га­ция пожа­ло­ва­лась Мос­ков­ская вели­кий князь Иван III, что­бы сфор­ми­ро­вать писец Karamyševas Васи­лий (Васи­лий Кара­мы­шев) Смо­ленск граф­ство его родо­вое доба­вил Вязь­мы округ [84]. Васи­лий Кара­мы­шев 1495 13 янва­ря вме­сте со сво­им бра­том Андре­ем был отправ­лен в Виль­нюс всад­ни­ком, сопро­вож­да­ю­щим Вели­кую Кня­ги­ню Еле­ну (Еле­на Ивановна).

Прин­цес­сы Кро­чин­ски­са при­над­ле­жат сыну Гре­хо­ри Вай­до, кото­ро­го ука­зал А. Виджу­кас-Коже­ла­ви­ч­юс в сво­ем так назы­ва­е­мом Ком­пен­ди­у­ме (око­ло 1648–1658) [85]. Гре­го­ри Викун­дай­тис [86] (Гре­го­ри Викван­до­вич) постро­ил замок и город Кро­ши­на око­ло Сер­виц­ко­го, лево­го бере­га Няму­на­са. Отсю­да воз­ник­ло имя кня­зей Кро­шин­ских [87].

Гене­а­ло­гия кня­зей Кроцинских
Гид­рюс Куелис

[1] Russkaja istoričeskaja biblioteka (toliau: RIB), t. 20.-Peterburg, 1903, p. 399.

[2] Vilniaus universiteto biblioteka. Rankraščių skyrius (toliau VUB RS), F.5‑B28 – 2334, L. 231 – 231 (rankraštis kelis kartus pernumeruotas, todėl lapų nuoroda skirtingose publikacijose gali šiek tiek skirtis)

[3] Wielka encyklopedya powszechna. Seria I, t. XLI.- Warszawa: 1908, s. 143.

[4] VUB RS F.5 – B28 – 2334 ir Lietuvos Mokslų akademijos centrinė biblioteka. Rankraščių skyrius (toliau MAB RS), F. 256(1080).

[5] Jablonskis K. XVI a. Lietuvos inventoriai // Istorijos archyvas, I t.- Kaunas: 1934, p. 680.

[6] Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 10 (1440 – 1523). Užrašymų knyga 10.- Vilnius: 1997, p. 45.

[7] VUB RS, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 229.

[8] Ten pat, L. 263.

[9] Senosios Žiemgalos istorinis ir etnokultūrinis palikimas.- Vilnius: 2004, p. 104.

[10] RIB, t. 33.- Petrograd: 1915, p. 239 ir 463.

[11] VUB RS, F. 5 – B. 28 – 2334, L. 231.

[12] Lietuvos Valstybės istorijos archyvas. Senieji aktai. B. 13878, L. 301–306, taip pat Akty izdavajemyje Vilenskoj komissijeju dlia razbora drevnich aktov, t. XXXII. Akty Vilkomirskogo grodskogo suda.- Vilna: 1907, p. 341 – 347.

[13] Opis dokumentov Vilenskogo centralnogo archiva drevnych knig ( toliau ODVCA). Vypusk IX.- Vilna: 1912, p. 106.

[14] ODVCA. Vypusk VI.- Vilna: 1906, p. 221.

[15] Ten pat, p. 234.

[16] ODVCA. Vypusk IX, p. 38.

[17] VUB RS, F. 5‑B. 28 – 2334, L. 233 – 238.

[18] MAB RS, F. 256 (1080), L.353 – 355.

[19] VUB RS, F. 5 – B. 28 – 2234, L. 229 – 231.

[20] Wielka enciklopedya powszechna. Seria I, t. XLI.- Warszawa; 1908, s. 143.

[21] MAB RS, F. 256 (1080), L. 93–93.

[22] Ten pat, L. 11–13.

[23] Dundulis B. Švedų feodalų įsiveržimai į Lietuvą XVII – XVIII a.- Vilnius: 1977, p. 84.

[24] VUB RS, F. 5- B. 28–2334, L. 234 – 238.

[25] Rokiškis: miestas, kraštas, žmonės.- Vilnius: 1999, p. 151 – 152.

[26] MAB RS, F. 256 ( 1080), L. 233 – 234.

[27] Ten pat, L. 187 – 191.

[28] J. Tengovskis iškėlė hipotezę, kad Vaidoto krikšto vardas ortodoksų bažnyčioje buvo Ivanas. Jan Tęgowski „Małżeństwa księcia Witolda Kiejstutowicza” in: Rocznik Polskiego towarzystwa heraldycznego, 1995, t. 2, p. 180; Jan Tęgowski, Piersze pokolenia Giedyminowiczów, Poznań – Wrocław, 1999, p. 200–201.

[29] Вой­то­вич Л. Кня­жа доба на Русі: Порт­ре­ти еліти / НАН Украї­ни, Iн‑т украї­нознав­ства iм. I.Крип’якевича.. Львівсь­кий націо­наль­ний універ­си­тет ім. І.Франка. Біла Церк­ва, 2006, p. 784.

[30] Tęgowski .J. Pierwsze pokolenia Giedyminowiczów. Poznań – Wrocław, 1999, p. 200–203.

[31] Józef Puzyna, „Pierwsze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi Południowej“ in: Ateneum Wileńskie, t. 13, Nr. 2, 1938, p. 22.

[32] Пет­ров П. Н. Исто­рия родов рус­ско­го дво­рян­ства, t. 1, Спб 1886.

[33] Lietuvos metraštis. Bychovco kronika. Iš Lietuvos Didžiosios Kunigaikštijos kanceliarinės slavų kalbos išvertė ir komentarus parašė Rimantas Jasas, Vilnius: Vaga, 1971, p. 103.

[34] Богу­слав­ский В. В. Сла­вян­ская энцик­ло­пе­дия. Киев­ская Русь – Мос­ко­вия: в 2 т., t. 1 А‑М. Москва. Олма – Пресс, 2005, p. 548.

[35] Albert Wijuk Kojałowicz, Ks. Wojciecha Wijuka Kojałowicza, Herbarz rycerstwa W. X. Litewskiego tak zwany Compendium czyli O klejnotach albo herbach, których familie stanu rycerskiego w prowincyach Wielkiego Xięstwa Litewskiego zażywają. W Krakowie w drukarni „czasu” i Fr. Kluczyńskiego i spółki, 1897, p. 145.

[36] Teodor Narbutt, Dzieje narodu litewskiego, t. 8, Wilno, 1840, p. 237.

[37] Teodor Narbutt, Dzieje narodu litewskiego, t. 8, Wilno, 1840, p. 238.

[38] Teodor Narbutt, Dzieje narodu litewskiego, t. 8, Wilno, 1840, p. 238.

[39] Jan Fijalek, „Wnuk Kiejstuta. Jan książę drohiczyński, kustosz i kanonik Krakowski i sandomierski, drugi rektor Uniwersytetu Jagiellońskiego“ in: Kwartalnik Historyczny, Nr. 28, 1914, p. 187.

[40] Antoni Prochaska, Codex epistolaris Vitoldi Magni Ducis Lithuaniae 1376–1430 w Krakowie, 1882, p. 111.

[41] Józef Wolff, Ród Gedymina: dodatki i poprawki do dzieł K. Stadnickiego: „Synowie Gedymina”, „Olgierd i Kiejstut” i „Bracia Władysława Jagiełły”, Kraków, 1886, p. 48.

[42] Józef Puzyna, „Pierwsze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi południowej“ in: Ateneum Wileńskie, 1938, t. 13, Nr. 2, p. 66.

[43] Antanas Kučinskas, Kęstutis: Monografija, Vilnius, 1988, p. 136.

[44] Lietuvos metraštis. Bychovco kronika, iš Lietuvos Didžiosios Kunigaikštijos kanceliarinės slavų kalbos išvertė ir komentarus parašė Rimantas Jasas, Vilnius: Vaga, 1971, p. 81.

[45] Albertas Vijūkas-Kojelavičius, Lietuvos istorija, Vilnius: Vaga, 1988, p.81. [46] Žygimantas, Tautvilas, Vaidotas, Patrikas, Vytautas, Dangutis.

[47] „Šešioliktojo amžiaus raštija“ in: Senoji Lietuvos literatūra, 5 knyga,Vilnius: Pradai, 2000, p. 294, 303.

[48] Józef Puzyna, „Pierwsze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi Południowej“ in: Ateneum Wileńskie, t. 13, Nr. 2, 1938, p. 30.; Martin Kromer, O sprawach i dziejach, etc. Ksiąg XXX, tłumaczenia M. Błażowskiego, Kraków, 1611, p. 309.

[49] Cromeri Martini De Origine Et Rebus Gestis Polonorum LIbri XXX. Tertium Ab Authore diligenter recogniti. Funebris eiusdem autoris Oratio in funere Sigismundi I regis Poloniae, 1568, p. 239.

[50] Martin Kromer, O sprawach i dziejach, etc. Ksiąg XXX, tłumaczenia M. Błażowskiego, Kraków, 1611, p. 309.

[51] Józef Puzyna, „Piersze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi Południowej“ in: Ateneum Wileńskie, t. 13, Nr. 2, 1938, p. 32.

[52] Albert Wijuk Kojałowicz, Historiae Lituanae Pars prior, De Rebus Lituanorum Ante susceptam Christianam Religionem, conjunctionemque Magni Lituaniae Ducatus cum Regno Poloniae Libri Novem […], p. 387.

[53] Albert Wijuk Kojałowicz, Historiae Lituanae Pars prior, De Rebus Lituanorum Ante susceptam Christianam Religionem, conjunctionemque Magni Lituaniae Ducatus cum Regno Poloniae Libri Novem […] , p. 387.

[54] Kazimieras Būga, Rinktiniai raštai , t. 1, Vilnius, 1958, p. 234–235.

[55] Jan Tęgowski, „Czyim synem był książę grodzieński Patryk ?“ in: Venerabiles, nobilem et honest studia z dziejów społeczeństwa Polski średniowiecznej,Toruń, p. 1997, p. 59–67.

[56] Józef Puzyna, „Pierwsze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi Południowej“ in: Ateneum Wileńskie, 1938, t. 13, Nr. 2, p. 31.

[57] Józef Puzyna, „Piersze wystąpienia Korjatowiczów na Rusi Południowej“ in: Ateneum Wileńskie, 1938, t. 13, Nr. 2, p. 32. Antoni Prochaska, „Rokosz Hryćka Konstantynowicza 1387–1390” in: Kwartalnik historyczny, r. 22, Lwów, 1908, p. 392–396.

[58] Kazimierz Stadnicki, Olgierd i Kiejstut, synowie Gedymina – W. Xięcia Litwy. we Lwowie, 1870, p. 207.

[59] Józef Puzyna, „J. Korjat i Korjatowicze” in: Ateneum Wileńskie, 1930, t. 7, Nr. 3–4, p. 3–4 (427– 428 ).

[60] Jan Tęgowski, Pierwsze pokolenia Giedyminowiczów, Poznań – Wrocław, 1999, p. 200–201.

[61] Albert Wijuk Kojałowicz, Ks. Wojciecha Wijuka Kojałowicza, Herbarz rycerstwa W. X. Litewskiego tak zwany Compendium czyli o klejnotach albo herbach, których familie stanu rycerskiego w prowincyach Wielkiego Xięstwa Litewskiego zażywają. W Krakowie w drukarni „czasu” i Fr. Kluczyńskiego i spółki, 1897, p.145.

[62] Jūratė Kiaupienė, Rimvydas Petrauskas, Lietuvos istorija, t. 4, Vilnius: Baltos lankos, 2009, p. 72–73.

[63] Богу­слав­ский В. В. Сла­вян­ская энцик­ло­пе­дия. Киев­ская Русь – Мос­ко­вия: в 2 т., t.1 А‑М, Москва. Олма – Пресс, 2005, p. 548; Teodor Narbutt, Dzieje narodu litewskiego, t. 7, Wilno, 1840.

[64] Вой­то­вич Л. Кня­жа доба на Русі: Порт­ре­ти еліти / НАН Украї­ни, Iн‑т украї­нознав­ства iм. I.Крип’якевича.. Львівсь­кий націо­наль­ний універ­си­тет ім. І.Франка. Біла Церк­ва, 2006, p. 784.

[65]Jan Tęgowski„ Piersze pokolenia Giedyminowiczów, Poznań – Wrocław, 1999, p. 203–204.

[66] Jan Tęgowski, Piersze pokolenia Giedyminowiczów, Poznań – Wrocław, 1999, p. 201–202.

[67] Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich, t. 15, 1 d., p. 268–269.

[68] T. Narbutas nurodo, kad Vaidotas turėjo du sūnus Aleksandrą ir Ivaną. Teodor Narbutt, Dzieje narodu litewskiego, t. 7, Wilno, 1840, p. 112.

[69] Jurgis Daugautas (Jerzy Dowgod).

[70] Jan Tęgowski, Piersze pokolenia Giedyminowiczów, p. 202–203.

[71] Jan Tęgowski, Piersze pokolenia Giedyminowiczów, Poznań – Wrocław, 1999, p. 201–204.

[72]

♂ Федір Васи­льо­вич Копоть [Копо­ти]
Свад­ба: <1> ♀ Мария Кон­стан­ти­нов­на Кро­шин­ская (Копот) [Кро­шин­ские]
В 1533 г. «князь Васи­лий Андре­евич Полу­бен­ский мар­ша­лок гос­по­дар­ский, держ­вец Жолу­дский» заклю­ча­ет дого­вор с женой Копо­та Васи­лье­ви­ча — Мари­ей — по пово­ду женить­бы сво­е­го сына Ива­на на её доче­ри Федии Коптевне. Соглас­но это­му дого­во­ру, обя­зал­ся после сво­ей смер­ти всё своё иму­ще­ство оста­вить в наслед­ство сво­им детям Ива­ну и Льву.
Поз­же Сан­гуш­ки (по одной из вер­сий, сомни­тель­ной) были вызва­ны в суд, и при­нуж­де­ны были отдать Мари­ну, кото­рая затем бла­го­по­луч­но вышла замуж сна­ча­ла за пана Копо­та, а потом за Ста­ни­сла­ва Пав­ло­ви­ча Нару­ше­ви­ча. Копот был не кто иной, как брат супру­ги дяди Мари­ны, кня­зя Ива­на Васи­лье­ви­ча Полу­бен­ско­го, Раи­ны Копот. О недол­гом заму­же­стве Мари­ны за Ива­ном Копо­том сви­де­тель­ству­ет заве­ща­ние её дяди, кня­зя Ива­на Полу­бен­ско­го, от 1558 г., в кото­ром она упо­ми­на­ет­ся как супру­га выше­упо­мя­ну­то­го Копо­та. Заве­ща­ние кня­зя Ива­на Полу­бен­ско­го ста­ло ябло­ком раз­до­ра теперь уже меж­ду вдо­вой само­го Ива­на Васи­лье­ви­ча Полу­бен­ско­го — Раи­ной Копот, и её бра­том Ива­ном Копо­том, жена­том на Марине Львовне. Этот раз­дор был пре­кра­щён с под­пи­са­ни­ем согла­ше­ния в 1562‑м году. Иван Копот умер 1‑го янва­ря 1563-го года, в один год со вто­рой женой кня­зя Васи­лия Полу­бен­ско­го, Софи­ей Павловной.
Перед смер­тью он соста­вил заве­ща­ние, отпи­сав свои усадь­бы сво­ей жене (Марине Львовне Полу­бен­ской) и доче­ри Марине. Мать Ива­на — Мария Кон­стан­ти­нов­на Кро­шин­ская, жена Васи­лия Копо­та (мар­шал­ка и писа­ря гос­по­дар­ско­го), — огла­си­ла заве­ща­ние сына сра­зу после смер­ти Ива­на. А Мари­на тот­час вышла замуж за Ста­ни­сла­ва Пав­ло­ви­ча Нару­ше­ви­ча, справ­ца ста­ро­ства Гродненского.
В том же году (1563), в мае, Мари­на Львов­на Полу­бен­ская и её новый (вто­рой) муж, Стр. 550 Ста­ни­слав Пав­ло­вич Нару­ше­вич (справ­ца ста­ро­ства Грод­нен­ско­го), вно­сят в судеб­ные кни­ги заяв­ле­ние о том, что обна­ро­до­ван­ное мате­рью Ива­на Копо­та заве­ща­ние — фаль­ши­вое. Кро­ме того, Мари­на заяв­ля­ет, что после смер­ти Ива­на све­кровь Мария Кон­стан­ти­нов­на и свё­кор Васи­лий Копот силой увез­ли её «до усадь­бы Вей­сей», где у неё родил­ся сын Иван Копте­вич, и что тем вре­ме­нем, пока она боле­ла, све­кровь и свё­кор доби­лись от неё под­пи­са­ния раз­ных бумаг.
Так нача­лась дол­гая и серьёз­ная тяж­ба Нару­ше­ви­чей с Копо­та­ми. Имен­но в 1563 году (см. выше) Нару­ше­ви­чи пере­да­ют свои пра­ва на усадь­бу Можей­ков Шим­ко­ви­чу, полю­бов­но, мож­но ска­зать, ула­жи­вая дела с сыном покой­ной Софии Пав­лов­ны. В тяж­бе же с Копо­та­ми они доби­ва­ют­ся зна­чи­тель­но­го про­грес­са: 1566‑м году они полу­ча­ют реше­ние суда, тре­бу­ю­щее от Копо­тов предо­став­ле­ния важ­ных доку­мен­тов. Попут­но в 1568 году Мари­на пере­да­ёт свои иму­ще­ствен­ные пра­ва мужу. В 1577‑м году Ста­ни­слав Нару­ше­вич полу­ча­ет под­твер­жде­ние сво­их прав на Яблонь, Виту­лин и дру­гие вла­де­ния, пере­дан­ные ему женой.
Когда мы иссле­ду­ем житьё-бытьё маг­нат­ских дина­стий, част­ную, семей­ную, дина­сти­че­скую, хозяй­ствен­но-эко­но­ми­че­скую, адми­ни­стра­тив­но-госу­дар­ствен­ную дея­тель­ность лит­вин­ских (бело­рус­ско-литов­ских) санов­ни­ков, шлях­ты ВКЛ, перед нами откры­ва­ют­ся поис­ти­не необъ­ят­ные гори­зон­ты широ­кой кар­ти­ны систе­мы вза­им­ных иму­ще­ствен­но-финан­со­вых пре­тен­зий, бес­ко­неч­ных тяжб меж­ду сосе­дя­ми, дру­зья­ми и род­ствен­ни­ка­ми, атмо­сфе­ры все­об­ще­го и вза­им­но­го недо­ве­рия в кня­же­ских семьях, край­ней мер­кан­тиль­но­сти, кото­рую князь Иван Васи­лье­вич Полу­бен­ский как-то в серд­цах назвал «ожи­до­вле­ни­ем Вели­ко­го княжества».
Как мы уже зна­ем из преды­ду­ще­го повест­во­ва­ния, Полу­бен­ский, стар­ший сын кня­зя Васи­лия Андре­еви­ча, женил­ся в 1533-году на Раине Коптевне, доче­ри Копо­та Васи­лье­ви­ча (мар­шал­ка и писа­ря гос­по­дар­ско­го) и княж­ны Марии Кон­стан­ти­нов­ны Кро­шин­ской. Этот брак при­нёс Ива­ну Полу­бен­ско­му усадь­бы Опо­ле и Руси­лы, кото­рые его жена полу­чи­ла от роди­те­лей в каче­стве при­дан­но­го. Одна­ко, в 1541‑м году Ива­ну Полу­бен­ско­му при­шлось поне­во­ле судить­ся со сво­им свё­кром Федо­ром Копо­том из-за этих двух усадьб.

[1514 г.] июля 18. Дво­рян­ские реест­ры. Князь Иван Кро­шин­ский – 10 коней, 30 золо­тых. /​л. 11 об./ Князь Иван же взял на Олек­сея Зен­ко­ви­ча на 6 коней 18 золо­тых. Еще он же взял на Вас­ка, Гле­ба Сури­но­ви­ча сына, на 2 кони 6 золотых.

К вопро­су о мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­це XV в.
(Вла­де­ния кня­зей Крошинских)

В.Н.Темушев

Запад­ная гра­ни­ца Вели­ко­го кня­же­ства Мос­ков­ско­го на вязем­ском направ­ле­нии меж­ду 1403 – 80-ми гг. XV в. явля­лась наи­бо­лее устой­чи­вым отрез­ком мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­цы. Оче­вид­но, имен­но в этом при­чи­на того, что каким-либо обра­зом обо­зна­чить ука­зан­ный уча­сток гра­ни­цы крайне сложно.
В резуль­та­те мос­ков­ско-литов­ской вой­ны 1486/87–1494 гг. Вязем­ское кня­же­ство было при­со­еди­не­но к Москве, но мас­штаб при­со­еди­нен­ной тер­ри­то­рии, ее про­тя­жен­ность, гра­ни­цы в гра­мо­те о «пере­ми­рье веч­ном» 1494 г. не обо­зна­ча­лись. Оче­вид­но, мас­сив Вязем­ско­го кня­же­ства цели­ком, без исклю­че­ний, ото­шел к Москве, поэто­му опре­де­ле­ние его тер­ри­то­рии не явля­лось необ­хо­ди­мо­стью. Одна­ко, в свя­зи с этим, мы, воз­мож­но, теря­ем послед­нюю воз­мож­ность очер­тить пер­во­на­чаль­ную мос­ков­ско-литов­скую границу.
Рекон­струк­ция мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­цы на вязем­ском направ­ле­нии ста­но­вит­ся воз­мож­ной бла­го­да­ря лока­ли­за­ции вла­де­ний мно­го­чис­лен­ных вязем­ских кня­зей (соб­ствен­но Вязем­ские, Быва­лиц­кие, Коз­лов­ские, Жилин­ские, Глин­ские, Крошинские).
Суще­ству­ет мне­ние о том, что после при­со­еди­не­ния Вязем­ско­го кня­же­ства к ВКЛ (1403 г.), вла­де­ния мест­ных кня­зей оста­лись в непри­кос­но­вен­но­сти. Одна­ко вели­ко­кня­же­ская власть все-таки вме­ши­ва­лась в позе­мель­ные дела мест­ных кня­зей. Мож­но пред­по­ло­жить, что пере­рас­пре­де­ле­ние вязем­ских земель осу­ществ­ля­лось целе­на­прав­лен­но с рас­че­том обес­пе­чить обо­ро­ну край­них восточ­ных пре­де­лов госу­дар­ства. Так на самой гра­ни­це ока­за­лись вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских. Попыт­ки их лока­ли­за­ции до насто­я­ще­го вре­ме­ни не дела­лось. Толь­ко М.К. Любав­ский неопре­де­лен­но заме­тил, что они лежа­ли по сосед­ству с можай­ски­ми. Такой вывод опи­рал­ся на зна­ние посоль­ских речей, в кото­рых мос­ков­ская сто­ро­на заяв­ля­ла, что «ино те места, ска­зы­ва­ют, издав­на тянут к Можай­ску к наше­му вели­ко­му княж­ству Мос­ков­ско­му» (име­лись в виду воло­сти Кро­шин­ских Теши­но­ви­чи, Сукром­на, Оль­ховец, Над­славль, Отъ­езд, Лела). Неко­то­рые вязем­ские воло­сти дей­стви­тель­но появи­лись в соста­ве можай­ских (в духов­ной гра­мо­те Ива­на III), но судь­ба воло­стей Кро­шин­ских неко­то­рое вре­мя не про­сле­жи­ва­лась. Толь­ко из гра­мо­ты 1530 г. мы узна­ем о суще­ство­ва­нии Сукро­мен­ско­го ста­на в соста­ве Ста­риц­ко­го уез­да, холм­ских воло­стях Ста­рый и Новый Отъ­езд. Поз­же стан Отвот­ский и Сукро­мен­ский появил­ся в Можай­ском уезде.
Сре­ди можай­ских изве­стен так­же стан Теши­нов и Заго­рье. Таким обра­зом, в один стан были объ­еди­не­ны мос­ков­ская волость, извест­ная со вре­мен Дмит­рия Дон­ско­го и волость кня­зей Кро­шин­ских. Несмот­ря на то, что раз­ве­сти две части позд­ней­ше­го ста­на невоз­мож­но, тем более что и сам объ­еди­нен­ный стан лока­ли­зо­вать слож­но, мы все же можем сде­лать вывод о про­тя­жен­но­сти вла­де­ний ВКЛ за реку Гжать, на восток от кото­рой нахо­дил­ся стан.
На север от Сукром­ны рас­по­ла­гал­ся Можай­ский стан Олен­ский. Он так­же был опу­сто­шен в Смут­ное вре­мя, но неуве­рен­ная его лока­ли­за­ция меж­ду вер­хо­вья­ми рек Моск­вы и Яузы дает осно­ву для даль­ней­ших поис­ков на кар­те. Неда­ле­ко от устья Яузы нахо­дим ее при­ток Оле­лю, вокруг кото­рой, веро­ят­но, и раз­ме­щал­ся Олен­ский стан. Созву­чие назва­ния поз­во­ля­ет отож­де­ствить этот стан с воло­стью кня­зей Кро­шин­ских Лелой через сле­ду­ю­щую цепоч­ку Оленский–Олеля–Лела.
Рядом, чуть север­нее, нахо­ди­лась волость Сукром­на, основ­ной мас­сив кото­рой, види­мо, зани­мал тече­ние р. Сукром­ли, от кото­рой и полу­чил название.
Осталь­ные воло­сти Кро­шин­ских (Оль­ховец, Над­славль, Отъ­езд), к сожа­ле­нию, не под­да­ют­ся локализации.
(С. 103) Итак, воло­сти кня­зей Кро­шин­ских зани­ма­ли про­стран­ство на восток от р. Гжать (при­ток Ваз­у­зы) по обо­им бере­гам р. Яузы (пра­вый при­ток Яузы). При­мер­но через сред­нее тече­ние Яузы парал­лель­но Гжа­ти про­хо­ди­ла древ­няя мос­ков­ско-литов­ская гра­ни­ца, точ­ное опре­де­ле­ние кото­рой невоз­мож­но из-за недо­ста­точ­но­сти источ­ни­ков. Таким обра­зом, вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских вда­ва­лись кли­ном в мос­ков­ские зем­ли, их поло­же­ние было нена­деж­ным, что и под­твер­ди­лось в самом нача­ле мос­ков­ско-литов­ской кон­фрон­та­ции в 1487 г., когда Кро­шин­ские были сме­те­ны со сво­их вла­де­ний, кото­рые «деди и отци их дръ­жа­ли, и они поро­ди­ли­ся на той сво­ей отчине».

Скрипторий

Судо­вая пас­та­но­ва, узя­тая з актаўВі­лен­ска­га галоў­на­га тры­бу­на­ла, у якой вяль­мож­ная і шля­хет­ная пані Ган­на Друц­кая робі­ць запа­вет і пера­пі­свае на веч­ныя часы, дае і доры­ць пляц і зям­лю нашым айцам для збу­да­ван­ня кляштара

Перад намі, суддзя­мі Галоў­на­га тры­бу­на­ла Вяліка­га княст­ва Літоўска­га з ваявод­стваў, зямель, паве­таў, у год­зе цяпе­раш­нім 1595, стаў­шы аса­бі­ста, вяль­мож­ная пані Ган­на Друц­кая-Сакалін­ская, жон­ка вяль­мож­на­га пана
Пят­ра Кра­шын­ска­га, асвед­чы­ла і прад’явіла лісты і веч­ны свой запіс, дад­зе- ны айцам-мана­хам орд­эна св. Фран­цы­ска мен­шым абсер­ван­там, агуль­на­зва­ны­мі бер­нард­зін­ца­мі, што, не пры­няў­шы ад іх нія­кай пла­ты, але з улас- най сва­ёй волі і дзе­ля руп­на­сці­за пашы­р­энне куль­ту Божа­га, для засна­ван­ня і збу­да­ван­ня кля­шта­ра і хра­ма, для хва­лы і ўслаў­лен­ня ўсе­ма­гут­на­га Бога, а так­са­ма збаў­лен­ня душ, у гас­па­дар­скім мес­це Гарод­ні дала, пада­ра­ва­ла і запі­са­ла на веч­ныя часы выш­эй­на­зва­ным мана­хам зям­лю­па­ме­рам у два мор- гі. Да яе і ага­род нябож­чы­ка меш­чані­на гарад­зен­ска­га Мацвея Тара­со­ві­ча: гэты ага­род пас­ля смер­ці таго меш­чані­на на моцы веч­на­га пра­ва быў пера- дад­зе­ны, свет­лай памя­ці, Юрыю дэ Квар­до Карэ­гу, мужу выш­эйз­га­да­най вяль­мож­най пані, кара­леўс­ка­му шам­бя­ля­ну най­я­с­ней­шым кара­лём, свет­лай памя­ці, Стэфа­нам, з усім збу­да­ван­нем, якое зна­ход­зіла­ся на той зям­лі і ага- родзе, — што больш даклад­на апі­са­на ў даку­мен­тах Яго Кара­леўс­кай Вялі- кас­ці. Тая ж шаноў­ная пані прасі­ла, каб гэтыя даку­мен­ты і запіс, дад­зе­ныя яму Яго Кара­леўс­кай Вялі­кас­цю, былі пры­ня­ты і ўпі­са­ны ў акты Галоўнага
тры­бу­на­ла. Таму мы, суддзі, пры­няў­шы спра­вяд­лі­вае пра­ш­энне і праг­ле- дзеў­шы даку­мен­ты, зага­д­ва­ем іх упі­са­ць, змест якіх наступны:
Я, Ган­на Друц­кая-Сакалін­ская, жон­ка Пят­ра Кра­шын­ска­га, гэтым маім лістом, дзейсным
у веч­на­сць, воль­ным дар­эн­нем, свед­чу ўсім і кож­на­му, ду- хоў­на­га і свец­ка­га ста­ну, сучас­ным і будучым пака­лен­ням, хто б ні пажа­даў даве­дац­ца. Што, калі мой муж, свет­лай памя­ці, пан Юрый дэ Квар­до Карэга,
шам­бя­лян Яго Кара­леўс­кай Вялі­кас­ці, атры­маў з лас­кі і дара­ван­ня най­я­с­ней- шага кара­ля, свет­лай памя­ці, Стэфа­на пляц у Гарод­ні ў прад­мес­ці, дзе некалі ста­я­лі кара­леўскія стай­ні, разам з зям­лёй паме­рам у два мор­гі, да яго быў да- дад­зе­ны і ага­род нябож­чы­ка меш­чані­на Мацвея Тара­со­ві­ча. Гэта сваё дара- ванне Яго Кара­леўска­яВя­лі­кас­ць пацверд­зіў ліста­мі, пад­пі­са­ны­мі яго ўлас­най рукой іза­ма­ца­ва­ны­мі пячат­кай, даў­шы і даз­воліў­шы гэтым сваім даку­мен­там май­му­му­жу, нябож­чы­ку, паў­на­моцт­вы ў гэтай зям­лі павод­ле яго жадан­ня бу- дава­ць, узвод­зі­ць, а збу­да­ваў­шы, дары­ць, пера­да­ва­ць, пра­да­ва­ць і пера­пі­с­ва­ць­царкве. Таму я, Ган­на Друц­кая-Сакалін­ская, пас­ля смер­ці і ады­хо­ду з жыц­ця май­го мужа, пана Юрыя дэ Квар­до Карэ­гі, шам­бя­ля­на най­я­с­ней­ша­га кара­ля, маю­чы­пра­ва на вала­данне і веч­нае ўжы­ванне гэтай зям­лі і ага­ро­да, на веч­ную памя­ць як памер­ла­га мужа май­го, так і нашчад­каў, пры­ня­тых ад яго, дзе­ля веч­най узна­га­ро­ды ад Бога душам нашым, для хва­лы і праслаў­лен­ня ўсе­ма- гут­на­га Бога, гэты­вы­ш­эйз­га­да­ны­п­ляц з ага­ро­дам і ўсім збу­да­ван­нем мана­хам айцам орд­эна св. Фран­цы­ска мен­шым абсер­ван­там даю, дару і на веч­на­сць за- пісваю. І гэты­мі цяпе­раш­ні­мі маі­мі ліста­мі, я гэта свед­чу, пац­вяр­джаю, даю і запі­сваю, не пакі­да­ю­чы з гэтых маёнт­каў нічо­га, нават малень­кай долі сабе, дзе­цям і родзі­чам, і нашчад­кам маім. Пера­да­юі ахвяру­ю­бра­там уся­ля­кія пра- вы на гэту зям­лю, якія маюі якія былі падо­ра­ны ў лістах Яго Кара­леўс­кай Вялі­кас­ці май­му мужу і мне. У доказ гэта­га я, Ган­на Друц­кая-Сакалін­ская, гэтым жа выш­эйз­га­да­ным айцам зац­вяр­джаю­ма­ю­ця­пе­раш­ню­ю­во­люі веч­нае дара­ванне маёй пячат­кай і пад­пі­сваю ўлас­най рукой. Ніж­эй жа пад­пі­са­ныя най­я­с­ней­шыя і шля­хет­ныя мужы вусна запро­ша­ны мной, каб пажа­далі за- свед­чы­ць сва­ёй пячат­кай і пад­пі­са­ць улас­най рукой.
Дад­зе­на ў Віль­ні ў год­зе Гос­па­да 1596 меся­ца мая 16 дня.
Ган­на Друц­кая-Сакалін­ская ў[ласнай] р[укой].
Тэа­дор Пацей, суддзя Берас­цей­скі, у[ласнай] р[укой].
Яраслаў Друц­кі-Сакалін­скі ў[ласнай] р[укой].
Міка­лай Лапа­цін­скі ў[ласнай] р[укой].

1. впер­вые эту вер­сию про­ис­хож­де­ния от Козель­ских кня­зей обос­но­вал Алек­сей Бабен­ко на исто­ри­че­ских фору­мах.[↩]
2. Воло­сти Край­ши­но и Лаги­неск были лока­ли­зо­ва­ны Е. Г. Зель­ниц­кой на осно­ва­нии све­де­ний пис­цо­вых книг XVII в. Она поме­сти­ла Край­ши­но в устье реки Угры в 8,5 км к севе­ру от Воро­тын­ска. Зель­ниц­кая Е. Г. Иссле­до­ва­ние исто­ри­че­ских мест или уро­чищ, кото­рыя долж­ны нахо­дить­ся в пре­де­лах нынеш­ней Калуж­ской губер­нии // Оте­че­ствен­ныя запис­ки. СПб., 1826. Ч. 27. Кн. 75. С. 79–85. Одна­ко после пуб­ли­ка­ции Н. В. Сычё­вым пис­цо­вых книг в 2016 г. ока­за­лось, что село Спас­ское, Край­ши­но нахо­ди­лось на реке Выс­се.[↩]
3. Дата уста­нав­ли­ва­ет­ся на осно­ва­нии сли­че­ния спис­ка при­об­ре­те­ний 1448 г. со спис­ком под­твер­ди­тель­ной гра­мо­ты о преж­них при­об­ре­те­ни­ях 1455 г. (LM. Kn. 3. P. 39; РИБ. Т. 27. СПб., 1910. Стб. 52–53).[↩]
4. Wijuk Kojałowicz, W. Herbarz rycerstwa W. X. Litewskiego tak zwany Compendium / W. Wijuk Kojałowicz. – Krakow: w drukarni «Czasu» Fr. Kluczyckiego i Spolki, 1897. – 527 s., с. 145.[↩]
5. Kollosowicz, L. Gratulatio nuptiarum inter Perillustr. ac Magnif. Dominum D. Carolum Georgium a Kroszyno Kroszyńscium et Perillustr. ac Magn. Domini D. Elizabetham Perillustr. ac Magn. Domini D. Vilchelmi a Tizenhauzen Capitanei Kupiscensis Filiam. D. 21 Januarii Anno 1652. Vilnae celebratarum per Lavrentivm Kollosowicz exhibita / L. Kollosowicz. – Wilno: w drukarni Oycow Bazyl. S. Troycy, 1652. – Kart 17.[↩]
6. Wolff, J. Kniaziowie litewsko-ruscy od konca czternastego wieku / J. Wolff. – Warszawa: drukiem J. Filipowicza, 1895. – 698 s., s. 186, X].[↩]
7. Niesiecki, K. Korona Polska… / K. Niesiecki. – T. II. – Lwow: w drukarni Collegium Lwowskiego Societatis Jesu, 1738. – 761 s., с. 711–712.[↩]
8. напр.: Wolff, J. Kniaziowie litewsko-ruscy od konca czternastego wieku / J. Wolff. – Warszawa: drukiem J. Filipowicza, 1895. – 698 s., s. 161, 339, 552.[↩]
9. Архео­гра­фи­че­ский сбор­ник доку­мен­тов, отно­ся­щих­ся к исто­рии Севе­ро-Запад­ной Руси. – Т. IX. – Виль­на: печат­ня О. Блю­ко­ви­ча, 1870. – 486 с., с. 457.[↩]
10. Wolff, J. Kniaziowie litewsko-ruscy od konca czternastego wieku / J. Wolff. –
    Warszawa: drukiem J. Filipowicza, 1895. – 698 s., s. 186–187.[↩]
11. Древ­ней­ший помян­ник Кие­во-Печер­ской лав­ры (кон­ца XV и нача­ла XVI сто­ле­тия) / Сооб­щил С. Т. Голу­бев // Чте­ния в Исто­ри­че­ском обще­стве Несто­ра лето­пис­ца. – Кн. 6. – Киев: Типо­гра­фия Импе­ра­тор­ско­го Уни­вер­си­те­та св. Вла­ди­ми­ра, 1892. – При­ло­же­ние. – С. XIV, 88 с., с. 70.[↩]
12. Вой­то­вич, Л. Князівсь­кі дина­стії Схід­ної Євро­пи (кіне­ць IX – поча­ток XVI ст.). Склад, сус­піль­на і політич­на роль. Істо­ри­ко-гене­а­ло­гічне дослід­жен­ня / Л. Вой­то­вич. – Львів: Інсти­тут украї­нознав­ства ім. Іва­на Крип’якевича, 2000. – 649 с., с. 37.[↩]
13. Тęgowski, J. Pierwsze pokolenia Gedyminowiczów / J. Тęgowski. – PoznańWroclaw: Wydawnictwo Hystoryczne, 1999. – 320 s., s. 72; 9[↩]
14. Келем­бет, С. Роман Михай­ло­вич II – остан­ній само­стій­ний воло­дар Чер­ні­го­ва / С. Келем­бет // Сіве­рянсь­кий літо­пис. – 2016. – № 2. – С. 3–16., с. 4.[↩]
15. Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го исто­ри­че­ско­го обще­ства. – Т. 35: Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-Литов­ским. – Т. 1. – СПб.: Типо­гра­фия Ф. Елкон­ско­го и К, 1882. – XXII, 870 с., 88 стб., с. 74.[↩]
16. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 3 (1440–1498). – Vilnius, 1998. – 164 p, p. 39.[↩]
17. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 5(1427–1506). – Vilnius: Mokslas, 1993. – 404 p, p. 248[↩]
18. Вла­сьев, Г. А. Потом­ство Рюри­ка. Мате­ри­а­лы для состав­ле­ния родо­сло­вий / Г. А. Вла­сьев. – Т. I. Кня­зья Чер­ни­гов­ские. – Ч. I. – СПб.: Това­ри­ще­ство Р. Голи­ке и А. Виль­борг, 1906. – 667 + 8 с., с. 499, 501.[↩]
19. Пол­ное собра­ние рус­ских лето­пи­сей. – Т. XXV. – Москва: Язы­ки сла­вян­ской куль­ту­ры, 2004. – 468 с., с. 237.[↩]
20. Зель­ниц­кая, Е. Г. Иссле­до­ва­ние древ­них исто­ри­че­ских мест и уро­чищ, кото­рые долж­ны нахо­дить­ся в пре­де­лах нынеш­ней Калуж­ской губер­нии / Е. Г. Зель­ниц­кая // Оте­че­ствен­ные запис­ки. – Ч. 27. – СПб., 1826. – С. 69–90., с. 81–82; Тему­шев, В. Н. Пер­вая мос­ков­ско-литов­ская погра­нич­ная вой­на 1486–1494 / В. Н. Тему­шев. – Москва: Квад­ри­га, 2013. – 240 с., с. 190–191 и кар­та 11.[↩]
21. Зотов, Р. В. О Чер­ни­гов­ских кня­зьях по Любец­ко­му сино­ди­ку и о Чер­ни­гов­ском кня­же­стве в татар­ское вре­мя / Р. В. Зотов. – СПб.: Типо­гра­фия бра­тьев Пан­те­ле­е­вых, 1892. – 327+47+II с, с. 29, 166.[↩]
22. Помен­ник Вве­денсь­кої церк­ви в Ближ­ніх пече­рах Києво-Печерсь­кої лаври // Лаврсь­кий аль­ма­нах. – Спе­цви­пуск 7. – Київ, 2007., с. 19.[↩]
23. Одно­ро­жен­ко, О. Герб князів Полу­бенсь­ких / О. Одно­ро­жен­ко // Сіве­рянсь­кий літо­пис. – 2009. – № 2–3. – С. 22–27., с. 23–24[↩]
24. Archiwum Narodowe w Krakowie, archyvium Młynowskie Chodkiewiczów, sign. 970. P. 7–8.[↩]
25. LNM, R 2794., LMAVB RS, F. 16–30, l. 18., LMAVB RS. F. 21–1374, l.[↩]
26. Vavelis Vilniuje. Nuo Jogailaičių iki Abiejų Tautų Respublikos pabaigos. Lietuvos didžiųjų kunigaikščių rūmų katalogai, I tomas, Vilnius, 2009. P. 106.[↩]
27. Strachocki Jan Wojciech. Decu manus adolescentum primam in artibus et Philosophia Lauream Prensantium ex hibernis Palladis. Ad Vernam lustrationem, praesidente D. Ioanne Cynerski Rachtamovio Collega Maiore Phil: Facult. & S. Annae Decano productus et ab Excellentissimo Domino D. M. Andrea Białkowski Collega Minore In aciem promotus & Per Ioannem Albrachtum Strachocki Eiusdem Laureae candidatum signa scripta praeferentem Debitis trophaeis adornatus. 1654, Dzików — Jagiell. — Ossol. P. 2.[↩]
28. Kojalavičius-Vijūkas Albertas. Šventasis Lietuvos Didžiosios Kunigaikštijos bei jai priklausančių provincijų giminių ir herbų vardynas . Vilnius, 2015.[↩]
29. Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го исто­ри­че­ско­го обще­ства. – Т. 35: Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-Литов­ским. – Т. 1. – СПб.: Типо­гра­фия Ф. Елкон­ско­го и К, 1882. – XXII, 870 с., 88 стб., с. 74.[↩]
30. Родо­слов­ная кни­га. Ч. 1. С. 193–194[↩]
31. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 3 (1440–1498). – Vilnius, 1998. – 164 p, p. 39.[↩]
32. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 5(1427–1506). – Vilnius: Mokslas, 1993. – 404 p, p. 248.[↩]
33. Вла­сьев, Г. А. Потом­ство Рюри­ка. Мате­ри­а­лы для состав­ле­ния родо­сло­вий / Г. А. Вла­сьев. – Т. I. Кня­зья Чер­ни­гов­ские. – Ч. I. – СПб.: Това­ри­ще­ство Р. Голи­ке и А. Виль­борг, 1906. – 667 + 8 с., с. 499, 501.[↩]
34. Пол­ное собра­ние рус­ских лето­пи­сей. – Т. XXV. – Москва: Язы­ки сла­вян­ской куль­ту­ры, 2004. – 468 с., с. 237.[↩]
35. Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го исто­ри­че­ско­го обще­ства. – Т. 35: Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-Литов­ским. – Т. 1. – СПб.: Типо­гра­фия Ф. Елкон­ско­го и К, 1882. – XXII, 870 с., 88 стб., с. 74.[↩]
36. Доку­мен­ты Мос­ков­ско­го архи­ва Мини­стер­ства юсти­ции. М., 1897. Т. 1. С. 15.[↩]
37. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 3 (1440–1498). – Vilnius, 1998. – 164 p, p. 39[↩]
38. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 5(1427–1506). – Vilnius: Mokslas, 1993. – 404 p, p. 248[↩]
39. Вла­сьев, Г. А. Потом­ство Рюри­ка. Мате­ри­а­лы для состав­ле­ния родо­сло­вий / Г. А. Вла­сьев. – Т. I. Кня­зья Чер­ни­гов­ские. – Ч. I. – СПб.: Това­ри­ще­ство Р. Голи­ке и А. Виль­борг, 1906. – 667 + 8 с., с. 499, 501.[↩]
40. Пол­ное собра­ние рус­ских лето­пи­сей. – Т. XXV. – Москва: Язы­ки сла­вян­ской куль­ту­ры, 2004. – 468 с., с. 237.[↩]
41. [Тему­шев В.Н. К вопро­су о мос­ков­ско-литов­ской гра­ни­це XV в. (Вла­де­ния кня­зей Кро­шин­ских) // Древ­няя Русь. Вопро­сы меди­е­ви­сти­ки. № 3 (21). Сен­тябрь 2005 / Тези­сы участ­ни­ков III меж­ду­на­род­ной кон­фе­рен­ции «Ком­плекс­ный под­ход в изу­че­нии Древ­ней Руси», p. 102.[↩]
42. Cp.: Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. S. 193.[↩]
43. Древ­ний помян­ник Кие­во-Печер­ской лав­ры (кон­ца XV и нача­ла XVI сто­ле­тия) / Сооб­щил С. Т. Голу­бев // Чте­ния в Исто­ри­че­ском обще­стве Несто­ра лето­пис­ца. Киев, 1892. Кн. 6. Отд. III. При­ло­же­ние. С. 39, 70, 75; Зотов Р. В. О чер­ни­гов­ских кня­зьях по Любец­ко­му сино­ди­ку и о Чер­ни­гов­ском кня­же­стве в татар­ское вре­мя. М., 1892 (то же в: Лето­пись заня­тий Архео­гра­фи­че­ской комис­сии за 1882–1884 гг. СПб., 1893. Вып. 9). С. 29, 166; Помен­ник Вве­денсь­кої церк­ви в Ближ­нiх пече­рах Києво-Печерсь­кої лаври. Пуб­лiка­цiя рукописної
    пам’ят­ки дру­гої поло­ви­ни XVII ст. / Упо­ряд. О. Кузь­мук // Лаврсь­кий аль­ма­нах. Київ, 2007. Вип. 18. Спе­цвип. 7. С. 19, 26.[↩]
44. Wijuk Kojałowicz, W. Herbarz rycerstwa W. X. Litewskiego tak zwany Compendium / W. Wijuk Kojałowicz. – Krakow: w drukarni «Czasu» Fr. Kluczyckiego i Spolki, 1897. – 527 s., с. 145.[↩]
45. Kollosowicz, L. Gratulatio nuptiarum inter Perillustr. ac Magnif. Dominum D. Carolum Georgium a Kroszyno Kroszyńscium et Perillustr. ac Magn. Domini D. Elizabetham Perillustr. ac Magn. Domini D. Vilchelmi a Tizenhauzen Capitanei Kupiscensis Filiam. D. 21 Januarii Anno 1652. Vilnae celebratarum per Lavrentivm Kollosowicz exhibita / L. Kollosowicz. – Wilno: w drukarni Oycow Bazyl. S. Troycy, 1652. – Kart 17.[↩]
46. Wolff, J. Kniaziowie litewsko-ruscy od konca czternastego wieku / J. Wolff. – Warszawa: drukiem J. Filipowicza, 1895. – 698 s., s. 186, X].[↩]
47. Niesiecki, K. Korona Polska… / K. Niesiecki. – T. II. – Lwow: w drukarni Collegium Lwowskiego Societatis Jesu, 1738. – 761 s., с. 711–712.[↩]
48. Сбор­ник Импе­ра­тор­ско­го Рус­ско­го исто­ри­че­ско­го обще­ства. – Т. 35: Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-Литов­ским. – Т. 1. – СПб.: Типо­гра­фия Ф. Елкон­ско­го и К, 1882. – XXII, 870 с., 88 стб., с. 74.[↩]
49. Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 74.[↩]
50. Памят­ни­ки дипло­ма­ти­че­ских сно­ше­ний Мос­ков­ско­го госу­дар­ства с Поль­ско-литов­ским. Т. 1. С. 118–119, 136.[↩]
51. Там же. С. 136.[↩]
52. Lietuvos Metrika. – Knyga Nr 4 (1479–1491). – Vilnius, 2004. – 288 p., p. 114[↩]
53. Гру­ша А.И. Кри­зис дове­рия? Появ­ле­ние и утвер­жде­ние пра­во­во­го доку­мен­та в Вели­ком Кня­же­стве Литов­ском. М.; СПб., 2019., с. 185–188, 192, 196–197.[↩]
54. Lietuvos Metrika, 2007, № 277, p. 183–184.[↩]
55. Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 277, p. 183–184.[↩]
56. Любав­ский, 1892, с. 315–316, 323, 331–333, 343–344, 354.[↩]
57. Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 277, p. 184.[↩]
58. РИБ, 1910, № 133, стб. 652–653; Urzędnicy, 2003, s. 50.[↩]
59. Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 277, p. 184; Любав­ский, 1892, с. 354, 433–434, 482–483.[↩]
60. Lietuvos Metrika, 2007, № 277, p. 184.[↩]
61. Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 243, p. 168.[↩]
62. РИБ, 1910, № 133, стб. 652–653; Lietuvos Metrika, Kn. Nr. 6. Vilnius, 2007, № 243, p. 166–168.[↩]
63. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 6, nr. 318, p. 208 (1499).[↩]
64. Литов­ские упо­мин­ки татар­ским ордам. Скар­бо­вая кни­га Мет­ри­ки Литов­ской 1502–1509 гг. Сим­фе­ро­поль. 1898[↩]
65. Бонец­кий, Т. 2, стр. 236, Вольф, стр. 213[↩]
66. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 6, nr. 318, p. 208 (1499).[↩]
67. НГАБ, ф. 1755, воп. 1, спр. 4, арк. 123–124.[↩]
68. Днев­ник нов­го­род­ско­го под­суд­ка Федо­ра Евла­шев­ско­го (1564–1604 года).//Помнікі мему­ар­най літа­ра­ту­ры Бела­русі ХVІІ ст.– Мн.: Наву­ка і тэхніка, 1983.– 175 с. – С.44[↩]
69. VUB RS, F. 5‑B. 28 – 2334, L. 233 – 238.[↩]
70. AGAD 1/351/0/5/E 589 Archiwum Tyzenhauzów[↩]
71. AGAD. Collection:1/351/0/5/E 597 Archiwum Tyzenhauzów.[↩]
72. AGAD 1/351/0/5/E 602.[↩]