31 августа 1449 г. между великим князем московским Василием II и королем польским и великим
князем литовским Казимиром IV было заключено «вечное докончание». Грамота, написанная со
стороны Василия II, сохранилась в двух списках конца XVI в. (не считая более поздней копии)
в составе пятой книги записей Литовской метрики1
. Стороны обязались «не вступаться» в земли
друг друга, договорились о совместной борьбе с внутренними «недругами» и об обороне от татар
на своих «украинах». Затем в договоре следовало обширное соглашение об отношении Москвы и
Литвы к третьим сторонам: к великому князю тверскому и его братии с их вотчиной, к служилым
князьям, которые служат Литве и Москве со своих вотчин (назывался ряд московских слуг),
к Великому Новгороду и Пскову, к великому князю рязанскому. В конце перечня третьих
сторон имелось соглашение о неких «верховских князях». Согласно первому списку грамоты, «А
верховъстии князи, што будуть издавна давали в Литву, то имъ и нинечы давати, а болшы того не
прымышляти»2
. Во втором списке в слове «верховъскии» написанная первоначально буква «т»
была исправлена на букву «к». Заканчивалась грамота соглашениями о суде «на обе стороны», о
свободном проезде послов и купцов (гостей) и, наконец, крестоцеловальной записью.
В историографии интересующий нас термин употреблялся по-разному. В данном случае
мы будем писать выражение «верховскии князи» и производные от него в кавычках, как цитату
источника или как историографические термины, используемые другими исследователями. В
авторском же изложении будем отдавать предпочтение написанию прилагательного «верховские»
в кавычках – как устаревшего слова русского языка, требующего пояснений. Связанное же с
ним существительное будем оставлять без кавычек, как это уже имело место в историографии.
В публикации 1892 г. М. К. Любавский заметил, что «так называемые “верховские”
князья» – это «потомки св. Михаила (Черниговского. – Р. Б.)3
, владевшие городами и
волостями в земле древних вятичей, по верхней Оке и ея притокам», которые «приведены были
в зависимость от великого князя литовского» [Любавский, 1892, с. 44–45, 49–52]. Логика
его сопоставления, видимо, состоит в том, что под именем «верховских» следует подразумевать
князей, которые не указаны в других статьях московско-литовского договора 1449 г., при этом
их землевладения должны были находиться на пересечении московско-литовских интересов,
а именно на «верхнеокской украине». Первоначально терминам «верхнеокские князья» и
«верхнеокские княжества» М. К. Любавский отдавал предпочтение. На данном этапе он еще
не вводил в научный оборот термин «Верховские княжества», но предопределил его появление
в будущем.
В 1893 г. Ф. И. Леонтович опустил оговорку М. К. Любавского «так называемые», что
само по себе предполагало условность, и подошел к данному вопросу более прямолинейно. Он
прямо считал, что интересующие нас князья черниговского дома, подчинившиеся Литве, носили
имя князей «верховских». Среди них ученый выделил три группы. К владениям князей первой
группы он отнес города Новосиль, Одоев, Белёв и Воротынск. Ко второй группе – князей
были и князья Вяземские, Новосильские, Одоевские, Можайские, Мстиславские и др[угие]»
[Довнар-Запольский, с. 707]. Г. А. Федоров-Давыдов счел возможным отнести к территории
«Верховских княжеств» не только область Верхнего Поочья, но и верховья рек Дона, Сейма
и Северского Донца [Федоров-Давыдов, с. 107, 109, 125–127]. Ф. М. Шабульдо под
«“верховскими” городами» понимал те, которые расположены «в бассейне Оки и Верхнего
Дона». Среди них называл Тулу, Берестей, Ретунь, Любутск, Мценск и даже Пронск, которые в
обозримой истории никогда не были владениями князей Верхнего Поочья [Шабульдо, с. 67–68].
Причиной тому был некорректный пересказ исследования Ф. Е. Петруня, в котором, впрочем,
непросто понять авторское отношение к интересующему нас термину. Ф. Е. Петрунь описывал
массив городов верховьев Оки и Дона, упоминаемый в ярлыках крымских ханов, который
обозначил как «верховсько-рязанськi зимлi». Однако к «верховинським» явно относил только
князей волконских, спашских, одоевских, а также город Козельск [Петрунь, с. 173–175]. В
свою очередь, В. Н. Темушев выдвинул мнение о том, что применительно к 1449 г. «обозначение
верховских князей необходимо соотнести с представителями новосильского княжеского дома и,
соответственно, при опоре на источник, следовало бы относить к числу верховских только само
Новосильское княжество и его уделы». В то же время он допускал, что «термины “верховские
княжества – верхнеокский край (украйна)” можно было бы разделить в зависимости от
времени, к которому они применены» [Темушев, 2007а, с. 257, 259; Темушев, 2005, с. 78].
С. В. Ковылов при рассмотрении совокупности князей белёвских, одоевских и воротынских,
напротив, предлагал отказаться от применения к ним термина «верховские князья», поскольку
для них в источниках есть конкретное название: «князья новосильские» [Ковылов, с. 11, 16,
75–76, 136–137].
Проблема бытования данной терминологии в историографии была обозначена мной
еще в публикации 2010 г. [Беспалов, 2010, с. 15–22]. С тех пор обнаружилось, что на нее
накладывается проблема региональной или национальной самоидентификации. Так, орловский
историк А. А. Майоров предложил новый термин: «Верховская Русь» [Майоров, с. 10–18].
Украинский же исследователь П.М.Бирюк пытается связать Верхнеокский регион с современной
Украиной, а верхнеокских князей называет «украинскими» [Бiрюк, 2014, с. 215–217; Бiрюк,
2016, с. 39–40]. Несмотря на использование моей статьи 2010 г., М. П. Бирюк полагает, что
«в современный период вопрос терминологии особой дискуссии не вызывает», якобы, «ученые
пришли к выводу о целесообразности употребления термина “верховские княжества”» [Бiрюк,
2014, с. 221–222].
В действительности ситуация несколько иная: большинство ученых употребляют
интересующие нас термины не задумываясь, следуя той или иной историографической
традиции. Вместе с тем оказывается, что под термином «верховские князья» и его производным
«Верховские княжества» разные исследователи понимали и понимают разный состав князей и
княжеств. Далеко не каждому читателю заведомо известно, что, например, «верховские князья»
А. В. Шекова и «верховские князья» В. Н. Темушева – это не одно и то же. Более того, у
одного и того же исследователя отношение к данным терминам могло меняться со временем. Еще
в 1894 г. М. К. Любавский указал, что на основе термина «верховскии князи» стали появляться
некорректные обобщения [Протоколы заседаний…]. Спустя же столетие С. В. Ковылов
справедливо заметил, что данный термин единственный раз упомянут в сохранившихся
источниках, но так широко распространился в историографии, что заслонил собой разнообразие
путей политического развития княжеств Верхнего Поочья [Ковылов, с. 11, 16].
Важно рассмотреть понятие «верховские» в языковом контексте. Ранее мной было показано,
что подобные названия связаны с указанием направления судоходного пути против течения или