Кучкин В. А. Бохтюжское княжество — реальность средневековой Руси

// Вопро­сы исто­рии. — 1983. — № 8. — С. 164–169.

При­мер­но 20 лет назад было завер­ше­но капи­таль­ное изда­ние древ­ней­ших рус­ских документов1. Пуб­ли­ка­то­ры — веду­щие спе­ци­а­ли­сты по исто­рии сред­не­ве­ко­вой Руси — тща­тель­но выве­ри­ли тек­сты источ­ни­ков, дали раз­но­сто­рон­ний палео­гра­фи­че­ский, хро­но­ло­ги­че­ский и гео­гра­фи­че­ский ком­мен­та­рий к каж­до­му акту, про­де­лав колос­саль­ную иссле­до­ва­тель­скую рабо­ту. Выяви­лись при этом и весь­ма слож­ные нере­шен­ные вопро­сы. Так, тре­тий том изда­ния содер­жит осо­бый раз­дел, оза­глав­лен­ный «Сомни­тель­ные акты того же Глу­шиц­ко­го м‑ря». В пре­ди­сло­вии к нему И. А. Голуб­цов писал: «Выде­ля­ем далее в виде осо­бо­го раз­де­ла ряд гра­мот Глу­шиц­ко­го м‑ря в раз­ряд сомни­тель­ных или позд­ней­ших... Сомне­ние про­ис­те­ка­ет из того, что все они гово­рят как о бох­тюж­ских кня­зьях о кн. Юрии Ива­но­ви­че и об его сыне Семене Юрье­ви­че, из кото­рых пер­вый был яко­бы совре­мен­ни­ком Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го, т. е. жил в пер­вых деся­ти­ле­ти­ях и, м. б., сере­дине XV в., а вто­рой тогда при­хо­дил­ся бы на сере­ди­ну и при­мер­но вто­рую поло­ви­ну XV века. Меж­ду тем ни Экзем­пляр­ский, ни кто-либо дру­гой до сих пор не мог­ли, сколь­ко ни ста­ра­лись, най­ти для того вре­ме­ни кня­зей с таки­ми име­на­ми; поис­ки их при­во­ди­ли толь­ко к тому, что они при­зна­ва­ли воз­мож­ным искать этих кня­зей сре­ди Кубен­ских и род­ствен­ных им Дее­вых... Посколь­ку эти акты напе­ча­та­ны в раз­ных изда­ни­ях и у мно­гих нашли при­зна­ние, здесь сочте­но нуж­ным все их вос­про­из­ве­сти с вопро­сом об их под­лин­но­сти, о досто­вер­но­сти лиц и датировок«2, Все­го в раз­ряд сомни­тель­ных Голуб­цов отнес пять грамот3. Из них в под­лин­ни­ке сохра­ни­лась толь­ко одна (тре­тья из ука­зан­ных в при­ме­ча­нии 2), осталь­ные же четы­ре в насто­я­щее вре­мя утра­че­ны, и Голуб­цо­ву при­шлось пере­пе­ча­ты­вать их текст с изда­ния Амвросия.

Рек­тор Нов­го­род­ской духов­ной семи­на­рии архи­манд­рит Амвро­сий (А. А. Орнат­ский) был пер­вым иссле­до­ва­те­лем, кто нашел и опуб­ли­ко­вал гра­мо­ты Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю. В 1811 г. в 3‑й части сво­ей «Исто­рии Рос­сий­ской иерар­хии» в ста­тье, посвя­щен­ной Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю, Амвро­сий поме­стил в каче­стве при­ло­же­ния 11 гра­мот XV-XVII вв. из архи­ва это­го мона­сты­ря. «Хотя мона­стырь сей с про­чи­ми Воло­год­ски­ми разо­ря­ем был при наше­ствии Поля­ков и Лит­вы, — писал Амвро­сий, — а так­же горел два­жды в 1614 и 1625 годах, одна­ко более дру­гих сохра­нил архи­ву ста­рых сво­их дел. Здесь пред­ла­га­ют­ся заме­ча­тель­ней­шие из гра­мот, най­ден­ных меж­ду ими«4.

Все опуб­ли­ко­ван­ные грамоты5 Амвро­сий ско­рее все­го видел лич­но. Он опи­сал печа­ти на девя­ти гра­мо­тах и при­вел тек­сты на этих печа­тях, а если над­пи­си не чита­лись, то ого­во­рил и это. В част­но­сти, по сло­вам Амвро­сия, печа­ти име­ли и две пер­вые опуб­ли­ко­ван­ные им гра­мо­ты из чис­ла вызвав­ших сомне­ние у позд­ней­ших иссле­до­ва­те­лей. Лишь при пуб­ли­ка­ции двух грамот6 Амвро­сий не ука­зал, име­лись ли у них печа­ти, были ли сле­ды их при­креп­ле­ния и т. п., что застав­ля­ет думать или о вет­хо­сти ори­ги­на­лов, или о том, что в рас­по­ря­же­нии Амвро­сия ока­за­лись ран­ние копии этих актов.

Через два года в ч. 5‑й сво­е­го тру­да Амвро­сий напе­ча­тал про­дол­же­ние ста­тьи о Глу­шиц­ком Покров­ском мона­сты­ре. «В допол­не­ние к грам­ма­там, под ста­тьею о Глу­шиц­ком мона­сты­ре поме­щен­ным, при­со­во­куп­ля­ют­ся здесь, — писал он там, — еще спис­ки с под­лин­ни­ков, недав­но отысканных«7. Таких гра­мот ока­за­лось шесть8.

Как и при пуб­ли­ка­ции гра­мот Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря в части 3 «Исто­рии Рос­сий­ской иерар­хии», Амвро­сий отме­тил нали­чие печа­тей у двух гра­мот (4 и 5), но под­лин­ни­ки он, надо пола­гать, не видел или видел мель­ком. Во вся­ком слу­чае текст каж­дой гра­мо­ты в части 5 «Исто­рии...» сопро­вож­дал­ся поме­той «Спи­сок сло­во в сло­во», отсут­ству­ю­щей при пуб­ли­ка­ции доку­мен­тов в части 3, что застав­ля­ет думать о нали­чии у Амвро­сия лишь копий послед­них 6 гра­мот Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря. Веро­ят­но, копии, кото­ры­ми он рас­по­ла­гал, были изго­тов­ле­ны доволь­но тща­тель­но: пыта­лись вос­про­из­ве­сти точ­но не толь­ко текст доку­мен­тов, но и соста­ви­ли опи­са­ние печа­тей (на двух из них), внеш­не­го вида гра­мот, почер­ка, каким они были написаны9. Харак­тер­но, что послед­них двух эле­мен­тов опи­са­ния не было в пуб­ли­ка­ции 1811 года. Оче­вид­но, имея перед гла­за­ми под­лин­ни­ки, Амвро­сий не счел тогда нуж­ным опи­сы­вать внеш­ний вид и почерк гра­мот. Когда же в его рас­по­ря­же­нии ока­за­лись толь­ко копии, он решил дать более пол­ное пред­став­ле­ние о под­лин­ни­ках, с кото­рых они были сняты.

Переч­ни опуб­ли­ко­ван­ных Амвро­си­ем гра­мот пока­зы­ва­ют, что «сомни­тель­ные» гра­мо­ты были изда­ны в два при­е­ма: три в 1811 г. и две в 1813 г. Дру­гие 12 гра­мот, напе­ча­тан­ные в «Исто­рии Рос­сий­ской иерар­хии», ника­ких сомне­ний в сво­ей под­лин­но­сти не вызы­ва­ют. Совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли учи­ты­ва­ют их в сво­их работах10, хотя в под­лин­ни­ке сохра­ни­лась лишь одна гра­мо­та из 11 издан­ных в 3 части «Исто­рии Рос­сий­ской иерархии«11 и две из 6, опуб­ли­ко­ван­ных в 5 части12. Осталь­ных гра­мот сей­час нет не толь­ко в под­лин­ни­ках, но и в спис­ках, и изда­ние Амвро­сия пре­вра­ти­лось в един­ствен­ный источ­ник, содер­жа­щий их тек­сты, во мно­гом напо­ми­ная судь­бу печат­но­го «Сло­ва о Пол­ку Игореве».

Досто­вер­ность боль­шин­ства обна­ру­жен­ных Амвро­си­ем гра­мот Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря, состав­лен­ные им опи­са­ния печа­тей, внеш­не­го вида и почер­ков «сомни­тель­ных» гра­мот, сохран­ность ори­ги­на­ла одной из них застав­ля­ет отверг­нуть мысль о позд­ней фаль­си­фи­ка­ции этих доку­мен­тов. С точ­ки зре­ния фор­му­ля­ра и оформ­ле­ния (нали­чие печа­тей, упо­ми­на­ний дослу­хов, пис­цов и т. п.) «сомни­тель­ные» гра­мо­ты ничем не отли­ча­ют­ся от под­лин­ных актов XV-XVI веков. Поэто­му Голуб­цов и писал осто­рож­но о том, что они «обра­бо­та­ны так же, как если бы они были при­зна­ны в той или иной части под­лин­ны­ми...». Такая осто­рож­ность в отно­ше­нии фор­мы рас­смат­ри­ва­е­мых доку­мен­тов пред­став­ля­ет­ся излиш­ней: мож­но утвер­ждать, что фор­ма не име­ет каких-либо анахронизмов.

Сомне­ния воз­ни­ка­ли отно­си­тель­но содер­жа­ния гра­мот. Рус­ская дипло­ма­ти­ка зна­ет слу­чаи, когда, напри­мер, в XV в. фаль­си­фи­ци­ро­ва­лись куп­чие гра­мо­ты: сни­ма­ли копию с более ран­ней под­лин­ной гра­мо­ты, впи­сы­вая отсут­ство­вав­шие в под­лин­ни­ке дан­ные, такую копию заве­ря­ло ответ­ствен­ное лицо, и фаль­си­фи­кат при­об­ре­тал юри­ди­че­скую силу13. Не была ли подоб­ная опе­ра­ция про­ве­де­на и с «сомни­тель­ны­ми» гра­мо­та­ми? Что­бы отве­тить на постав­лен­ный вопрос, необ­хо­ди­мо подроб­нее оста­но­вить­ся на кон­крет­ных све­де­ни­ях грамот.

Во всех пяти актах речь идет о вла­де­ни­ях Дио­ни­си­е­ва Покров­ско­го Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря. Ска­зан­но­му не про­ти­во­ре­чит и то обсто­я­тель­ство, что одна из «дан­ных» гра­мот кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча адре­со­ва­на Иоан­но-Пред­те­чен­ско­му Сос­но­вец­ко­му монастырю14: это при­пис­ной, «дочер­ний» мона­стырь Покров­ско­го. Оба они были осно­ва­ны Дио­ни­си­ем Глу­шиц­ким и нахо­ди­лись на рас­сто­я­нии 7 верст друг от друга15. Вла­де­ния Сос­но­вец­ко­го мона­сты­ря были и вла­де­ни­я­ми Покровского.

Кре­стьян­ское насе­ле­ние сел, дере­вень и почин­ков Покров­ско­го мона­сты­ря в слу­чае душе­губ­ства, раз­боя и тать­бы с полич­ным соглас­но цар­ской жало­ван­ной гра­мо­те 1621 г. было под­суд­но воло­год­ско­му намест­ни­ку и под­чи­няв­ше­му­ся ему бох­тюж­ско­му волостелю16. Так было не толь­ко в XVII в., но и в XVI и XV веках17. Бох­тюж­ский воло­стель являл­ся тем адми­ни­стра­тив­ным аген­том пра­ви­тель­ства, кото­ро­му в извест­ных слу­ча­ях долж­но было под­чи­нять­ся насе­ле­ние вот­чин Покров­ско­го Дио­ни­си­е­ва Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря. Такое поло­же­ние сви­де­тель­ству­ет о том, что вот­чи­ны это­го мона­сты­ря нахо­ди­лись исклю­чи­тель­но в Бох­тюж­ской волости.

Впер­вые в источ­ни­ках эта волость как вла­де­ние мос­ков­ско­го вели­ко­го кня­зя Васи­лия Тем­но­го упо­ми­на­ет­ся в 1448 году18. По заве­ща­нию, состав­лен­но­му меж­ду 3 мая 1461 и 27 мар­та 1462 г., Васи­лий отда­вал Бох­тю­гу сво­е­му пято­му сыну Андрею Мень­шо­му. Тот, в свою оче­редь, по духов­ной гра­мо­те 1481 г. пере­дал Бох­тю­гу вели­ко­му кня­зю Ива­ну III19. Таким обра­зом, по мень­шей мере во вто­рой поло­вине XV в. Бох­тю­га была уже мос­ков­ской вели­ко­кня­же­ской воло­стью. Свое назва­ние она полу­чи­ла по р. Бох­тю­ге­ле­во­му, как и Глу­ши­ца, при­то­ку Сухо­ны, но впа­да­ю­ще­му в Сухо­ну выше Глу­ши­цы, срав­ни­тель­но неда­ле­ко от исто­ка Сухо­ны из Кубен­ско­го озера20. Тер­ри­то­рия Бох­тюж­ской воло­сти охва­ты­ва­ла не толь­ко бас­сейн Бох­тю­ги, но и бас­сейн Глу­ши­цы, а так­же зем­ли по верх­не­му тече­нию Сухоны21.

Выяс­не­ние того, что Дио­ни­си­ев Глу­шиц­кий мона­стырь имел вот­чи­ны толь­ко в Бох­тюж­ской воло­сти, и опре­де­ле­ние при­мер­ных гра­ниц ее облег­ча­ют ана­лиз тех мест в «сомни­тель­ных» гра­мо­тах, где речь идет о гео­гра­фи­че­ских пунк­тах — вла­де­ни­ях мона­сты­ря. Не про­ти­во­ре­чат ли в этом отно­ше­нии «сомни­тель­ные» гра­мо­ты той кар­тине, кото­рая выри­со­вы­ва­ет­ся из вполне досто­вер­ных источников?

В пер­вой «сомни­тель­ной» гра­мо­те упо­мя­ну­ты пусто­ши Васи­лье­ва и Кон­дра­то­ва в Угле, а так­же пустошь Кузь­мин­ская на ниж­ней Глушице22. Как уста­но­вил Голуб­цов, Углом назы­ва­лась пер­во­на­чаль­но, види­мо, мест­ность на р. Выте­ке (левый при­ток Глушицы)23. Сле­до­ва­тель­но, речь в гра­мо­те идет о пусто­шах в бас­сейне Глу­ши­цы, т. е. в пре­де­лах Бох­тюж­ской воло­сти. Сто­ит так­же отме­тить, что зем­ля Васи­льев­ская и пустошь Кон­дра­тов­ская упо­мя­ну­ты и в под­лин­ной духов­ной гра­мо­те Дио­ни­сия Глушицкогс24. Вто­рая «сомни­тель­ная» гра­мо­та не ука­зы­ва­ет кон­крет­ных вла­де­ний Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря. В тре­тьей назва­на р. Вар­жа, цели­ком пере­да­ва­е­мая мона­стыр­ской бра­тии. Голуб­цов отож­де­ствил эту Вар­жу с при­то­ком р. Юга, про­те­кав­шим в несколь­ких сот­нях кило­мет­ров от Глушицы25. Это ошиб­ка. В опи­са­нии 1615 — 1616 гг. вла­де­ний Глу­шиц­ко­го Покров­ско­го мона­сты­ря в Бох­тюж­ской воло­сти зна­чит­ся «дерев­ня Вере­тея... на реке на Пах­тал­ке», кре­стьяне кото­рой коси­ли сено «по Вар­же реке вверх на пожне пять копен«26. Сле­до­ва­тель­но, Вар­жа про­те­ка­ла близ Бох­тю­ги, учи­ты­вая место­по­ло­же­ние пусто­ши Пах­та­лов­ской — в бох­тюж­ском пра­во­бе­ре­жье. В чет­вер­той «сомни­тель­ной» гра­мо­те упо­ми­на­ют­ся пусто­ши Шобы­кин и Устьян­цев. Назва­ние пер­вой из них созвуч­но с назва­ни­ем двух сто­жьев Шобу­ниньчь­ских, рас­по­ло­жен­ных на р. Пуч­ка­се и упо­ми­на­е­мых в под­лин­ной духов­ной Дио­ни­сия Глушицкого27. Пятая «сомни­тель­ная» гра­мо­та назы­ва­ет пустошь Пах­та­лов­скую, кото­рая была рас­по­ло­же­на близ устья Бохтюги28. Таким обра­зом, упо­ми­на­е­мые в «сомни­тель­ных» гра­мо­тах гео­гра­фи­че­ские объ­ек­ты впи­сы­ва­ют­ся в кон­ту­ры Бох­тюж­ской воло­сти, очер­чен­ные выше по дру­гим дан­ным. Ины­ми сло­ва­ми, гео­гра­фи­че­ское содер­жа­ние «сомни­тель­ных» гра­мот ока­зы­ва­ет­ся вполне доброкачественным.

Основ­ной повод для сомне­ний созда­ва­ло неяс­ное про­ис­хож­де­ние кня­зей, фигу­ри­ру­ю­щих в «сомни­тель­ных» гра­мо­тах. Две пер­вые гра­мо­ты назы­ва­ют имя кн. Юрия Ива­но­ви­ча (пер­вая — в непол­ной и кос­вен­ной фор­ме: «Доло­жа воло­сте­ля кня­жа Юрье­ва»), а три послед­ние — еще и его жену кня­ги­ню Еле­ну и сына кня­зя Семе­на. Судя по «сомни­тель­ным» гра­мо­там, и Юрий и его сын Семен были суве­рен­ны­ми кня­зья­ми. Отно­си­тель­но Юрия об этом пря­мо сви­де­тель­ству­ет упо­ми­на­ние его воло­стей в менов­ной гра­мо­те Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го с Бед­нем и в жало­ван­ной гра­мо­те кн. Юрия Покров­ско­му мона­сты­рю, пока­зы­ва­ю­щее, что у кн. Юрия был соб­ствен­ный чинов­ный аппа­рат на под­власт­ной ему тер­ри­то­рии; Юрий опре­де­лял и объ­ем судеб­но­го и подат­но­го имму­ни­те­тов Дио­ни­си­е­ву Глу­шиц­ко­му монастырю29. Такие пре­ро­га­ти­вы харак­тер­ны для суве­рен­но­го кня­зя. От Семе­на Юрье­ви­ча сохра­ни­лись толь­ко «дан­ные» гра­мо­ты, в кото­рых нет упо­ми­на­ний ни об адми­ни­стра­тив­ном аппа­ра­те это­го кня­зя, ни о его суве­рен­ных пра­вах. Но эти гра­мо­ты Семен выда­вал от сво­е­го име­ни, что так­же может слу­жить при­зна­ком его неза­ви­си­мо­сти. В том слу­чае, если бы на вла­де­ния Семе­на рас­про­стра­ня­лась вер­хов­ная власть дру­го­го кня­зя, напри­мер, вели­ко­го кня­зя мос­ков­ско­го, такие «дан­ные» долж­ны были содер­жать ого­вор­ку: «доло­жа вели­ко­го князя«30. В рас­смат­ри­ва­е­мых дан­ных подоб­ная ого­вор­ка отсут­ству­ет, поэто­му надо пола­гать, что Семен, как и его отец, оста­вал­ся суве­рен­ным правителем.

Так как пере­чис­лен­ные в «сомни­тель­ных» гра­мо­тах гео­гра­фи­че­ские объ­ек­ты не выхо­ди­ли за пре­де­лы позд­ней­шей Бох­тюж­ской воло­сти, Юрия и Семе­на надо при­знать кня­зья­ми Бох­тюж­ско­го кня­же­ства. Кос­вен­но о суще­ство­ва­нии его сви­де­тель­ству­ют не толь­ко «сомни­тель­ные» гра­мо­ты, но и заве­ща­ние Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го, где ска­за­но, что Покров­ско­му мона­сты­рю при­над­ле­жит «Пово­стишь­ской наво­локъ, опро­че княжие«31. При­над­леж­ность пожни кня­зю, при­чем кня­зю настоль­ко извест­но­му, что не назва­но даже его имя, может гово­рить о том, что здесь было какое-то кня­же­ство. Пря­мым под­твер­жде­ни­ем это­го явля­ет­ся сви­де­тель­ство Жития Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го, состав­лен­но­го не позд­нее кон­ца XV века32. В нем рас­ска­зы­ва­ет­ся, как кн. Юрий Бох­тюж­ский пред­ла­гал мате­ри­аль­ную помощь Дио­ни­сию, на что тот несколь­ко уклон­чи­во отве­чал: «яко же въс­хо­щеть твое дръжавство«33. И про­зви­ще Юрия — Бох­тюж­ский, и обра­ще­ние к нему «твое дер­жав­ство» (намек, что Юрий обла­дал само­сто­я­тель­ной «дер­жа­вой») ясно ука­зы­ва­ют на суще­ство­ва­ние Бох­тюж­ско­го кня­же­ства во гла­ве с кн. Юрием.

Кня­зя Юрия Ива­но­ви­ча в гра­мо­тах Дио­ни­си­е­ва Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря с Юри­ем Бох­тюж­ским из Жития Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го отож­де­ствил еще Амвро­сий. Но и он и позд­ней­шие иссле­до­ва­те­ли пола­га­ли, что бох­тюж­ские кня­зья пред­став­ля­ли ветвь кня­зей ярославских34. Такое мне­ние осно­вы­ва­лось на том, что рядом с вла­де­ни­я­ми бох­тюж­ских кня­зей в восточ­ной части Кубен­ско­го оз., из кото­ро­го выте­ка­ет р. Сухо­на, и в бас­сейне р. Кубе­ны были рас­по­ло­же­ны вла­де­ния кня­зей заозер­ско-кубен­ских, при­над­ле­жав­ших к яро­слав­ско­му кня­же­ско­му дому. Каза­лось, что если речь идет о гео­гра­фи­че­ски сосед­них тер­ри­то­ри­ях, то и управ­лять ими долж­ны кня­зья одно­го рода. Одна­ко дан­ные о бох­тюж­ских кня­зьях реши­тель­но про­ти­во­ре­чат све­де­ни ям о совре­мен­ных им кня­зьях ярославских.

Дей­стви­тель­но, из «сомни­тель­ных» и дру­гих гра­мот Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря сле­ду­ет, что к нача­лу 1448 г. Бох­тюж­ское кня­же­ство утра­ти­ло свою само­сто­я­тель­ность, пре­вра­тив­шись в волость мос­ков­ско­го вели­ко­го князя35. Сле­до­ва­тель­но, послед­ний бох­тюж­ский кн. Семен Юрье­вич несо­мнен­но жил во вто­рой чет­вер­ти XV века. Его отец Юрий, как уже гово­ри­лось, был совре­мен­ни­ком Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го, кото­рый умер летом 1437 года36. Несколь­ко уточ­ня­ет вре­мя прав­ле­ния и жиз­ни кн. Юрия Бох­тюж­ско­го Житие Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го. Там об этом кня­зе рас­ска­зы­ва­ет­ся после опи­са­ния собы­тий 1422 г. и до опи­са­ния собы­тий 1427 года37. Отсю­да мож­но заклю­чить, что кн. Юрий жил в 20‑х годах XV века. К тому вре­ме­ни у Юрия, по Житию Дио­ни­сия, было уже несколь­ко сыновей38. Зна­чит, Юрий родил­ся в кон­це XIV или самом нача­ле XV века. Отец же Юрия Иван (в «сомни­тель­ных» гра­мо­тах при­во­дит­ся отче­ство Юрия — Иванович39) дол­жен был жить во вто­рой поло­вине XIV века.

Таким обра­зом, пока­за­ния «сомни­тель­ных» гра­мот и досто­вер­ных источ­ни­ков поз­во­ля­ют выстро­ить сле­ду­ю­щую гене­а­ло­ги­че­скую цепоч­ку бох­тюж­ских кня­зей: Иван (вто­рая поло­ви­на XIV в.) — Юрий Ива­но­вич (20‑е годы XV в.) — Семен Юрье­вич (вто­рая чет­верть XV в. и, воз­мож­но, вто­рая поло­ви­на XV в.). Амвро­сий при­ни­мал Ива­на за кня­зя Ива­на Дея, кото­рый вла­дел Кубеной40. Но послед­ний имел сыно­вей Миха­и­ла и Федо­ра, а не Юрия. К тому же он жил не во вто­рой поло­вине XIV в., а в пер­вой поло­вине XV века41. А. В. Экзем­пляр­ский, по-види­мо­му, вслед за Д. И. Язы­ко­вым, счи­тал, что бох­тюж­ский кн. Юрий — это кн. Юрий Ива­но­вич Деев, по про­зви­щу Мар­тын, у кото­ро­го был и сын Семен42. Это мне­ние раз­де­лял и Голуб­цов. Но он же пока­зал, что кня­зья Ю. И. и С. Ю. Дее­вы жили в сере­дине XVI в.43, а не в пер­вой поло­вине XV в., как полу­ча­ет­ся по «сомни­тель­ным» гра­мо­там. Таким обра­зом, отож­деств­ле­ние бох­тюж­ских кня­зей с яро­слав­ски­ми ока­зы­ва­ет­ся невозможным.

Впро­чем, сомни­тель­на сама исход­ная мысль иссле­до­ва­те­лей, искав­ших пра­ви­те­лей Бох­тюж­ско­го кня­же­ства толь­ко сре­ди кня­жив­ших по сосед­ству заозер­ско-кубен­ских кня­зей. Поиск дол­жен быть зна­чи­тель­но рас­ши­рен. Посколь­ку зем­ля­ми на рус­ском Севе­ре из всех кня­зей — потом­ков Все­во­ло­да Боль­шое Гнез­до вла­де­ли толь­ко наслед­ни­ки его стар­ше­го сына Кон­стан­ти­на, то сре­ди послед­них и нуж­но искать бох­тюж­ских кня­зей. И дей­стви­тель­но, в родо­слов­ной рос­пи­си ростов­ских кня­зей встре­ча­ют­ся три кня­зя, кото­рые носи­ли те же име­на, что и кня­зья бох­тюж­ские, нахо­ди­лись меж­ду собой в тех же сте­пе­нях род­ства и жили во вто­рой поло­вине XIV — пер­вой поло­вине XV века. Речь идет о стар­шем сыне ростов­ско­го кня­зя Андрея Федо­ро­ви­ча Иване, стар­шем сыне Ива­на Юрии Немом и един­ствен­ном сыне послед­не­го Семене44. Андрей Федо­ро­вич женил­ся в 1350 г.45, сле­до­ва­тель­но, Иван Андре­евич дол­жен был жить во вто­рой поло­вине XIV в., а его сын и внук мог­ли жить в пер­вой поло­вине XV века. Во вся­ком слу­чае, млад­ший пле­мян­ник Юрия Немо­го кн. А. Ф. Голе­нин жил в нача­ле 80‑х годов XV века46.

Пол­ное сов­па­де­ние гене­а­ло­ги­че­ской рос­пи­си бох­тюж­ских кня­зей с родо­слов­ной кня­зей ростов­ско­го дома47 устра­ня­ет неяс­но­сти в отно­ше­нии кор­ре­спон­ден­тов «сомни­тель­ных» гра­мот Дио­ни­си­е­ва Глу­шиц­ко­го монастыря.

Харак­тер­ны неко­то­рые лек­си­че­ские осо­бен­но­сти этих гра­мот. В тре­тьей из них упо­ми­на­ют­ся «при­стра­ды» — допол­ни­тель­ные поло­сы паш­ни, в пятой — «божа», крест­ная мать. Оба тер­ми­на по «Тол­ко­во­му сло­ва­рю» В. И. Даля были рас­про­стра­не­ны на рус­ском Севе­ре. Во вто­рой гра­мо­те отра­зи­лись весь­ма арха­ич­ные нор­мы, в част­но­сти, обя­зан­ность давать корм само­му князю48. Гео­гра­фи­че­ская точ­ность «сомни­тель­ных» гра­мот, реаль­ность упо­ми­на­е­мых в них кня­зей, тер­ми­но­ло­гия, арха­и­ка юри­ди­че­ских норм убеж­да­ют в том, что эти гра­мо­ты под­лин­ные. Это дока­зы­ва­ет суще­ство­ва­ние по мень­шей мере в пер­вой поло­вине XV в. само­сто­я­тель­но­го Бох­тюж­ско­го кня­же­ства, выде­лив­ше­го­ся из Ростов­ско­го. Сле­ду­ет напом­нить, что р. Сухо­на, у исто­ков кото­рой лежа­ло это кня­же­ство, издав­на осва­и­ва­лась ростов­ца­ми. Ростов­ским кня­зьям при­над­ле­жал сто­яв­ший при сли­я­нии Сухо­ны и Юга Устюг49. Мож­но думать, что Бох­тюж­ское кня­же­ство впер­вые было выде­ле­но как удел ростов­ско­му кн. Андрею Федо­ро­ви­чу во вто­рой чет­вер­ти XIV века. Когда Андрей в 1363 г. стал ростов­ским князем50, он еще при жиз­ни пере­дал Бох­тю­гу сво­е­му пер­вен­цу Ива­ну, и это кня­же­ство закре­пи­лось за стар­шей лини­ей Андрея Федо­ро­ви­ча. К нача­лу 1448 г. само­сто­я­тель­ность Бох­тюж­ско­го кня­же­ства была лик­ви­ди­ро­ва­на, и оно пре­вра­ти­лось в волость мос­ков­ско­го вели­ко­го кня­зя. При­со­еди­не­ние к Москве про­изо­шло ско­рее все­го меж­ду 1435 и 1448 гг., посколь­ку в духов­ной Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го еще упо­ми­на­ет­ся вла­де­ние мест­но­го кня­зя («кня­жая пожня»).

Акты вре­ме­ни неза­ви­си­мо­сти Бох­тюж­ско­го кня­же­ства и более позд­них лет поз­во­ля­ют наме­тить лишь гео­гра­фи­че­ские гра­ни­цы это­го госу­дар­ствен­но­го обра­зо­ва­ния и назвать его пра­ви­те­лей. Исто­рия же кня­же­ства извест­на совсем мало. Одна­ко она может несколь­ко про­яс­нить­ся бла­го­да­ря архео­ло­гии. Дело в том, что кар­то­гра­фи­че­ские мате­ри­а­лы XVIII в. в рай­оне верх­ней Сухо­ны, бас­сей­нов Бох­тю­ги и Глу­ши­цы как на самое круп­ное посе­ле­ние ука­зы­ва­ют на село Архан­гель­ское в ниж­нем тече­нии р. Бохтюги51. Свое назва­ние это село полу­чи­ло по церк­ви, а нали­чие ее сви­де­тель­ству­ет об адми­ни­стра­тив­ном зна­че­нии посе­ле­ния. Не было ли это село сто­ли­цей бох­тюж­ских кня­зей? Архео­ло­ги­че­ские раз­вед­ки и рас­коп­ки, воз­мож­но, дали бы ответ на этот вопрос, про­лив допол­ни­тель­ный свет на исто­рию Бох­тюж­ско­го княжества.

При­ме­ча­ния

1. Акты соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской исто­рии Севе­ро-Восточ­ной Руси кон­ца XIV — нача­ла XVI в. (АСЭИ). Тт. 1 — 3. М. 1952 — 1964.

2. АСЭИ. Т. 3. М. 1964, с. 278.

3. Эти пять гра­мот сле­ду­ю­щие: 1. Менов­ная гра­мо­та игу­ме­на Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го с неким Бед­ном, про­ме­няв­шим свои пусто­ши Васи­льев­скую и Кон­дра­то­ву на мона­стыр­скую пустошь Кузь­мин­скую в ниж­нем тече­нии р. Глу­ши­цы, при­чем мена была про­из­ве­де­на «доло­жа воло­сте­ля кня­жа Юрье­ва Васи­лия»; 2. Жало­ван­ная гра­мо­та кня­зя Юрия Ива­но­ви­ча Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю на мона­стыр­ские зем­ли и на мона­стыр­ских людей; 3. Дан­ная гра­мо­та кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю на р. Бар­жу с пожен­ка­ми и с лесом; 4. Дан­ная гра­мо­та того же кня­зя на пусто­ши Шобы­кин и Устьян­цев «вели­ко­му свят Ива­ну Пред­те­че во доме на Сос­но­вец»; 5. Дан­ная гра­мо­та того же кня­зя Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю на пустошь Пах­та­лов­скую (АСЭИ. Т. 3, NN 258 — 262, с. 278 — 280).

4. Амвро­сий. Исто­рия Рос­сий­ской иерар­хии. Ч. 3. М. 1811, с. 704.

5. В их чис­ле Амвро­сий напе­ча­тал: жало­ван­ную гра­мо­ту кня­зя Юрия Ива­но­ви­ча, дан­ную гра­мо­ту кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча на пусто­ши Шобы­кин и Устьян­цев и дан­ную гра­мо­ту кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча на пустошь Пах­та­лов­скую (вто­рая, чет­вер­тая и пятая из «сомни­тель­ных», по опре­де­ле­нию Голуб­цо­ва, гра­мот). Амвро­сий. Ук. соч. Ч. 3, с. 704 — 706 (ср. АСЭИ. Т. 3, N 259, с. 279); с. 706 — 707 (ср. АСЭИ. Т. 3, N 261, с. 280); с. 707 (ср. АСЭИ. Т. 3, N 262, с. 280).

6. Это дан­ная гра­мо­та кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча на пустошь Пах­та­лов­скую (пятая из «сомни­тель­ных») и жало­ван­ная гра­мо­та Ива­на III игу­ме­ну Дио­ни­си­е­ва Глу­шиц­ко­го мона­сты­ря Макарию.

7. Амвро­сий. Ук. соч. Ч. 5. М. 1813, с. 565.

8. Там же, с. 566 — 576 (ср. АСЭИ. Т. 3. NN 252 — 254, 256, 258, 260). В их чис­ле пер­вая и тре­тья из «сомни­тель­ных».

9. Амвро­сий. Ук. соч. Ч. 5, с. 569, 570, 573 — 576.

10. Смир­нов И. И. Очер­ки поли­ти­че­ской исто­рии Рус­ско­го госу­дар­ства 30 — 50‑х годов XVI века. М.-Л. 1958, с. 45 — 46; Каш­та­нов С. М. Хро­но­ло­ги­че­ский пере­чень имму­ни­тет­ных гра­мот XVI века. Вып. I. В кн.: Архео­гра­фи­че­ский еже­год­ник за 1957 год. М. 1958, с. 347, N 342; с. 374 — 375, N 583; АСЭИ. Т. 3, NN 252 — 257.

11. Каш­та­нов С. М. Ук. соч., N 583.

12. АСЭИ. Т. 3, NN 252, 260.

13. Там же. Т. 2. М. 1958, N 343, с. 340 и N 387, с. 389.

14. Там же. Т. 3, N 261, с. 280.

15. Покров­ский мона­стырь был постро­ен в 1403 г. в сред­нем тече­нии лево­го при­то­ка р. Сухо­ны-Глу­ши­цы, а в 1420 г. на той же р. Глу­ши­це ниже Покров­ско­го мона­сты­ря был осно­ван Иоан­но-Пред­те­чен­ский мона­стырь (см. Зве­рин­ский В. В. Мате­ри­ал для исто­ри­ко-топо­гра­фи­че­ско­го иссле­до­ва­ния о пра­во­слав­ных мона­сты­рях в Рос­сий­ской импе­рии. Вып. 2. СПб. 1892, N 766, с. 117; N767, с. 118).

16. Амвро­сий. Ук. соч. Ч. 3, с. 727.

17. Там же, с. 715; АСЭИ. Т. 3, N 253, с. 274, 275.

18. АСЭИ. Т. 3, N 253, с. 274 (упо­ми­на­ние бох­тюж­ских волостелей).

19. Духов­ные и дого­вор­ные гра­мо­ты вели­ких и удель­ных кня­зей XIV-XVI вв. (ДДГ). М. ‑Л. 1950, N 61. с. 195; N 74, с. 276.

20. ЦГА­ДА, ф. 1356, N 312.

21. Соглас­но дан­ной кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча, Покров­ский мона­стырь полу­чил пустошь Пах­та­лов­скую, кото­рая была рас­по­ло­же­на на пра­вом бере­гу Бох­тю­ги близ ее устья. В духов­ной Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го упо­мя­ну­ты пусто­ши Меже­ни­ньев­ская, Рыловь­ская, Онту­фьев­ская и Тру­фань­ская, рас­по­ло­жен­ные на левом бере­гу Глу­ши­цы. В той же духов­ной упо­мя­ну­ты вла­де­ния мона­сты­ря на Пуч­ка­се — пра­вом при­то­ке Сухо­ны, впа­да­ю­щем в нее выше бох­тюж­ско­го устья (ЦГА­ДА, ф. 1356, N 310; АСЭИ. Т. 3. N 262, с. 280; N 252, с. 273, 274).

22. АСЭИ. Т. 3, N 258, с. 278,

23. Там же, пояс­ни­тель­ное примечание.

24. Там же. Т. 3, N 253, с. 272, 273.

25. Там же. N 260, с. 279, 587.

26. ЦГА­ДА. ф. 1209, кн. 56, лл. 369 об, 370.

27. АСЭИ. Т. 3, N 261, с. 280; N 252, с. 273.

28. Там же, N 262, с. 280; см. так­же снос­ку 21.

29. Там же, N 258, с. 278; N 259, с. 279.

30. Ср. там же, Т. 2, N 444, с. 485; т. 3, N 122,с. 157.

31. Там же. Т. 3, N 252, с. 273,

32. Клю­чев­ский В. О. Древ­не­рус­ские жития свя­тых как исто­ри­че­ский источ­ник. М. 1871, с. 193 — 195.

33. ГБЛ, ф. 304, N 603, л. 31 (спи­сок кон­ца 40‑х гг. XVI в. с тек­ста, напи­сан­но­го в 1495 г.); ф. 310, N 1214, л. 353об. (спи­сок 1541 г.).

34. Амвро­сий. Ук. соч. Ч. 3, с. 701 и прим. на с. 704; Экзем­пляр­ский А. В. Вели­кие и удель­ные кня­зья Север­ной Руси в татар­ский пери­од с 1238 по 1505 г. Т. 2. СПб. 1891, с. 113 — 118.

35. АСЭИ. Т. 3, N 253, с. 276 — 277. Отсю­да сле­ду­ет, что дан­ные кня­зя Семе­на Юрье­ви­ча, отне­сен­ные Голуб­цо­вым к 60 — 70‑м годам XV в., долж­ны дати­ро­вать­ся вре­ме­нем до 1448 года.

36. Бар­су­ков Н. П. Источ­ни­ки рус­ской агио­гра­фии. В кн.: Обще­ство люби­те­лей древ­не­рус­ской пись­мен­но­сти. Вып. 81. СПб. 1882, стб. 163.

37. ГБЛ, ф. 304, N 604, лл. 28, 35об.; ф. 310, N 1214, лл. 350, 356об.

38. Князь Юрий «запов да сыно­вом сво­им не пре­обид ти, еже суть мона­сты­рю потреб­на» (ГБЛ, ф. 304, N 604, л. 31; ф. 310, N 1214, л. 354).

39. АСЭИ. Т. 3, N 259 — 261, с. 279 — 280.

40. Амвро­сий. Ук. соч., Ч. 3, с. 704, прим.

41. Ред­кие источ­ни­ки по исто­рии Рос­сии (РИИР). Ч. 2. М. 1977 (рота­принт), с. 108. Дед Ива­на Дея кн. Роман Васи­лье­вич упо­ми­на­ет­ся в 1375 г. (ПСРЛ. Т. XV, вып. I. Пг. 1922, стб. 111). Стар­ший сын Ива­на кн. Миха­ил Деев фигу­ри­ру­ет в источ­ни­ке нача­ла 60‑х годов XV в. (ДДГ, N 61, с. 195).

42. Экзем­пляр­ский А. В. Ук. соч. Т. 2, с. 116, прим. 343.

43. АСЭИ. Т. 3, с. 278.

44. РИИР. Ч. 2, с. 14, 97.

45. ПСРЛ. Т. XV, вып. 1, стб. 60.

46. Акты фео­даль­но­го зем­ле­вла­де­ния и хозяй­ства. Ч. 2. М. 1956, N 15, с. 18 — 20.

47. Родо­слов­ные упо­ми­на­ют толь­ко одно­го сына Юрия Немо­го — Семе­на. Меж­ду тем, соглас­но Житию Дио­ни­сия Глу­шиц­ко­го, у Юрия Бох­тюж­ско­го было не менее двух сыно­вей: «сыно­вом сво­имъ», что согла­су­ет­ся с дан­ны­ми жало­ван­ной гра­мо­ты кн. Юрия Ива­но­ви­ча Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю: «ни мои дети не отъи­ма­ют у них тое гра­мо­ты» (АСЭИ. Т. 3, N 259, с. 279). Полу­ча­ет­ся, что у Юрия Ива­но­ви­ча Бох­тюж­ско­го было несколь­ко сыно­вей, и это, каза­лось бы, пре­пят­ству­ет отож­деств­ле­нию с ним Юрия Немо­го, отца един­ствен­но­го сына. Одна­ко такое про­ти­во­ре­чие пред­став­ля­ет­ся мни­мым. Кажет­ся не слу­чай­ным, что Юрий Бох­тюж­ский упо­ми­на­ет­ся в Житии Дио­ни­сия до 1427 года. Во вто­рой поло­вине 20‑х годов XV в. в рус­ских зем­лях сви­реп­ство­ва­ло моро­вое повет­рие (ПСРЛ. Т. XVIII. СПб. 1913, с. 168, 169). В жало­ван­ной гра­мо­те Васи­лия Тем­но­го Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю от 4 мар­та 1448 г. ска­за­но, что мно­гие мона­стыр­ские вла­де­ния «лежат... пусты за дват­цать лет, и дво­ров на них нет ни кола» (АСЭИ. Т. 3, N 253, с. 274). Оче­вид­но, они запу­сте­ли во вре­мя эпи­де­мии 1428 года. Веро­ят­но, око­ло это­го вре­ме­ни скон­чал­ся и кн. Юрий Бох­тюж­ский, а так­же мно­гие из его семьи. Кн. Семен, как мож­но судить по его «дан­ным» Глу­шиц­ко­му мона­сты­рю, стал един­ствен­ным пре­ем­ни­ком отца и душе­при­каз­чи­ком сво­их роди­те­лей. Поэто­му рабо­тав­шие в кон­це XV-XVI в. соста­ви­те­ли родо­слов­цев толь­ко его одно­го и внес­ли в родо­слов­ные росписи.

48. Пере­чис­лен­ные осо­бен­но­сти тек­стов гра­мот авто­ру любез­но ука­зал В. Д. Назаров.

49. Экзем­пляр­ский А. В. Ук. соч. Т. 2,с. 26, прим. 106.

50. См. Кули­ков­ская бит­ва. М. 1980, с. 63.

51. ЦГА­ДА, ф. 1356, N 316.